Влияние, которое оказывал на хуторян шамеш из Яновича. – Мельник и его зятья. – Ученый юноша, который интересуется простым людом и преследует ученых.
Когда в Яновиче бывал базарный день, проводил шамеш р. Залман-Хаим этот день на улице среди лавочников и торговцев. Он присматривался к каждому из них. Он не выпускал из виду и базарных евреев. Если только он замечал, что кто-то собирается делать закупку товара и ему на это не хватает денег, он сразу же предлагал нужную сумму денег взаймы.
– Это ссудные деньги, – говаривал он при этом, – пусть будет со счастьем. Торгуйте честно. Никого не обманывайте. Тогда Всевышний проследит, чтобы и Вы не были обмануты. Когда у Вас появятся деньги, Вы вернете ссуду, но не стесняйте себя.
Этим нуждающимся в ссуде мог быть, скажем, торговец, собиравшийся купить воз пшеницы; мясник, который хотел купить корову, или бедная еврейка, которая торговала у крестьянина птицу или десяток яиц, – р. Залман-Хаим был готов помогать всем в пределах наличия кассы. Поэтому-то он и был так заинтересован в том, чтобы каждые понедельник и четверг евреи бросали в кружку свою монету. В дальнейшем он завел порядок, по которому каждый вызываемый к чтению Торы, даже в будние дни, должен что-то пожертвовать в его ссудную кассу. Он добился того, что эта касса стала общесинагогальной, делом общим. Но и после этого он не переставал собирать кружкой деньги для ссуд и продолжал по-прежнему заниматься выискиванием евреев, нуждающихся в небольшой ссуде.
Будучи на базаре, заботился р. Залман-Хаим, чтобы евреи вели себя подобающе, – не ссорились и не отбивали друг у друга продавцов или покупателей. Если он замечал ссорящихся евреев или евреек, он подходил и по-хорошему увещевал их не делать этого, ибо евреям не подобает ссориться.
Все уже знали р. Залман-Хаима, человека чистой души. Поэтому к его словам прислушивались, подчинялись ему и прекращали ссору.
Если обычные слова тут не помогали, начинал р. Залман-Хаим рассказывать сказочку или побасенку из Талмуда или Мидраша. Евреи охотно прислушивались, и все ссоры забывались.
Вообще-то было у р. Залман-Хаима в базарные дни много работы. Особенно занимался он деревенскими евреями, прибывавшими на базар из расположенных вблизи Яновича сел. Он расспрашивал каждого в отдельности обо всем происходящем в его деревне, как живется ему там и как там соблюдаются еврейские законы и обычаи; есть ли там возможность молиться сообща в миньяне, дают ли там цедака и соблюдают ли мицву гостеприимства. Он также хотел знать, как деревенские евреи воспитывают своих детей; содержат ли они для них учителей и имеются ли у них дочери на выданьи. Он убеждал их выдавать своих дочерей замуж за талмудистов.
Таким образом, познакомился р. Залман-Хаим со многими деревенскими жителями и распространил на них свое влияние. Благодаря выказанному им интересу к деревенским евреям и его трудам по их просвещению, начало еврейство процветать во многих еврейских поселениях вокруг Яновича. Там, где это было только возможно, создавались молельни, а в одном месте была даже построена синагога. Жители деревень могли там молиться сообща и не ждать для этого, пока наступят «грозные дни» и они поедут в город.
Одним из деревенских жителей, с которым познакомился р. Залман-Хаим и на которого он оказал большое влияние, был Мордехай-мельник. Этот мельник был богатым, но простым человеком, хотя и весьма добросердечным. Он жил на хуторе, вокруг которого жило еще несколько евреев, рассеянных по деревням. Р. Залман-Хаим заводил беседы с мельником на свой лад, пока тот не стал, что называется, пламенным евреем. На собственные деньги он построил около себя синагогу, и его соседи смогли теперь молиться там сообща.
У этого мельника были три дочери, две из которых были уже на выданьи. Стараниями р. Залман-Хаима выдал их Мордсхай замуж за талмудистов. Первый зять, Авраам-Шеломо, сын раввина города Дубровны, сразу же ввел ряд часов занятий в синагоге тестя. Он занимался с деревенскими жителями по всем предметам, доступным их пониманию, и вскоре эта синагога стала не только молитвенным домом, но и местом изучения Торы.
Авраам-Шеломо стал впоследствии раввином в одной из весьма важных еврейских общин. Тогда обязанность ведения занятий с прихожанами синагоги перешла ко второму зятю по имени Залман-Лейб. Он был сыном Борисовского раввина р. Шеломо. Но этот молодой человек, хотя и большой знаток Талмуда, очень важничал перед деревенскими жителями, которые в конце концов были ведь людьми простыми, неучами. Он не хотел водиться с ними; не хотел даже быть их учителем. Он открыто заявил об этом своему тестю и не скрывал этого от местных жителей. Он пожелал держаться обособленно, глядя сверху вниз на этих простых, малограмотных евреев.
Но местные жители привыкли уже к учебе. Без учителя они не могли уже обходиться. Особенно заинтересован в этом был сам Мордехай-мельник. Его сильно огорчила горделивость своего зятя, не пожелавшего иметь дело с деревенскими людьми. Этот, второй зять мельника вообще мало радости доставлял своему тестю. Нравы этого зятя были и помимо того весьма непохвальными, – он был скареден и искал почета.
Тогда созвал Мордехай своих прихожан для совета, и на общем собрании было решено подыскать ученого еврея, который жил бы среди них и не только занимался с прихожанами синагоги, но и смог бы разрешать возникающие религиозные вопросы. Иначе говоря, это еврейское поселение уже чувствовало потребность иметь своего собственного раввина. Мельник обязался выплачивать этому раввину треть жалованья из собственного кармана. Затем поехало несколько человек в Янович с просьбой к раввину обеспечить их таким учителем и раввином. Раввин Яновича остановил свой выбор на некоего р. Бера, уже пожилого человека. Этот р. Бер, вообще говоря, был уж слишком учен для этих деревенских евреев. Он был зятем одного из яновичских состоятельных жителей. В течение ряда лет он находился на полном иждивении своего тестя и занимался повышением своих знаний. За это время он даже тестя сделал талмудистом. Позже, когда тесть умер, стал р. Бер меламедом. Он прославился в Яновиче своей большой эрудицией в Талмуде. Когда он овдовел и дети с почетом содержали его, он оставил учительство и вновь посвятил себя изучению Торы и служению Б-гу. Этот р. Бер всегда предпочитал уединение. Он всегда держался в стороне от других и избегал даже вымолвить лишнее слово. Раввин Яновича чувствовал, что то, что нужно деревенским жителям, будет как раз по сердцу р. Беру. В деревне он сможет больше уединяться, чем в городе.
Р. Бер прибыл на хутор перед слихот. Поскольку жены у него не было, взял его мельник в дом к себе. И мельник и жена его были известны своей гостеприимностью. Зять мельника, Залман-Лейб, сразу увидел, что р. Бер очень учен, и за это самое сразу выказал ему свою неприязнь. Эта неприязнь еще усилилась, когда он увидел, каким почетом окружают р. Бера местные жители и собственный его тесть. Р. Бер сразу же показал, что он знает как быть понятным простым людям. Он учил с ними Хумаш и тому подобные предметы и объяснял все таким образом, что доставлял деревенским людям большое удовольствие. Читал р. Бер этим людям также и небольшие проповеди, побуждая их к покаянию и призывая служить Б-гу. Слушатели были очень внимательны и растроганы.
Это еще больше подняло авторитет р. Бера в глазах жителей деревень, и они его, как говорится, на руках носили. С другой стороны, это усилило ненависть Мельникова зятя к р. Беру; он начал уже просто оскорблять р. Бера и все чаще выказывать ему свою враждебность. Р. Бер же, со своей стороны, не выказывал к зятю мельника ни малейшего недружелюбия. Все оскорбления и презрение со стороны этого заносчивого молодого человека р. Бер принимал смиренно, с большой терпимостью. Другой человек на месте Залман-Лейба уже за одно это проникся бы, вероятно, уважением к этому пожилому ученому еврею. Но не таким был Залман-Лейб. Он не мог переносить нахождение под одной с ним крышей человека, который больше его учен.
Он не мог также переносить то, что р. Бера почитают за раввина. Другими словами, Залман-Лейб ненавидел и простолюдинов, и людей ученых. Его гордость требовала, чтобы он сам был всюду первым и мог одновременно дуться и показывать, что он считает себя выше всех.
Его тесть хорошо знал недостатки своего зятя, и это очень огорчало его. Огорчение это было тем сильнее от того, что его зять так открыто выказывал свое неуважение к р. Беру, проживавшему в его доме.
Неоднократно беседовал об этом Мордехай с р. Бером. Он извинялся перед ним за такое грубое отношение своего зятя к нему. Р. Бер успокаивал его, уверяя, что это мало его трогает. При этом он не преминул напомнить Мордехаю, что в конце концов Залман-Лейб человек ученый, а главное – он еще молод; со временем он найдет дорогу к достойному поведению.
Прошли «грозные дни». Р. Бер не мог больше чувствовать себя покойно в доме Мордехая из-за зятя мельника, Залман-Лейба, и решил выбраться оттуда. Он нанял себе комнату у портного по имени Иосе, престарелого человека, которому было далеко за 70 лет, но жившего еще своим трудом. Он был простым, но благочестивым евреем, постоянно читавшим Теилим во время работы. Цельность натуры и честность этого ремесленника можно было видеть также и в том, что когда он почувствовал, что приближаются последние его дни, он позвал к себе трех своих знакомых и передал им сбереженную им за всю свою жизнь небольшую сумму денег. Он показал им свои саваны, им самим сшитые для себя и своей жены. Деньги эти, сказал он, предназначены на расходы по похоронам. Он не хотел, чтобы кто-либо потратил на похороны его и жены хотя бы одну копейку.
– Гроб, – сказал он, – сделайте мне из досок этого стола, на котором я всю жизнь сидел и шил. Этот стол засвидетельствует, что я никогда не допускал применения на нем шаатнеза, и что у меня никогда не было таких остатков материала, которых я не возвращал бы заказчику.
Этот стол будет также свидетельствовать о том, что я никогда в жизни никого не обижал и никому плохого слова не сказал.
Вот в доме этого портного предстояло р. Беру найти покой. Но его все еще жестоко преследовал зять мельника; он постоянно выискивал его недостатки и издевался над ним.