Это рассказ не столько о синагоге, сколько о человеке.
Профессор Бен-Цион Тавгер родился в г. Борисове 5 августа 1930 г. Семья жила в городе Горьком.
С ранних лет его считали вундеркиндом: талантливый шахматист, он был неизменным победителем олимпиад по физике, математике и химии.
В 1947 году Бен-Цион поступил на физтех МГУ. Учился он у нобелевских лауреатов академиков Ландау и Капицы. В 1949 году перешел в Горьковский университет и в 1952 году закончил его с отличием. Годы были свирепые, дело шло к депортации евреев, об аспирантуре, Тавгер не мог и мечтать. На военном заводе в Омске, «по месту распределения», он продолжал научные исследования самостоятельно.
Выбраться из Сибири ему удалось чудом. Тавгер написал письмо Илье Эренбургу, которому благоволил сам Сталин. Эренбург ответил на письмо неизвестного талантливого молодого еврея и помог ему. В результате Тавгер стал преподавать в Калининградском пединституте теоретическую механику и термодинамику.
В 1954 году Тавгер открыл явление «магнитной симметрии», ставшее темой его кандидатской диссертации. С 1960 года Бен-Цион Тавгер преподает в Горьковском университете. Здесь он организует для еврейской студенческой молодежи подпольный сионистский кружок, где читали и распространяли произведения Жаботинского, проводили пасхальный седер, отмечали еврейские праздники, учились, готовились к будущей алие в Эрец-Исраэль. Начались допросы, обыски, следствия, аресты.
Тавгер пускается «в бега», позднее появляется в Академгородке в Новосибирске и проходит по конкурсу на должность старшего научного сотрудника Института физики полупроводников Сибирского отделения Академии наук СССР. В 1969 году защищает докторскую диссертацию.
Вокруг Тавгера и в Новосибирске складывается сионистская подпольная группа.
КГБ снова «выходит» на Тавгера. На этот раз было решено, что лучший способ избавиться от него - как можно скорее выпроводить в Израиль. Таким образом Тавгер, первый в Академгородке (и вообще первый ученый такого ранга) получает разрешение на репатриацию.
С мая 1972 года Тавгер в Израиле; он живет в центре абсорбции города Нацрат-Илит. Президент Тель-авивского университета профессор Юваль Неэман пригласил его на работу. До 1977 года Тавгер работает в Тель-авивском университете. Все это время он пытается создать НИИ физики твердого тела в Кирьят-Арбе.
Тавгер оставляет работу в Тель-авивском университете и окончательно поселяется в Кирьят-Арбе. Он активно включается в борьбу за право возвращения евреев в Хеврон. Влюбленный в город праотцев, профессор Тавгер становится... сторожем старого еврейского кладбища. Он считал, что сможет в кладбищенской тиши спокойно обдумывать проблемы теоретической физики. Однако то, что он там увидел, изменило всю его жизнь, перевернуло душу: он принялся за расчистку и восстановление кладбища.
Затем он начинает раскопки знаменитой синагоги «Аврагам-авину», вступает в отчаянную борьбу за право евреев молиться в Меарат-га-Махпела в любое время дня и в любой день недели.
Бен-Цион Тавгер и его друзья неоднократно подвергались арестам, власти возбуждали против них уголовные дела. Тавгер оставил более сорока пяти научных статей и работ, в основном в области физики твердого тела. Последняя, не завершенная им работа была опубликована уже после его смерти, в июне 1986 года, в «Physics Letters».
С конца 1975 года и до последнего дня жизни Тавгер преподавал в Иерусалимском технологическом колледже. Профессор Тавгер изучал Тору, соблюдал заповеди. Тавгер никогда не болел, точнее, никогда не обращался к врачам. Он умер в возрасте 53 лет, когда его младшему сыну едва исполнился год.
Центр Хеврона, где расположена синагога «Аврагам-авину», назван в его честь -«Кирьят-Бен-Цион». Об этом говорит памятная доска, установленная у главного входа в синагогу.
Вот, что пишет сам Тавгер: «Все чаще и чаще я проходил с Шалтиэлем по «касбе», где находились два входа в бывший еврейский квартал. По рассказам старожилов, по книгам и альбомам я выяснил, располагалась знаменитая синагога «Аврагам-авину». Это место было огорожено забором из проволоки и служило загоном для коз и овец. Не было никакого указателя, никакой надписи, извещавшей о бывшей синагоге. И никаких остатков строения, развалин.
Совершено один, с лопатой и корзиной в руках, я стал приходить к синагоге и ежедневно расчищать ее в строжайшей тайне от всех. Работа была нелегкой: я разгребал навоз, собирал всевозможные банки и склянки. Арабы прямо здесь же закалывали скот, и было полно костей, гниющих кишок, шкур. Попадались и трупы мелких животных. Порой я задыхался от зловония.
Соседи-арабы привыкли ко мне, не так удивлялись, как раньше, глядя на мою работу. Когда меня впервые пришли арестовывать, я видел их недоуменные лица: «Как же так? В чем дело? Мы были совершенно уверены...»
Вызывались помочь даже арабы. Особенно - хозяин магазина, что примыкал к синагоге. Он хорошо владел ивритом, всячески стремился «засвидетельствовать свое почтение». Некоторые хотели показать, как хорошо они могут работать, просто предлагали себя в качестве рабочей силы. Но я держался принципа: не платить! На арабах Хеврона лежит вина за погром 1929 года, за все разрушения, причиненные еврейскому имуществу. Они ОБЯЗАНЫ работать бесплатно. Либо вообще не участвовать в работе».
В самом начале книги воспоминаний Тавгера «Мой Хеврон», на тексте которой и основана эта публикация, он пишет: «Наконец этот день настал - 22 мая 1981 года, торжественный день открытия синагоги.
Народу было немного. И все потому, что день и час знаменательной церемонии не были заранее широко объявлены. Многие просто не знали об этом. Да и сам я узнал случайно и еле успел. Все собрались, ожидая, когда начнется шествие со свитками Торы. А я тем временем смотрел на стены, пол, потолки, предаваясь воспоминаниям: шесть лет назад здесь была свалка мусора и навоза, и вот стоит синагога, почти полностью восстановленная. Такая, какой она была до 50-х годов, пока не разрушили ее арабы.
Когда я работал на кладбище сторожем и стал раскапывать синагогу, им это ох как не понравилось! Они решили, что я занимаюсь не своим делом, и прекратили выплачивать мне зарплату сторожа, чтобы я вообще в этих местах больше не появлялся. Ликвидировали ставку, и все... Но я, слава Б-гу, смотрел на это иначе, как на испытание Свыше. Как на проверку моей души и воли: тот ли я человек? И если бы сдался, то это сделал бы кто-то другой, человек более мужественный и достойный. Чуточку позже, чуточку раньше - но обязательно сделал бы.
Наконец принесли свиток Торы, все вышли из синагоги на улицу, и началось шествие - через базарную площадь, прямо по грязи, которой всегда здесь полно, - пляски и песни с Торой перед внесением ее в новую синагогу. Я удостоился особой чести: открыть «арон га-кодеш».
Вообще-то мне в жизни очень везет. В науке никто никогда не утаивал моих идей и трудов, никто меня не обкрадывал, не забывал моего имени, не присваивал моих открытий. Вот и сейчас я не чувствую себя ни в чем ущемленным. «Вот интересно, дадут ли и мне слово?»- думаю. Но все у них было расписано, все продумано: должен был выступить оратор от имени израильского правительства - генеральный директор Министерства религий. Не помню точно, что именно он говорил, но последняя фраза запомнилась: «За дружбу между двумя народами в древнем, городе праотцев Хевроне - дружбу евреев с арабами...» А я сидел и думал: а что бы сказал я? Когда я начинал здесь раскопки, то думал не только о синагоге. Мои планы шли гораздо дальше: восстановить в Хевроне весь разрушенный еврейский квартал, и главное - изменить атмосферу, сделать невозможным положение, когда при еврейской власти на месте синагоги стоят три «учреждения»: загон для скота, уборная и свалка».
Но никто не дал Бен-Циону Тавгеру слово в тот день. Не знаю, как вы, а он этому нисколько не удивился.