Событие в Яновиче, сильно огорчившее Баруха. – Спор с зятем. – Идолопоклонство, и почему нельзя извлекать из него личной выгоды.
Для Баруха последнее посещение Яновича было истинным откровением. Он мог теперь, видеть собственными глазами изменения, происшедшие в людях, а также как эти изменения произошли.
Он мог сравнить системы, класть их на весы и решать, какая из них правильная, какая из них приносит больше пользы людям в их отношениях между собою, а также между ними и Б-гом. Он, естественно, убедился всецело, что верным был путь шамеша р. Залман-Хаима. Этот путь – путь нистара, диктующий посвятить себя целиком делу обучения и повышения морального уровня простых людей из народа, а также посеять семена хорошего поведения в людях образованных, – этот путь 'был более действенным, а потому и более близким собственному сердцу Баруха.
Теперь Барух на свой лад мог поспорить сам с собой. Подобно тому, как при изучении Талмуда ему представлялось живо, что он имеет перед собою таннаим и амораим, воплощенных в плоть и кровь; он как бы выслушивал их споры и дискуссии и при этом вникал и углублялся в каждое их мнение и мысль; точно так же он и теперь взвешивал и измерял про себя различные мнения и течения в еврейской жизни.
Гуляя за городом, чтобы быть ближе к природе, так сильно любимой им с детства, он на околице присел на пень дерева и задумался. В его памяти всплыл интересный спор между ним и его зятем, иллуем и главой витебской ешивы р. Иосеф-Ицхаком. Был солнечный день в начале ниссана. После холодной зимы доставляло большое удовольствие сидеть и греться на солнышке.
В тот день в Витебске Барух возвращался с дневной работы. В городском саду он заметил на одной из скамей своего зятя, греющегося на солнышке. Барух подсел к нему, и между ними произошла интересная беседа, поводом к которой послужило замечание Баруха, что солнышко приносит облегчение больным («шемеш цдоко умарпей бихнофэго»). В этой беседе был обсужден вопрос о допустимости пользования лечебными свойствами солнца, которому поклоняются язычники.
Эта беседа, которая произвела тогда на Баруха большое впечатление проявленным в ней его зятем глубокомыслием, казалась ему теперь малозначительной по сравнению с деятельностью р. Залман-Хаима, которая была связана с реальной жизнью, с повседневной потребностью каждого человека.
Для Баруха находились в контрасте тот ученый мир, представителем которого был его зять, и мир многочисленной, широкой еврейской массы, который представлял примечательный шамеш из Яновича. Барух был целиком убежден, что каким бы удивительным ни был мир, в котором жили его зять и все другие носители духа Торы, все же мало быть замкнутым в своем научном мирке. Следует идти в народ, как это делал шамеш р. Залман-Хаим, и стараться возвысить простых людей до Торы и совершения добрых дел, внося свет в их бедную жизнь.
Во время короткого пребывания Баруха в Яновиче он познакомился с третьим зятем мельника Мордехая, с Авраам-Ицхаком, который целиком находился под влиянием исчезнувшего шамеша. Он посвятил свое время обучению ремесленников, организуя для них занятия по Шулхан-аруху и Мишне.
Барух присматривался к участникам занятий. Это были пожилые люди и юноши, среди них были даже мальчики. Все они находили интерес в этих занятиях. Авраам-Ицхак обладал качествами педагога и умел завлекать слушателей. Больше всего удивило Баруха то, что среди слушателей был также паренек Хаим, сын мучника Шимшона. Барух помнил, каким он был три года тому назад. Этот Хаим был язвой яновичского общества; он был способен на всякие мерзкие проделки. Ему, Баруху, он тоже сильно отравлял жизнь. Одно время Барух был занят переноской мешков с мукой и доставкой их от мучника Шимшона пекарям. Хаим причинял Баруху всякие неприятности, и дело доходило чуть ли не до потасовок. Теперь же этот самый Хаим сидел за столом и наравне со всеми прислушивался к уроку Авраам-Ицхака. Этот преподаватель обладал способностью привлечь слушателей тем, что он им рассказывал легенды из Талмуда и умело их разъяснял.
Присутствовавшие на занятиях пересказывали затем эти легенды друг другу и таким образом находились постоянно под воздействием заключенной в этих легендах морали. Барух слышал однажды, как Авраам-Ицхак рассказывает историю рабби Акивы, который был пастухом и полным невеждой и ненавидел ученых людей. Впоследствии же его сердце было увлечено Торой, и он стал одним из величайщих еврейских мудрецов.
Авраам-Ицхак рассказывал эту историю с такой горячностью и любовью, что слушателям стала ясна мораль, – каждый еврей, как бы невежествен он ни был, может и должен следовать примеру р. Акивы. Во многом деятельность р. Авраам-Ицхака была подобна деятельности р. Залман-Хаима, а именно -- помимо уроков, он также приближал к себе простых евреев. Он постоянно говорил, что у ученых людей большой долг перед простонародьем.
Он также ходил по базару и по улицам города, и если он замечал, что кто-то поступает неправильно, он тут же подходил и упрекал его в этом. Авраам-Ицхак так близко .принимал это к сердцу, будто он сам совершил этот нехороший поступок.
И в то же время у Баруха была возможность заметить, что несмотря на то многое хорошее, что успел р. Залман-Хаим сделать в Яновиче, оставив после себя таких деятельных последователей, как Авраам-Ицхак и другие, все же осталось там еще многое от старых повадок. Люди ученые все еще смотрели сверху вниз на простых евреев и пытались даже унизить их и подтрунивать над ними. Барух был свидетелем сценки, произведшей на него удручающее впечатление.
В понедельник, во время чтения Торы в синагоге, Шеломо-пекарь, или, как его звали еще в Яновиче – Шеломо-тестомес, а также Шеломо Витебский, простой, но очень набожный еврей, явился поздно в синагогу, а потому стоял и молился в одиночку. Шамеш не знал, что Шеломо молится не вместе со всеми, а также и того, что он читает сейчас те молитвы, которые прервать не полагается, и потому он его вызвал к чтению Торы. Шеломо прервал молитву и подошел к Торе. После этого он продолжал свою молитву по-прежнему.
Некоторые молящиеся заметили, что после того, как Шеломо сошел с амвона, он взял в руки цицит и начал читать молитву «шема». Это доказывало, что Шеломо прервал молитву в недозволенном месте.
По окончании молитвы начали некоторые насмешники подтрунивать над Шеломой, высмеивая его невежество. Ему наговорили колкостей и дразнили, как будто он совершил Б-г весть какой грех, хотя виною всему этому было его незнание всех правил, касающихся дозволенных и недозволенных перерывов в милитвах.
Баруху было очень больно видеть как сильно переживает этот бесхитростный, но честный Шеломо за совершенный им «грех». Насмешники начали стращать его адом и подобными якобы ожидающими его наказаниями, зная, что это сильно огорчает Шеломо.
Еще больше огорчило Баруха то, что среди издевавшихся над простым евреем был также яновичский богач р. Яаков-Айзик. Он был уже стар и в городе играл значительную роль. И этот р. Яаков-Айзик также не мог устоять против соблазна подшутить над простым евреем, который принимал всерьез каждое сказанное ему слово и, что называется, корчился от боли. Он стоял с полными слез глазами, в то время как все вокруг него делали ему в шутку упреки.
На обычных шутников Барух склонен был не очень-то обращать внимание. Он этот случай принял только как доказательство, что в еврейской жизни еще немало людей, стоящих на весьма низкой ступени культурного развития. Но на р. Яаков-Айзика Барух был очень обижен. Тем более, что 6н знал весьма интересную историю его рождения и воспитания, о чем речь ниже.