Молодой ученый, ставший кузнецом, делает важное открытие. – Он добыл это из Мишны. – Покровительство животным.
Велико было влияние р. Ицхак-Шаула на шкуродера Зевулун-Биньямина. Но не меньше было воздействие, оказанное Зевулун-Биньямином на самого р. Ицхак-Шаула. Его отец р. Нисан писал ему, что его обязанностью является заняться духовным развитием этого огрубелого и неуклюжего Зевулун-Биньямина. Р. Нисан, взявший на себя задачу найти жениха для дочери Зевулун-Биньямина Дины, издали интересовался и самим Зевулун-Биньямином. Поэтому он в своем письме к сыну наказал ему рассматривать этого шкуродера как находку, потому что его можно поднять духовно на весьма высокую ступень; ибо нет еврея, как бы низок он ни был в своем духовном развитии, который не мог бы достичь весьма высокой степени развития.
Вследствие этого, решил р. Ицхак-Шаул сам показать пример любовного отношения к труду. Он решил про себя стать кузнецом. После длительных переговоров он добился все же согласия своего тестя принять его на работу в кузницу.
Р. Элиезер-Реувену пришлось выдержать большую борьбу с самим собой, пока он не согласился, чтобы его зять, которого он принял в свою семью благодаря его учености и мечтал бахвалиться перед людьми этим своим зятем, стал простым ремесленником. Особенно трудно далось ему это решение перед лицом старших зятьев, занимавших должности рош-ешива, которые, конечно же, посчитают унизительным для своей чести, так сказать, мезальянсом, иметь еще свояком кузнеца. Но он убедился, что его третий зять «вылеплен из совсем другой глины». Р. Элиезер-Реувен весьма мало знал о том, что в его зяте начал бить ключом дух хассидизма. Но ему было достаточно убедиться, что такого человека, как р. Ицхак-Шаула, ремесло не унизит.
Между прочим оказалось, что р. Ицхак-Шаул принес удачу в кузню Едва он научится этому ремеслу у своего тестя, как он тут же начал вводить в кузнечную работу новшества, вызвавшие общее удивление и ставшие источником лучших заработков. Р. Ицхак-Шаул изобрел новое приспособление к плугу. Он прибавил к нему такой шпунтик, который способствовал лучшему разрыхлению земли при вспашке. Это сэкономило много труда хлебопашцев. Все начали доставлять свои плуги в кузницу р Элиезер-Реувена, чтобы оснастить их приспособлением р. Ицхак-Шаула. И все были готовы заплатить за это.
Начали доставлять плуги для их усовершенствоваия также и из помещичьих имений. Заказывали оттуда у р. Элиезер-Реувена и новые плуги. Начали присылать для ремонта и кареты из помещичьих имений, зная, что зять кузнеца большой умелец и ему легко даются любые работы.
– Я стою за наковальней уже сорок лет и ничего не изобрел. А тут приходит ешиботник и выкидывает фортели! – так выразил р. Элиезер-Реувен свое восхищение зятем.
Теща, т е. жена кузнеца, объяснила это только тем, что «где Тора, там и мудрость».
Сам р. Ицхак-Шаул приписал свое изобретение Торе.
– Сам я, – говорил он, – мало что изобрел. Я взял это из Мишны. Там обсуждается вопрос о вещах, которые могут стать ритуально нечистыми, и о вещах, не воспринимающих такую нечистоту. Среди перечисленного в Мишне инвентаря упоминается шпунтик, способствующий разрыхлению земли при вспашке. Когда я увидел, что доставляемые в кузницу плуги лишены такого шпунтика, я подумал, что следовало бы придать плугам такие шпунтики. Таким образом, помогла мне Мишна напасть на эту мысль.
У р. Ицхак-Шаула работа была не только делом честного заработка, но и средством сближения с простыми людьми из народа. Он хотел также быть одним из них и, как человек им равный, поднять их на более высокую моральную ступень, посеяв в их сердца семена добрых наклонностей и обучая их Торе, каждого по мере его способностей. Его любовь к простым людям не знала границ, так же, как и его преданность им. Свою любовь он выказывал и к четырехногим существам, и к птицам, и даже к травам и деревьям.
Эту любовь ко всем Б-жьим твореньям, не исключая и растения, посеял в его душу его отец р. Нисан, который с самого его детства учил его, что надо жалеть все и всех; что нельзя причинять страдания даже мушке и червяку, а также нельзя зря портить травинку и листья на деревьях, – листья и травы также чувствуют боль и горе.
Однако в детстве р. Ицхак-Шаул не был таким жалостливым. Он не отличался от других детей. Он бросал камешки в птиц и дразнил коз и коров; рвал ветки деревьев, и травы, и цветы. Именно поэтому отец его все время укорял.
В память р. Ицхак-Шаула особенно врезался урок, полученный им от отца в случае с петухом. Этот петух был любимцем отца, – с первым его «кукареку» отец вставал ночью, мыл руки – негл-вассер – и бежал в синагогу. Поэтому хотел р. Нисан, чтобы петух кричал погромче чистым голосом. И он ухаживал за петухом, – он его кормил и поил и сам следил, чтобы на ночь его загоняли в «катух» под печью.
Таким образом, был р. Нисан обеспечен «будильником», который не даст ему проспать полночь. Чем громче был крик петуха, тем довольнее был р. Нисан и тем усерднее он ухаживал за петухом. Но именно эта любовь отца к петуху вызвала к нему ненависть маленького Ицхак-Шаула. Он не мог переносить его крика и вообще почувствовал отвращение к этому существу, любимцу его отца. Поэтому он всегда искал возможность изводить петуха. Когда отца не было вблизи, а петух гулял по двору, он забрасывал петуха камнями или гонял его до изнеможения. Так же обращался Ицхак-Шаул и с другими живыми существами.
В доме была у них еще курица, которая высиживала цыплят. Она гуляла по двору со своими цыплятами, а Ицхак-Шаул бросал в них камешки, пугал и не давал им покоя. Ему доставляло удовольствие натравливать собаку на кошку или ловить мух, бросать их в паутину и смотреть, как мухи борются с пауком, который поедает их.
Однажды, не заметив отца, наблюдавшего за всеми этими его проделками, он вдруг почувствовал, что на его плечо легла рука. Он обернулся и увидал отца. Р. Нисан был рассержен.
Ни на кого не накладывал р. Нисан своей руки. Он был меламедом, который никогда не бил учеников. Кнутик всегда висел на стене, и если кто в чем-либо провинится, он указывал на кнутик и начинал упрекать виноватого. Это действовало. Ученики р. Нисана боялись учителя и уважали его больше, чем ученики тех меламедов, которые жестоко их драли.
Когда р. Нисан привел своего сына в дом, он велел ему принести Гемару Шаббат, открыть ее на 125 листе и читать вслух Миш ну: «Нагибают корзину ( в субботу) перед птенцами, чтобы они могли подниматься и спускаться по ней».
– Видишь ты, сын мой, – сказал ему р. Нисан, – даже в субботу можно брать вещь, которую вообще нельзя трогать в этот день, лишь бы не причинять страданий молодым птенчикам, которые по своей природе любят прыгать вверх и вниз. Ибо покровительство животным – это закон Торы. Гемара (Берахот, л. 40) говорит, что нельзя человеку садиться за стол, пока не накормит скотину, ибо вначале сказано: «... и Я дам траву твоему скоту», а уж затем: «и ты будешь есть и будешь сыт». Ты же, сын мой, жесток, убийца, жаждешь крови. Тебя не трогают страдания других живых существ.
Ицхак-Шаул думал, что отец удовлетворится этими словами укора. Но он ошибся. Р. Нисан продолжал:
– Ты хорошо знаешь, что не в моей натуре пользоваться розгой и наказывать поркой. Но за твои недобрые дела я считаю себя обязанным растянуть тебя на скамье и выпороть. И это не потому, что я хочу тебя бить, а потому, что я хочу, чтобы ты эту порку запомнил; чтобы ты на себе испытал, что такое боль.
Р. Нисан велел Ицхак-Шаулу снять кнутик со стены и подать ему. Затем отец велел ему лечь на скамью лицом вниз. Перед тем, как начать порку, он вновь заявил ему, что он это делает только с целью, чтобы он запомнил страдания, которые он причиняет птицам и другим живым существам.
Это были первые и последние удары, полученные Ицхак-Шаулом когда-либо от отца, и он принял их, как заслуженные. Каждый удар причинял ему сильную боль, но он не пискнул. Когда отец отложил кнутик, он зашел в другую комнату, и Ицхак-Шаул слышал, как р. Нисан плакал в голос. Ицхак-Шаул чувствовал, что отец плачет от большого горя, причиненного ему его сыном таким плохим его поведением, принудившим отца применить к нему порку. Это причинило Ицхак-Шаулу боль большую, чем сама порка. Он чувствовал большое раскаяние и стыд.
Пару дней чувствовал Ицхак-Шаул боль от ударов кнутиком. На третий день подошел он к отцу, поцеловал его руку и со слезами на глазах просил у него прощение. Глаза р. Нисана наполнились слезами.
– Ты еще юное дитя, – сказал ему отец. – Все твои грехи падают на меня. И это еще не самое худшее. Намного хуже то, что из тебя может получиться настоящий изверг, кровожадное существо.
Это произвело на маленького Ицхак-Шаула такое сильное впечатление, что он сразу почувствовал себя другим мальчиком. Он преисполнился чувством большой жалости ко всем существам.
С тех пор начал р. Нисан уделять сыну больше внимания. Он начал изучать с ним помимо обычных предметов также и специальные труды по морали, которые должны были внедрять в его сердце добрые наклонности.
Когда Ицхак-Шаулу исполнилось одиннадцать лет, послал его отец в Минск учиться там в ешиве. Он проучился там семь лет и отличился своим большим прилежанием. Он получил звание «Усердный горкинчанин» и выполнял строго наказ отца не тратить время попусту; обуздывать естественные наклонности, побуждающие смотреть на вещи, не имеющие настоящего значения, не прислушиваться к пустым разговорам и самому не разговаривать о малозначительных вещах.
Р. Нисан в молодости тоже учился в Минске, и у него были там родные, с которыми он время от времени переписывался. Родные отца относились к Ицхак-Шаулу по-родственному и следили за его поведением.
Одним из родных отца был некий по имени р. Авраам-Аба, пекарь по специальности и большой ученый. Он все время втолковывал Ицхак-Шаулу, что Тора, не основанная на страхе Б-жьем и на выполнении мицвот, особенно же на любви к народу нашему, Израилю, – такая Тора, не настоящая Тора. Р. Авраам-Аба начал брать его с собой на кружковые собрания небольшой группы людей, на которых говорилось об истинных путях служения Творцу. На этих сборах познакомился Ицхак-Шаул с евреем по имени р. Моше-Нисан, одним из завсегдатаев синагоги, одиноким человеком, но необычайно большим знатоком Талмуда. Помимо его большой эрудиции в Талмуде, он знал наизусть труды Рамбама. Всю неделю он обходился только хлебом и водой; по понедельникам и четвергам он вовсе постился.
Помимо Торы предавался р. Моше-Нисан молитвам. Он молился долго и занимался муссаром. Он не только сам изучал муссар, но и преподавал это этическое учение молящимся. Ицхак-Шаул был также одним из слушателей читаемого им муссара, оказавшего на него большое влияние. Р. Моше-Нисан воспитал его в духе борьбы за выработку добрых наклонностей; больше того, – он вызвал у Ицхак-Шаула пламенную любовь к людям.
Вернувшись из Минска на родину в Горки, Ицхак-Шаул продолжил учебу у р. Азриель-Иосефа, местного магида, который много лет руководил также и ешивой. Р. Азриель-Иосеф вместе с отцом Ицхак-Шаула и другими жителями Горок несколько раз посетил Баал-Шема. Таким образом, дошло новое учение Хассидут также и до Ицхак-Шаула.
Понятно, что когда р. Ицхак-Шаул стал зятем кузнеца р. Элиезер-Реувена в Добромысле, он продолжал идти по пути хассидизма, хотя весьма немногие знали, что, собственно, представляет собою этот новый путь. В духе этого нового учения – хассидут – решил р. Ицхак-Шаул стать кузнецом, и начал окружать себя простыми людьми, в том числе и такими, как Зевулун-Биньямин, который во все свои годы был настоящим отверженным.
В дальнейшем случилось так, что этот самый Зевулун-Биньямин стал весьма почетным евреем в Добромысле. Он сумел спасти евреев и неевреев от тяжелой болезни, распространившейся в Добромысле и в ближних деревнях.
Болезнь эта поразила детей и коров. Многие умерли. Поднялась паника. Никто не знал, что делать, как приостановить эпидемию. Зевулун-Биньямин, который имел многолетний опыт по лечению коров, разбирался и в людских болезнях, особенно, принявших форму эпидемии.
Зевулун-Биньямину было хорошо известно, что болезнь эта берется от молока коров и коз, поедающих определенные ядовитые травы. Он знал также, как эту болезнь лечить, а главное, как предупредить ее дальнейшее распространение. И он сразу же взялся за работу, сам приготовил лекарства для больных детей и указал также, как уберечься от распространения болезни. Через несколько дней эпидемия в Добромысле прекратилась. Зевулун-Биньямин приостановил эпидемию также и среди скота.
Весь Добромысль знал уже, какое чудо сотворил Зевулун-Биньямин. С этих пор шкуродер, с которым никто знаться не хотел, стал важной персоной. Люди стали замечать, что он вовсе не так прост, как это казалось, и что то, чего не могли добиться другие евреи разными способами, сумел сделать Зевулун-Биньямин на свой собственный лад.