Как Барух избежал опасности. – Барух бросает работу сторожа и вновь берется за учебу в синагоге. – Дружба с бывшим хозяином.
На приглашение помещика Барух не ответил. Ради приличия он кивнул головой и смолчал. Помещик с семьей ушли, и Барух вновь взялся за работу и пытался выбросить все это событие из головы.
И вот в один из вечеров, когда Барух был один в саду, появляется кто-то вдруг в дверях сторожки. Барух оглянулся и к своему удивлению увидел, что перед ним стоит молодой помещик.
Молодой помещик приветствовал Баруха сердечным «добрый вечер» и объяснил ему, что он послан к нему отцом пригласить его к ним в усадьбу.
– Мы все чувствуем, – сказал молодой помещик, – что ты одинок и в саду находишься тоже один. Мы хотели бы видеть тебя у себя, чтобы ты провел с нами вечер.
Барух заколебался. Он пытался отказаться от этого приглашения, чувствуя, что к добру это не приведет.
– Я ведь один в саду, – нашел Барух отговорку. – Как я могу оставить все на произвол судьбы?
Молодой помещик ушел, и Баруху казалось, что он с ним покончил. Но вскоре тот вернулся с двумя парубками в сопровождении больших собак.
– Вот они будут сторожить сад все время, пока ты будешь у нас, – сказал молодой помещик.
Барух оказался в большом затруднении. Любезность помещика и его семьи претили ему. Он охотно отказался бы от этого приглашения.- Но, зная, насколько капризны помещики и что из-за этого могут пострадать другие люди, особенно его хозяева и вообще евреи Лиозны и округа, решил Барух идти с молодым помещиком в усадьбу. Вопрос любви к своему народу – евреям должен быть превыше всего.
Но про себя он решил показать помещику свою твердость и ни единым словом не выказывать слабости или подчиненности. Ему следовало высоко держать честь еврейского народа и поступать и говорить только в духе Торы.
Для себя Барух ничего не желал и ничего не ожидал. Если бы дело касалось только его самого, его мало трогала бы опасность вызвать против себя даже гнев помещика. Но он должен был иметь в виду благополучие других людей, поэтому он пошел в усадьбу против своего желания.
В усадьбе приняли его очень любезно. Баруху это не понравилось. Он вообще не хотел обратить на себя чье-либо внимание, особенно – таких чуждых ему людей.
Сразу же при входе в дом Барух показал свою твердость, – он головного убора не снял. На чистом польском языке он объяснил причину этого. Он указал на стих в Теилиме: «Все дышащее да хвалит Б-га», по поводу которого наши мудрецы говорят, что следует хвалить Творца вселенной при каждом вдохе и выдохе. Это означает, что человек должен постоянно чувствовать, что он находится перед Всевышним. Как же можно хотя бы на миг оставаться с непокрытой головой, если, по нашему верованию, это будет означать непочтение к Нему?
Твердость и выдержка Баруха, ясность и красота аргументации произвели глубокое впечатление на помещика и его семью. Впервые, вероятно, помещик услышал такие гордые и решительные слова из уст еврея. Как для самого помещика, так и для его семьи была чужда мысль, что могут быть евреи, совсем не похожие на тех, которых они всегда привыкли видеть вокруг себя, – покорных и дрожащих, готовых беспрекословно целовать руку жестокого помещика. Откуда взялась такая сила и такая гордость у простого еврейского паренька, сторожа? И откуда такой ум и такие знания?
Помещик проникся к Баруху таким уважением, что не только посчитал правильным его поведение, но в знак солидарности с ним велел принести ему его шапку, которой и он накрыл свою голову.
Тогда Барух пустился в пространное объяснение, почему он решил строго держаться любого еврейского обычая. При этом он также дал понять помещику, что несправедливо применять силу с целью воспрепятствовать кому-либо придерживаться своих обычаев и своей веры.
Помещик и его семья сидели очарованные. Они прислушивались к словам Баруха, пронизанным стихами из Библии и сказаниями наших хазал, которые он переводил на польский язык и так легко и красиво разъяснял. Они не могли надивиться ему.
Беседа коснулась затем высоких материй. Барух впервые проявил свой недюжинный ум и знания. Он противопоставил перед собеседниками два различных мира, – мир материальный, мир гоим, и мир духовный, еврейский мир.
Помещик положительно «глотал» каждое слово, вышедшее из уст Баруха, и Барух почувствовал себя спокойнее.
Дети же помещика были, по-видимому, недовольны. Им хотелось, чтобы в беседе затрагивались не столь сложные вопросы.
– Такие вопросы следовало бы обсуждать в присутствии ксендза, – сказали сын и дочь помещика и пояснили при этом: – отца интересуют все эти вопросы. Мы же придем к тебе в сад и там проведем время совсем по-другому.
Барух покраснел. Он видел опасность в том, что дружба с помещичьей семьей затянется, а это было ему донельзя противно. Он пожелал положить конец этой навязанной ему дружбе. Ему никакого интереса не было поддерживать такую дружбу.
Помещик выразил сожаление, что не знал о Барухе раньше, в продолжение всего лета, что он находился в саду. Он выказал бы ему раньше свое расположение к нему. А теперь уже конец лета. Барух же, наоборот, был рад, что лето кончается и что через несколько дней он сможет, наконец, уйти из сада.
Теперь Баруха пригласили в столовую, где на столе были различные блюда, и именно такие, которые еврею можно кушать в доме неевреев. Но Барух решил ничего не брать в рот и этим показать, что он тверд в своем намерении не подвергать себя испытанию.
Он уже готовился было дать точное разъяснение по существу, почему он отказывается от угощения. Но обошлось без этого. В самый последний момент в доме раздался страшный, пронзительный крик ребенка. Самый младший мальчик помещика обварился кипятком.
Поднялся переполох. Все засуетились. Пытались оказать ребенку помощь, возможную в таких случаях. Барух некоторое время повертелся по дому, и, чувствуя, что никто о нем больше не думает, вернулся в сад. Оба парубка вернулись со своими собаками в усадьбу.
В ту ночь Барух уже не спал. Ему было о чем подумать. Его голова не знала покоя. Что будет в следующий вечер, когда молодые помещики заявятся к нему в сад? Он сел читать Теилим, и сразу же сад наполнился плачевным пением, доносившимся из сторожки.
Назавтра опять пришли в сад оба компаньона, р, Авраам и р. Азриель, а также и все другие, чтобы продолжать работу по снятию фруктов с деревьев. Как и всегда, помогал Барух в работе. Из усадьбы пришло известие, что ребенок, обварившийся прошлой ночью кипятком, умер. Барух почувствовал при этом боль в сердце, как будто он лично имел какое-то отношение к этому трагическому случаю. Но он никому ни слова не сказал обо всем этом, делая вид, что он не знал о случившемся.
Прошел день, и Барух начал сильно беспокоиться. Скоро наступит вечер и в сад появятся непрошенные гости – по-мещиьи дети. Несмотря на смерть ребенка, думал Барух, они все же сдержат свое слово и придут проводить с ним время.
О чем он будет говорить с ними и как ему держаться с ними? Сам помещик был по крайней мере серьезным человеком, и на него он произвел впечатление своими словами. Дети же помещика были вылеплены из совсем другой глины. Ничего хорошего не могло получиться из их визита.
Под вечер Барух по обыкновению должен был идти в местечко молиться в миньян. Он решил серьезно поговорить с р. Авраамом, и он ему рассказал все, что произошло.
– Я пришел к заключению, – сказал Барух, – что мне нельзя больше ночевать в саду. Вам придется найти кого-либо другого на мое место.
Р. Авраам внимательно выслушал Баруха и согласился с ним, хотя он не был уверен, что дети помещика действительно придут в сад в этот вечер, как они обещали.
В тот вечер Барух уже в сад не вернулся. Вместо него пошли сторожить сад р. Авраам и р. Азриель. Р. Авраам не рассказал своему компаньому услышанное им от Баруха. Он ему сказал только, что Баруху нездоровится и он не может оставаться на ночь в саду.
Переночевав в саду, р. Авраам убедился, что у Баруха была хорошая причина не являться в сад в этот вечер. Сын и дочь помещика явились все же в сад, но видя, что Баруха там нет и что в саду находятся оба компаньона, они вернулись домой разочарованные.
Когда работа в саду закончилась, Барух получил свое жалованье от обоих компаньонов и вновь засел в синагоге за учебу. Он сэкономил достаточно денег, которых хватит ему надолго. Ему ведь очень мало нужно на самые необходимые нужды.
По понедельникам и четвергам он вообще постился. В остальные дни недели он довольствовался очень малым, – кусочек хлеба и что-нибудь к этому, и он сыт. Только по субботам он позволял себе лучшую еду. Главное – это учеба. Теперь у него было достаточно времени как для Торы, так и для служения Б-гу.
Барух изучал теперь уже не только Гемара, но и поским (законы), а также и книги по муссару (этике). Он считал, что нужно не только изучать Тору, но необходимо также знать, как вести себя в жизни. Книги по муссару указывали ему истинный жизненный путь.
Прошли «Дни трепета» (Рош-Ашана и Йом-Киппур), а также праздничные дни. Начала надвигаться зима с ее длинными ночами Теперь у Баруха были впереди непрерывные дни и ночи учебы. И он действительно отдался учебе всем пылом его пламенно-огненной души. Сидя в синагоге, в которой в длинные зимние ночи он бывал почти единственным человеком, он все еще мог делать вид, будто он весьма обычный паренек, ничем не отличающийся от других обыкновенных людей, разве только тем, что он синагогу сделал своим домом. Не было даже кому обращать на него внимание. А это именно и нужно было Баруху.
В один из таких вечеров появился в синагоге один из бывших хозяев Баруха, р. Авраам. Барух был в это время углублен в учебу. Р. Авраам подошел к нему и завел с ним разговор.
– Знай, – сказал Баруху р. Авраам, – что я все время наблюдал за тобой. До сих пор я не хотел открыть тебе, что я знаю твою тайну, что не простой ты парень, каким ты пытаешься казаться. Еще в саду я неоднократно прислушивался из укрытия к тому, что ты изучаешь и как ты изучаешь. Я никому не выдал твоей тайны. Пришло, однако, время не скрываться от меня больше. Поэтому я пришел к тебе сейчас с предложением установить с сегодняшнего дня время для совместной учебы. Особенно хотел бы я, чтобы мы изучали Хошен-мишпат (юриспруденцию по Талмуду).
Барух был смущен. Он обдумывал, что ему делать, – раскрыть ли себя перед бывшим хозяином или отрицать все и вся и настоять на том, что он не больше, как простой парень, который бедствует в синагоге и иногда заглядывает в книгу.