Рав. А. Штейнзальц
Современники называли его «иври» - «человек с другого берега» - и эта кличка стала именем нашего народа - «евреи».
Авраам - это великая личность, которой принадлежит особая роль в истории Израиля и всего человечества. Танах отводит этому человеку, его идеям, образу жизни, его семье, отношениям с друзьями и врагами так много места, что закономерно возникает вопрос: в чем, собственно, состоит роль Авраама? Почему его образ сохраняет центральное место в исторической памяти еврейского народа?
Наиболее широко распространенный ответ на этот вопрос состоит в том, что Авраам был провозвестником монотеизма, что он принес людям веру в единого Б-га. Ему приписывается заслуга открытия этой идеи и ее развития. И делается вывод, что все монотеистические религии, а также многие философские идеи, лежащие в основе современной цивилизации, восходят к постулату, выдвинутому Авраамом.
Однако такой взгляд на роль родоначальника еврейского народа не разделяется серьезными исследователями. Прежде всего, нигде в тексте Танаха не говорится, что Авраам был человеком, который дал людям веру в единого Б-га. О нем рассказывается много замечательного; еврейская традиция подчеркивает его величие, его деяния стали сюжетом многих сказаний, его образ обрисовывается с любовью и уважением; много сказано о его преданности вере, о гостеприимстве и даже о его слабостях, но нигде не упоминается о том, что он впервые провозгласил монотеизм. А внимательное рассмотрение повествования об Аврааме в книге Брейшит и многочисленных комментариев приводит к иным выводам о роли этого человека в истории религии и о путях возникновения монотеизма.
Согласно Танаху, вера в единого Б-га не была во времена Авраама чем-то совершенно новым и не явилась следствием эволюции религиозной мысли. Монотеизм - это не высшая стадия процесса развития религии, следующая за политеизмом. Монотеизм сам по себе первичен и основополагающ; он изначально был преобладающей формой почитания Высшей Силы. Все другие культы следовали за монотеизмом, а не предшествовали ему.
Текст Танаха свидетельствует об этом, хотя и не говорит это прямо и определенно. Рамбам и другие еврейские мыслители, а затем и современные исследователи, особенно этнографы, склонны полагать, что политеизм, даже в его примитивных формах, таких, как фетишизм или шаманство, явился результатом перерождения первоначального единобожия. Исследования показывают, что даже у самых примитивных племен существует вера в Высшую Силу как причину всего, что происходит в мире, и она является общей для всех народов, даже для бушменов или обитателей джунглей Южной Америки - племен, почти полностью изолированных от внешних культурных влияний. В основе воззрений даже этих племен лежит вера в единую интегральную силу, в некую духовную сущность, величественную в той мере, какую только может представить себе примитивная психология. Эта фундаментальная установка человека по отношению к священному, которое пронизывает все сущее и которое в то же время непостижимо, не обязательно связана с зависимостью людей от сил природы, от отношения к какой-либо личности или к внушающему страх общему образу и вполне совместима с верой во многих богов и демонов. Это чувство есть элементарное ощущение человеком собственной незначительности перед тайной жизни и необъятностью мира, благоговение перед ними.
Таково исходное ощущение в душе человека. Оно развивалось в двух направлениях: одно характеризовалось приверженностью к вере в первичное духовное единство без искушения упростить необъяснимое (это направление, будь оно последовательным и получи оно развитие, привело бы к монотеизму в современном понимании); другое представляло собой переход от веры в единство к представлению о множественности сверхъестественного. Другими словами, процесс шел от простого единобожия, от элементарной веры в нечто неспецифическое или ясно ориентированное (что, наверное, подобно вере ребенка), к сложным и путаным представлениям, которые образовывались в результате тенденции разграничить явления для лучшего их понимания. Сперва возникает представление о всеобщей сущности, потому что человек еще не может определить специфическое. Затем целое анализируется, расчленяется на функции и категории, и тогда в качестве отдельных сущностей выступают огонь, вода, воздух, земля, солнце и т.д. Чувства страха и благодарности приводят к обрядам поклонения той или иной силе природы, которая кажется более всего наделенной своей собственной жизнью и сознанием. В свою очередь, эта сила природы сама подвергается дроблению и усложнению, преобразуется в пестрый набор сил, каждая из которых обладает своим собственным характером. Так возникает поклонение множеству богов.
В процессе эволюции первичная идея дегенерирует, и люди приходят к поклонению конкретному, визуально воспринимаемому образу. Идолы возникли как следствие веры. Сперва визуальный образ представлялся символом Б-жественной власти; в результате упадка веры люди соотносят ее не с первичной силой или даже не с ее символом, а с осязаемым образом, со статуей. Затем следует поклонение этим статуям или живописным изображениям, либо просто предмету, фетишу, поскольку дегенерирующая вера нуждается в материальном, зрительно воспринимаемом, в том, что можно потрогать рукой.
Идолопоклонство такого рода не возникло как первая и наиболее примитивная стадия религии. Оно было продуктом эволюции в определенном направлении - результатом перехода от первичной веры в неведомого Б-га к поклонению осязаемым и понятным богам, которых можно умилостивить жертвоприношениями и от которых можно ожидать определенной реакции в виде вознаграждения или кары.
Политеизм, таким образом, - это усложненная и изощренная система почитания Б-га, происходящая из потребности установить "рациональный" и прямой контакт с Б-жественным. Вместо того, чтобы пытаться найти пути общения с основополагающей Высшей сущностью, человек верит в близких и понятных ему посредников в виде конкретно-функциональных богов или даже обладающих сверхъестественными силами полубогов.
Нужно сказать, что многие религии, квалифицируемые как политеистические, признают существование неосязаемого Б-жественного, к которому человек может иметь доступ только через специализированных богов, которые умножаются в количестве по мере того, как религия низводится до обиходных представлений. Этот процесс описан и в самом Танахе. Первый человек выступает как целостность, как архетип, имеющий прямую связь с единым неосязаемым Б-гом. Последующие поколения стали, как сказано, "взывать от имени Б-га", то есть начали придавать духовную значимость конкретным силам природы и представлявшим их символам и образам, утратив различие между подлинным и воображаемым. Система ясно определенных сил, которая дает понятное объяснение явлениям, - это продукт уже развитой культуры. Интеллектуальный мир политеистической религии, со всей его искушенностью и испорченностью, и был миром, в котором жил Авраам. Он не был выходцем из среды неотесанных и неграмотных кочевников-скотоводов. Это был житель большого города, одного из тех центров культуры и торговли, которые явились продуктом развитой цивилизации, уже в те времена весьма древней и в своем роде умудренной: Ур Халдейский, Вавилон, Египет (Продолжение следует).
АВРААМ
Рав. А. Штейнзальц
(продолжение, начало в №631)
Это была политеистическая, идолопоклонническая городская цивилизация, вершина культуры своей эпохи, выдвигавшая блестящие идеи и утонченные концепции в науке, философии, искусстве.
И в этом-то мире изощренной культуры Авраам обнаружил, что верит в единого Б-га. Возможно, что лично для Авраама эта вера стала открытием чего-то нового, но объективно это было утверждением заново очень старой, почти забытой истины, идеи, которая, наверное, казалась его современникам варварской и примитивной. Таким образом, Авраам был не новатором, но ультраконсерватором, как бы принадлежащим к некоему культу далекого прошлого. С другой стороны, он действительно выдвигал нечто совершенно новое, призывая возвратиться к единому Б-гу, возродить веру далекого прошлого.
Одно из доказательств того, что вера в единого Б-га уже существовала, есть в самом Танахе: это рассказ о встрече с Малхи-цедеком, царем Иерусалима, жрецом Верховного Б-га. Таким образом, становится ясно, что религия Авраама не была его личным изобретением, у него были единомышленники. Изолированные друг от друга, рассеянные в разных местах (таких, например, как этот городок Иерусалим, расположенный на пути из одного центра культуры на Евфрате к другому - на Ниле), эти люди сохранили веру в единого Б-га.
Авраам был первым, кто серьезно отнесся к старому религиозному воззрению, бывшему первичным и истинным. Авраам стремился внушить эту драгоценную веру небольшой группе людей - сформированной им общине, племени, которое должно было стать особой нацией, "сосудом" хранения идеи.
С этой же целью Авраам бродил по лику земли, неустанно взывая к имени Всевышнего, строя святилища и алтари, привлекая к себе тех, кто верил в единого Б-га, и пытаясь побудить других верить в Него.
Фактически Авраам был первым пророком древней веры, которую он проповедовал как нечто подлинное и значительное, как то, чем следует жить.
Он был великим вождем, выполнившим ту же функцию, которую в будущем предстоит выполнить Машиаху (Мессии), функцию восстановления правильных отношений между человеком и Б-гом.
Ицхак
Ицхак - одна из наиболее загадочных фигур Танаха. Во всем, что касается его образа, много недосказанного. Ицхак все время как бы в тени, его образ нечеток, словно не дорисован, и вызывает желание выяснить, что же представлял собой этот человек, попытаться вскрыть то, что не говорится о нем прямо.
Библейский рассказ об Ицхаке довольно краток; он представляет собой несколько скупо изложенных фрагментов, из которых перед нами предстает странная и незадачливая личность. Нельзя сказать, что Ицхак все время делал что-то не так. Наоборот, вызывает недоумение его пассивность, как бы сознательное стремление уклониться от каких-либо решений и действий.
Библейское повествование об этом втором из патриархов включает в себя шесть эпизодов: рождение Ицхака, несостоявшееся принесение его в жертву, женитьба, рытье колодцев, пребывание в Граре и, наконец, благословение им сыновей Яакова и Эйсава. Почти во всех этих эпизодах Ицхак выступает лишь как пассивный участник действий, предпринимаемых другими, и почти не проявляет собственной инициативы. Его поступки неясны: это какая-то неопределенная реакция на то, что делают окружающие. Мы знаем об Ицхаке главным образом то, что он сын Аврагама и отец Яакова и Эйсава, но что представляет собой сам Ицхак как личность, остается непонятным.
Рассказ о нем начинается скупой констатацией факта: «И вот порождения Ицхака, сына Аврагама: Аврагам породил Ицхака» («Брейшит», 25:19). А затем сообщается, что, когда Ицхаку исполнилось шестьдесят лет, у него родились два сына-близнеца, Яаков и Эйсав. Создается впечатление, что вся роль этого человека сводится к тому, что он породил Яакова, ставшего отцом родоначальников двенадцати колен Израиля, а личность его самого малосущественна. И все-таки он приковывает к себе внимание, все-таки не воспринимается как безликая тень.
Как ни мало говорится об Ицхаке и о его делах, он занимает определенное место в ряду библейских патриархов и пророков, великих вероучителей, причем не просто как звено в генеалогическом ряду, но как фигура, обладающая особым значением сама по себе. Что же, в конце концов, представлял из себя Ицхак?
Попытаемся понять его как личность, как определенную индивидуальность. Если бы Ицхаком руководило стремление сыграть первостепенную роль в истории, ему было бы трудно позавидовать: за ним стоит мощная фигура его отца, и, стремясь к самовыражению, Ицхак оказался бы под гнетом гигантского духовного наследия, возложенного на его плечи. Для этого он, действительно, должен был бы стать необыкновенной личностью. Но, как правило, сыновья великих людей, даже чрезвычайно талантливые и значительные сами по себе, всегда оказываются в тени отцовской славы и рано начинают ощущать то, что мы назвали бы сегодня комплексом неполноценности. В этом, как представляется, и состояла сущность проблемы Ицхака. Он должен был найти свое место в мире, в котором господствовал гений его отца, и скромно делал то, что ему оставалось: продолжал путь Аврагама. А задача последователя выдающейся личности всегда была неблагодарной. Она требует способности упорно продолжать начатое, которая не менее важна, чем гений и сила зачинателей. Всегда тем, кто были первыми в истории, приходилось нелегко, но окончательный приговор, окончательную оценку произведенного ими переворота история выносит в зависимости от успеха их последователей, представителей поколений, на долю которых выпало закрепить и развить достигнутое основоположниками. И даже если эти последние не всегда были великими личностями, сам факт новаторства наделяет их образы выдающимися достоинствами. Но последующим поколениям приходится выполнять тяжелую задачу утверждения нового, быть готовыми к неизбежному сопротивлению вытесняемого старого, вести изнурительную борьбу, но уже без энтузиазма первооткрывателей. Поэтому второму поколению не приписывают захватывающих воображение качеств. Задача сыновей - удержать взятый курс, а не искать новые пути, или, как говорится в Танахе, они должны раскапывать колодцы, вырытые ранее их отцами. Отец роет колодец, но время и враги засоряют и засыпают его. Задача сына - снова раскопать колодец и дать его воду людям. Поэтому задача, стоявшая перед Ицхаком, была крайне важна и значительна, хотя и не представляется величественной - ей недостает ореола легендарности. Констатация: «И вот порождение Ицхака... Аврагам породил Ицхака» - имеет глубокий смысл. Дистанция между Аврагамом и Ицхаком огромна, но они выполняли одну задачу. Ицхак не только продолжал начатое, но и утверждал его навечно. Таким образом, достижения Ицхака означают нечто большее, чем просто продолжение дела отца. Благодаря Ицхаку Аврагам стал для потомков тем, кто он есть.
Ицхак - это связующее звено между Аврагамом и следующими поколениями. И, чтобы успешно выполнить эту роль, он должен был подавлять в себе порывы самоутверждения, если они у него были. Но Ицхаку не было дано преодолевать препятствия и творить новое. Он был призван сохранять и поддерживать порядок вещей, не пытаясь экспериментировать, и постоянно хранить в себе состояние благоговения пред Б-гом, что позднее, в кабале, было охарактеризовано как «страх Ицхака». (Окончание следует).
ИЦХАК
(продолжение, начало в №631)
Ицхак должен был найти свое место в мире, в котором господствовал гений его отца, и скромно делал то, что ему оставалось: продолжал путь Аврагама.
А задача последователя выдающейся личности всегда была неблагодарной. Она требует способности упорно продолжать начатое, которая не менее важна, чем гений и сила зачинателей. Всегда тем, кто были первыми в истории, приходилось нелегко, но окончательный приговор, окончательную оценку произведенного ими переворота история выносит в зависимости от успеха их последователей, представителей поколений, на долю которых выпало закрепить и развить достигнутое основоположниками. И даже если эти последние не всегда были великими личностями, сам факт новаторства наделяет их образы выдающимися достоинствами. Но последующим поколениям приходится выполнять тяжелую задачу утверждения нового, быть готовыми к неизбежному сопротивлению вытесняемого старого, вести изнурительную борьбу, но уже без энтузиазма первооткрывателей. Поэтому второму поколению не приписывают захватывающих воображение качеств. Задача сыновей - удержать взятый курс, а не искать новые пути, или, как говорится в Танахе, они должны раскапывать колодцы, вырытые ранее их отцами. Отец роет колодец, но время и враги засоряют и засыпают его. Задача сына - снова раскопать колодец и дать его воду людям.
Поэтому задача, стоявшая перед Ицхаком, была крайне важна и значительна, хотя и не представляется величественной – ей недостает ореола легендарности. Констатация: «И вот порождение Ицхака... Аврагам породил Ицхака» - имеет глубокий смысл. Дистанция между Аврагамом и Ицхаком огромна, но они выполняли одну задачу. Ицхак не только продолжал начатое, но и утверждал его навечно. Таким образом, достижения Ицхака означают нечто большее, чем просто продолжение дела отца. Благодаря Ицхаку Аврагам стал для потомков тем, кто он есть.
Ицхак - это связующее звено между Аврагамом и следующими поколениями.
И, чтобы успешно выполнить эту роль, он должен был подавлять в себе порывы самоутверждения, если они у него были. Но Ицхаку не было дано преодолевать препятствия и творить новое.
Он был призван сохранять и поддерживать порядок вещей, не пытаясь экспериментировать, и постоянно хранить в себе состояние благоговения пред Б-гом, что позднее, в кабале, было охарактеризовано как «страх Ицхака». «Страх Ицхака», его пассивность, зарождение которой восходит к тому моменту, когда отец связал его, готовясь принести в жертву, были общим фоном его жизни, которая вся прошла под этим знаком. Небогатая событиями, она была испытанием духа: он жил так, как будто всегда был связан и лежал на жертвеннике. И именно Ицхак фактически стал субстратом будущего народа, основой новой реальности. Пассивность Ицхака проявлялась во всем: он всегда жил в одном и том же шатре; он женился на девушке, которую ему выбрали по велению отца; он не вел войн, не спорил с противниками, а предпочитал отступать и ждать, когда они придут к нему с миром; не вмешивался в воспитание сыновей и другие дела семьи, предоставив заботу о них жене. И именно решение Ривки добиться, чтобы Ицхак благословил младшего сына, Яакова, вместо старшего, Эйсава, определило дальнейший ход истории. В повествовании о благословении мы находим намеки на то, что из двух сыновей Ицхак в глубине души предпочитал Эйсава, который был его явной противоположностью. Эйсав олицетворял собой напористость, решительность (а иногда и опрометчивость) в действиях; он был охотником, а не спокойным обитателем шатров. Может быть, любовь к старшему сыну была выражением внутреннего конфликта в душе Ицхака?
Может быть, Ицхак видит в Эйсаве того, кем он сам хотел бы быть, но в муках выполнения своей особой задачи не мог себе этого позволить? Однако благословение получил не Эйсав, а Яаков, ибо такова была воля Всевышнего.
И в сложившихся обстоятельствах Ицхак оказывается лишь пассивным исполнителем Высшей воли, угаданной Ривкой. Сам он хотел бы, чтобы было иначе: чтобы его наследник был сильной личностью, умеющей добиваться побед, как его отец Аврагам.
Ицхак не видел таких задатков у Яакова. Младший сын казался ему таким же, каким был он сам: обитателем шатров, не способным проявить инициативу. И полагая, что Яаков будет лишь хранителем установившегося порядка вещей, Ицхак имел основание тревожиться: он знал или интуитивно чувствовал, что так не должно продолжаться, потому что это опасно для будущего. У каждого поколения своя задача, и новое поколение должно быть готово к дальнейшим завоеваниям, следующим за периодом закрепления достигнутого. Ицхак считал, что именно такой человек, как Эйсав, должен прокладывать новые пути и вести за собой людей.
Мы знаем, что Ицхак оказался неправ.
Он не видел того, что лежало за пределами сложившейся к тому моменту ситуации.
Инициатива, проявленная Яаковом в его стремлении получить благословение, доказывает, что он вовсе не был во всем подобен отцу.
И в этом - ключ к пониманию сущности Яакова: он оказался человеком, способным, не взирая ни на что, бороться за достижение целей, которые считал важными.
Возникает замкнутый круг, парадокс в парадоксе: когда Яаков обмотал свои руки шкурками ягнят, чтобы они были похожи на волосатые руки Эйсава, он не просто замаскировался, притворившись братом, - он предстал перед отцом в своей истинной, двойственной сущности. Яаков не был копией Ицхака, не был он и повторением Аврагама.
Его характер явился результатом синтеза характеров отца и деда.
И именно Яаков оказался тем, кто смог реализовать предначертанное.
Он был хранителем традиции и в то же время новатором.
До истории с благословением казалось, что Яаков и впрямь будет незначительной личностью. Лишь позднее, когда он раскрыл себя как человек, способный решительно действовать и принимать на себя ответственность за действия других, когда он вступил в борьбу и с людьми, и с ангелами, стало ясно, что он был достоин благословения.
По-видимому, уже задолго до этого и сам Ицхак в конце концов уверился в том, что Яаков оправдает полученное благословение. Он отправил сына в далекий край к родственникам Аврагама, очевидно, убедившись в том, что у Яакова достаточно мужества, чтобы оставить защищенные пределы общины и начать прокладывать свой собственный путь.
Поэтому не только смирением перед случившимся, но и предчувствием будущего можно объяснить слова обманутого Ривкой и Яаковом Ицхака:
«Пусть же он также будет благословен!»
(Брейшит, 27:33).