Благородное происхождение, восходящее к Мааралу из Праги и еще выше. – Р. Моше из Познани и его сын р. Шнеур-Залман. – Сирота р. Барух и его необычайный жизненный путь.
Происхождение благородного Дома Шнеерсона начинается со «Старого ребе», р. Шнеур-Залмана, автора знаменитой книги «Танья» и основателя Хабада, и восходит ко многим предшествовавшим ему знаменитым поколениям вплоть до самого Маарала из Праги, создателя «голема» (человека-робота), и еще выше. Семью Шнеерсонов украсили поколения знаменитых гаонов и каббалистов.
Мое собственное описание Дома Шнеерсона начинается гаоном р. Моше, проживавшего в Познани, в городе, который был тогда как бы независимым государством. Р. Моше славился своей ученостью, как и своим богатством. Он был также благословлен сыновьями и дочерьми. Одного его сына звали р. Шнеур-Залман, именем которого был затем назван автор знаменитой книги «Танья». Этот р. Шнеур-Залман был совершенно отличен от остальных сыновей р. Моше. От рождения он был слабым и хилым. Но это ему не мешало изучать Тору денно и нощно. Он любил также «справлять итбодедут» (уединяться).
В то время как остальные его братья занимались торговлей, отдавался р. Шнеур-Залман только Торе. Когда ему исполнилось двадцать лет, он женился на дочери некоего р. Баруха, по прозвищу «батлан» (человек не мира сего).
Как видно, желанием р. Моше и его остальных сыновей было, чтобы р. Шнеур-Залман, как и они, брался за торговлю. Но р. Шнеур-Залман от этого отказался и занялся профессией бедняков – учительством. С тех пор он целиком отказался от материальной помощи богатого отца и братьев-богачей.
Р. Моше и другие евреи-жители Познани начали опасаться, что не смогут в этом городе служить Б-гу и заниматься Торой по-прежнему, и они решили оставить Познань, стремясь добраться до Белоруссии, где были тогда большие еврейские центры.
И вот начали они странствовать из города в город, пока не добрались до Белоруссии. Р. Моше и один из его сыновей поселились в Минске. Два его сына, р. Иеуда и р. Мордехай, обосновались в Орше, Могилевской губернии. Р. Шнеур-Залман, его жена и их дочь Девора-Лея присоединились к тем семьям, у которых р. Шнеур-Залман учительствовал. Они все поселились в Витебске, где р. Шнеур-Залман продолжал преподавать.
Через три года родила жена р. Шнеур-Залмана сына, которому дали имя Барух, по имени дедушки, р. Баруха – «батлана», который скончался в Познани до описанного переселения.
Барух рос здоровым ребенком и хорошо развивался как физически, так и умственно. Р. Шнеур-Залман поселился в Витебске на одной из бедных, узких улочек на окраине города недалеко от реки Двины. За городом простирались огороды, поля, луга и сады. Поэтому бедность населения чувствовалась там меньше; местные жители были там всегда близки к природе, а природу очень любил р. Шнеур-Залман. Он всегда стремился к единению с Божьими творениями.
Свою любовь к твореньям Б-жьим поселил р. Шнеур-Залман и в сердце сына Баруха с самого его рождения. Царственная Двина и ширь полей, прекрасных садов и огородов, лугов и озер глубоко врезались в память маленького Баруха с самого его рождения. Но это ему не мешало прилежно изучать Тору. Когда Баруху исполнилось четыре года, закутал его отец в талит и на руках принес к меламеду для начального обучения. Сам р. Шнеур-Залман был меламедом более высокой категории. Барух должен был получить требуемую подготовку с тем, чтобы быть в состоянии продолжить затем учебу в классе своего отца.
Барух сразу же проявил большое прилежание. Не прошел еще год, а Барух хорошо знал уже большую часть Танаха.
Вскоре р. Шнеур-Залман передал Баруха другому меламеду, у которого он изучал уже Талмуд. Когда Баруху исполнилось семь лет, взял его р. Шнеур-Залман к себе в свой собственный класс и посадил среди остальных своих учеников. Три года проучился маленький Барух в хедере своего отца и проявил большие способности, так что он в учебе быстро обогнал своих сверстников, а также учеников намного старше его.
Помимо общих занятий, часто беседовал р. Шнеур-Залман со своим сыном наедине. Он брал с собою маленького Баруха на длительные прогулки по берегу Двины. Они шли вдвоем по лугам и полям и р. Шнеур-Залман все время поучал сына Торе и рассказывал ему о чудесах Б-жьих и Его творениях.
Эти прогулки на лоне природы, имея все время перед глазами прекрасный Б-жьий мир, вызывали у Баруха еще большую любовь к природе. Стал от также любить уединение, находиться вдали от людей, быть занятым собственными мыслями. С самого раннего детства проявил Барух склонность к такому уединению («итбодедут»).
Ко дню бар-мицвы он знал уже в совершенстве несколько томов мишнайот и наизусть несколько масехтот Гемары. Барух не нуждался уже больше в учителе. Тогда его отец р. Шнеур-Залман предоставил его самому себе, советуя ему только, что именно изучать и как организовать свою учебу.
Теперь, когда Баруху больше не понадобился учитель, он брал гемару и другие книги, которые он по указанию отца должен был изучать, отправлялся с ними к берегу реки и там, сидя на скале или растянувшись на мягкой траве, углублялся в учебу.
Вместо того, чтобы красота природы ему мешала, она, наоборот, усиливала его прилежность. Шум протекающей воды в реке, пение птиц и жужжание различных насекомых сливались с напевами самого Баруха во время учебы.
Через год после бар-мицвы заболела мать Баруха лихорадкой и через несколько месяцев умерла. Сразу же затем заболел также р. Шнеур-Залман и через полгода также умер. Барух остался круглым сиротой.
Смерть родителей произвела на Баруха потрясающее впечатление. Боль и страдания положительно доконали четырнадцатилетнего Баруха. Потому ли, что он был так сильно привязан к своим родителям, особенно к отцу, или потому что на него сразу навалилось это страшное одиночество, – так или иначе, Барух почувствовал себя как бы очутившимся в опустошенном мире.
В дни траура Барух, единственный сын своих родителей, ходил трижды в день в синагогу молиться перед амвоном и читать кадиш. Он также изучал мишнайот во имя усопших родителей. Но всем этим он не мог смягчить свое горе. Было видно, что молодой Барух находится на грани своих иссякаемых физических сил. Заметно было также, что его страдания влияют на его душевное состояние.
В Витебске жила тетя Баруха, Фрейда, и ее муж по имени Кадиш. Они приласкали Баруха и его сестру Девору-Лею. Они забрали обоих сироток к себе в дом. Девора-Лея почувствовала себя более или менее утешенной. Барух же не нашел себе покоя даже в доме родных.
Однажды Барух объявил своим родным, что он решил оставить Витебск и искать себе другое место, где можно было бы изучать Тору.
Дядя и тетя пытались отговорить его от этого, – он, мол, еще слишком молод для того, чтобы странствовать и жить на чужбине. Ему лучше оставаться с ними, где он ни в чем не будет нуждаться.
Но все их добрые слова ни к чему не привели. Молодой Барух уже решил про себя, что ему делать, и никто не смог убедить его изменить свое решение. Прошло несколько времени, и Барух ушел из Витебска, не оставив после себя никакого следа.
Между тем, печальная весть о смерти р. Шнеур-Залмана и его жены дошла до р. Моше, который, как нам известно, обосновался в Минске, где он вел обширные коммерческие дела. Сразу же послал р. Моше особо-доверенного человека в Витебск, чтобы привести оттуда его осиротевших внуков Баруха к Деворе-Лею. У него им недоставало бы разве птичьего молока. Когда посланец прибыл в Витебск, Баруха уже там не бы по, и никто не знал, куда он девался. Взять с собою Деворе-Лею в Минск посланец также не смог, – этому воспротивились ее бездетные дядя и тетя.
И вот, осталась Девора-Лея в доме дяди и тети до самой своей свадьбы. А в это время Барух странствовал по городам и местечкам вокруг Витебска и нигде не мог найти себе полного покоя. Его странствования продолжались таким образом три года. Он провел некоторое время в Добромысле, Калишке и других местечках. Везде, где бы он ни очутился, он сразу же садился за учебу в бет-амидраше. Но он категорически отказывался принимать какую-либо помощь от общества или частных лиц. По обычаю тех времен предлагали таким студентам «кушать дни» (столоваться постоянно один день в неделю у одного из местных жителей). Если такой учащийся не желал ночевать в синагоге, он находил и нсчлег у кого-либо из местных жителей. Барух же отказался от таких услуг. За даровым чужим столом он не пожелал сидеть. Как же быть? И вот Барух стал дровосеком и водоносом или же помогал лавочникам и торговцам в базарные дни.
Не чуждался Барух никакой работы, как бы малопочетной она ни была. И никакая работа не была для него слишком тяжелой. Он придерживался известного правила, которое гласит: «Сдирай при людях шкуру с мертвого животного, лишь бы не прибегать к чужой помощи».
Но многие не понимали Баруха. Кому была охота углубляться и копаться в душевных потемках юноши, даже если он и был большим знатоком Талмуда и очень прилежным в учебе. Многие приписывали его странное поведение «сумасшедшинке», так что на него махнули рукой и уделяли всему этому мало внимания.
Баруха это весьма мало огорчало. Пусть говорят о нем все, что угодно, лишь бы оставили его в покое и дали ему идти собственной дорогой.
Если он где-либо обнаруживал малейшее препятствие своему образу жизни, он сразу же уходил оттуда и переселялся в другое местечко, где он продолжал жить по своему, – денно и нощно изучал Тору в синагоге и питался своими заработками на самых тяжелых работах, какая ему попадалась и за которую готовы были ему платить.