Иудаизм онлайн - Еврейские книги * Еврейские праздники * Еврейская история

Жирафы, львы и врата

Р. А. Штейнзальц

Перевод А. Фейгина

Люди всегда испытывали жгучий интерес к аду и раю. Если бы их можно было посетить в рамках туристической поездки, мало кто устоял бы перед соблазном: посмотреть, вернуться, обогатившись впечатлениями, — что может быть лучше… К сожалению, это связано с проблемами — билеты продают только в одну сторону. И вот что любопытно: люди определенно не хотят попасть в ад, у него плохая репутация, и это понятно. Но почему-то они, в основной своей массе, не спешат и в рай!

Есть слова, которыми мы обозначаем привычные и общеизвестные понятия. Собака, лошадь, стул, — отличные тому примеры. Но, допустим, ребенок в первый раз попадает в зоопарк. Некоторых животных, которых он видит, он может узнать без труда — скажем, зебру, знакомую ему и по картинкам, и по песенке, которую пел в детском саду.

Предположим, что малыш никогда не видел на картинках жирафа и не слышал о таком животном. Увидев его впервые, он попытается понять, что же это такое. Вот тут-то и начнутся проблемы, потому что в мире, окружающем его, в его повседневности у него нет готового термина для этого феномена. Захлебываясь от восторга, он рассказывает маме о странном животном и для этого вынужден синтезировать некий образ из доступных ему понятий.

Эта проблема известна издавна. В старину путешественники, возвращаясь из дальних странствий, пытались рассказать своим землякам об удивительных вещах, которые они там видели. Зачастую эти описания звучат как сказки, фантастика, так складывались мифы. Многие из мифических животных имели вполне реальные прототипы, но у путешественника просто не хватило слов, чтобы адекватно их описать. Готовя иллюстрированное издание своих мемуаров, он описывал зверя художнику: это нечто вроде большой лошади, но лапы у нее намного длиннее, хвост напоминает ослиный, а шея длинная-длинная и голова как у верблюда с рожками.

Художник добросовестно пытается перенести все услышанное на бумагу, но у него получается чудовище, даже отдаленно не напоминающее жирафа.

Один из самых распространенных мотивов еврейского прикладного творчества в синагогах России и Польши в последние несколько столетий — львы. Их изображения украшали титульные листа Талмуда; мастера лепили, строгали и вышивали их с любовью и прилежанием, но на что они были похожи! Нет, ремесленники знали, что в природе существует лев, они читали о нем в книжках и имели некоторое представление об этом животном, но в жизни, разумеется, льва никогда не видели. Результат был соответствующий. Кстати, ничего специфически еврейского в этой проблеме нет: в Москве и Петербурге и сегодня можно увидеть на старинных литых оградах и воротах некую помесь медведя со свиньей с разинутой пастью, призванную изображать царя зверей. Сегодняшние дети, выросшие на передаче «В мире животных», указывая на них пальцами, спрашивают бабушек: «Что это?»

Итак, допустим, я имею представление о том, что происходит в раю или в аду, но из любой попытки выразить это получится варварская смесь обрывков образов и ассоциаций, с помощью которых я попытаюсь передать свое знание. Возьмем, к примеру, адские муки. Если на приеме у врача я пожалуюсь на боль, тот, несомненно, начнет расспрашивать, какая именно боль меня беспокоит: пульсирующая, ноющая, тянущая, стреляющая? Зачастую этих приблизительных описаний достаточно для того, чтобы установить диагноз и прийти к выводу, с чем мы столкнулись — с острым аппендицитом или сердечным приступом. А ведь страдания бывают не только физическими. Юноша влюбился, был отвергнут. Ему, без всякого сомнения, больно. Как передать эту боль, как рассказать о ней, как ее определить: как стреляющую, колющую, тянущую?

Еврейская классическая литература не уделяет большого внимания описаниям рая и ада. Тому есть две причины. Первая: уровень наших знаний о них ни на что не влияет. Вторая: все, что я смогу сказать или написать об этом, не будет соответствовать той реальности, с которой я рано или поздно столкнусь.

С уверенностью можно сказать, что ад не оснащен сковородками для поджаривания грешников. Тем не менее, есть описания, например, ледяного ада и огненного. Известно, что в ледяной ад люди попадают не за тот или иной поступок, а за уклонение от него. За то, что поленились и проявили равнодушие. А эмоциональные, страстные люди, которые жили активно, идут в ад огненный. Наверняка есть те, кого будут перебрасывать из одного ада в другой. Это, к примеру, тот, кто не может пройти мимо красивой женщины, зато нищих на улице он попросту не замечает. Не надо быть большим теологом, дабы понять, что душу невозможно ни заморозить в холодильнике, ни поджарить на сковороде. Мы просто пытаемся описать то, о чем у нас нет ни малейшего представления. В такой ситуации из всего богатого интеллектуального набора остаются одни метафоры. И все эти описания, какими бы красочными они ни были, преследуют только одну цель: создать зримую картину иной, неведомой реальности.

С догматической точки зрения все предельно ясно: иудаизм предполагает веру в наказание в аду и вознаграждение в раю.

Но при этом ад рассматривается нами не как конечная точка бытия, а как промежуточное состояние души. В каком-то смысле ад — это некая ступень между реальностью этого мира и иной, абсолютно не замутненной реальностью мира духовного.

Ад предназначен для того, чтобы трансформировать душу и обеспечить ей переход из одного состояния в другое, приспособить ее к иной жизни. Ведь в этом мире не только тело человека живет в физической реальности, но и его душа. Взаимодействуя с плотью и оживляя ее, она постоянно соприкасается с материальной реальностью и воспринимает мир через призму физического бытия.

Коснемся такой популярной темы, как переселение душ. Душа приходит в этот мир, облачась в тело новорожденного ребенка. А что если она «проснется» не в младенце, а, скажем, в теле таракана? В известной новелле душа поэта переселяется именно в таракана. Бедняга пытается снова сочинять стихи, но они, если и получатся, будут тараканьими, ведь душа, заключенная в этой оболочке, неизбежно проявляется лишь в том спектре возможностей, которые предоставляет это тело. И вне зависимости от того, какого уровня душа «одета» в черный хитиновый панцирь, она все равно будет воспринимать мир по-тараканьи. Это, кстати, одно из самых страшных наказаний для души человека, из известных нам.

Что есть человек? Душа — нечто весьма возвышенное, не от мира сего. Всевышний берет эту высокую душу и загоняет ее в тело почти безволосой обезьяны. Это мы и есть. Разница между ДНК гориллы и человека невелика. Мы мало чем отличаемся от этих приматов, которые живут своей, почти человеческой, жизнью на воле или в вольерах. В общих чертах мы воспроизводим в своем поведении, взаимоотношениях, снах те модели, которые известны исследователям обезьяньих стай.

Если для нас очевидно, что помещение человеческой души в тело таракана является наказанием для Нее, то почему бы нам не пойти дальше и не попытаться представить себе, что должна чувствовать душа, когда ее одевают в наше тело?

И вот душа покидает тело, человек умирает. Это не разрыв, как мы привыкли думать, когда тело уходит в небытие, превращаясь в тлен, а душа, освободившись от балласта, воспаряет. Проблема в том, что душа на протяжении пятидесяти, шестидесяти, семидесяти — кому как повезет — лет пребывания в теле адаптировалась и разучилась существовать вне него.

Некогда наши предки были рабами в Египте. И долгие годы Исхода понадобились для того, чтобы освободить их от рабской психологии. (Окончание следует).