Барух вернулся в Витебск. – Барух продолжает и там следовать своим путем. – Отец, горевавший о том, что его сын не обучен Торе.
Тот песах Барух опять провел в доме кузнеца Элиезер-Реувена. Но на этот раз обстановка там была уже совсем другая. Оба зятья кузнеца были настоящими знатоками Талмуда. Он взял их к себе в дом прямо со школьной скамьи в витебской ешиве. У Баруха было с кем обменяться мнениями по вопросам Торы. Он и зятья кузнеца проводили много часов в острых спорах по глубочайшим темам г ем ары.
В то время как Барух и зятья кузнеца спорили по научным вопросам Торы, сиживал, бывало, Элиезер-Реувен в стороне и с огромным интересом прислушивался к дискуссии, хотя ни одного слова не понимал из беседы трех молодых талмудистов. Его лицо светилось. В его глазах горел таинственный огонек. Было видно, что Элиезер-Реувен тает от удовольствия. Он, что называется, витал в небесах от сознания, .что на его долю выпало счастье заиметь святую Тору в собственном своем домишке.
. Что касается Баруха, то в доме Элиезер-Реувена он чувствовал себя совсем привольно. Ему незачем было скрывать свою ученость. Здесь это не означало уже, что он кичится своими знаниями. Здесь он был, так сказать, среди своих; среди простых, честных, Б-гобоязненных и очень любящих Тору людей, у которых не было другого желания, как только служить Всевышнему и тщательно соблюдать Тору во всех подробностях.
По другую сторону стола сидел молчаливо единственный сын кузнеца Шемуэль-Нахум, и можно было видеть на его лице следы глубокой печали. Было ясно, что Шемуэль-Нахум чувствует себя приниженным от того, что не может учавствовать в спорах по вопросам Торы. Он не мог даже постигнуть сути разговоров. Это были боль и зависть того, кто вынужден стоять в стороне и не может быть участником бесед в обществе ученых.
Барух заметил это своим острым и умным глазом. Лучше кого либо другого мог он сочувствовать переживаниям этого простого парня, Шемуэль-Нахума. Барух мог сочувствовать каждому несчастному еврейскому сердцу. Он мог также заметить, как Элиезер-Реувен бросает время от времени соболезнующий взгляд на единственого своего сына и, глубоко тронутый, качает головой. Наверное, он в это время сильнее обычного чувствовал контраст между его учеными зятьями и сыном неучем. Вероятно, сравнил тогда кузнец своего сына с Барухом, который собственными усилиями и вопреки всем трудностям изучал Тору и так сильно отличился в ученом мире.
Барух поближе присмотрелся в Шемуэль-Нахуму. Его страдания вызвали у Баруха чувство жалости. Но это же и навело Баруха на мысль о дальнейшей судьбе несчастного парня. Разве страдания Шемуэль-Нахума не свидетельствуют, что в сердце своем он чувствует большое желание уподобиться его зятьям и другим ученым, – уметь и самому разбираться в вопросах Торы? Поэтому Барух решил побеседовать об этом с кузнецом.
– Верно, конечно, что можно быть правоверным евреем,
– сказал Барух, – и не будучи ученым. Конечно же, труд
– великое дело. Я сам живу трудом. Я никакой работы не чуждаюсь. Поэтому я как-то сказал Вам, что не следует огорчаться из-за того, что Шемуэль-Нахум ремесленник. Но, присматриваясь к тому, как Ваш сын сидит и со следами боли на лице прислушивается к ученой беседе за столом, кажется мне, что у него есть желание учиться. А раз так, то он, возможно, мог бы еще со временем стать и ученым талмудистом.
Барух посоветовал кузнецу попытаться устроить своего сына в какой-нибудь ешиве. Когда Шемуэль-Нахум об этом узнал, он разразился слезами и умолял своего отца отправить его куда-нибудь учиться. Элиезер-Реувен исполнил его желание. Через несколько лет Барух узнал, что Шемуэль-Нахум в конце концов добился-таки своего, – он стал талмудистом и женился на дочери ученого человека. Барух почувствовал, что имеется и его доля участия в том, что Шемуэль-Нахум вышел на новую дорогу. Он сознавал, что помог доставить радость не только самому Шемуэль-Нахуму, но и Элиезер-Реувену, который так страстно желал видеть своего сына талмудистом.
После песаха Барух вновь пустился в путь. Он все еще намеревался добраться до Бешенковича, дабы изучать Тору у тамошнего гаона р. Авраам-Зеева. Дорога в Бешенковлч пролегала через Витебск. Барух решил остановиться не надолго в Витебске, чтобы повидать своих родных – дядю, тетю и сестру. Сестра была уже замужем. Ее мужем был ешиботник из Сморгони по имени Иосеф-Ицхак. Он стал впоследствии одним из руководителей витебской ешивы. Молодожены, у которых ко времени возвращения Баруха в Витебск был уже ребенок, проживали на окраине города.
Сперва разыскал Барух своего дядю с тетей. Они очень обрадовались его возвращению. Они думали, что теперь он уже останется у них. В их доме ему не было бы недостатка ни в чем. Они готовы были простить ему и то, что несколько лет тому назад он их так внезапно оставил, и то, что за все это время он не присылал о себе весточки, как будто, упаси Б-же, в воду канул. Они вообще не знали, что именно оттолкнуло от них Баруха и что привело его сейчас обратно.
Барух не пожелал пуститься с ними в долгие объяснения. Он вообще привык говорить считанные слова. Он им объяснил, однако, что это он выбрал себе такой образ жизни; что он решил жить собственным трудом и не желает прибегать к чьей-либо помощи.
Узнав, что его зять р. Иосеф-Ицхак является одним из руководителей местной ешивы, он тут же отправился в ешиву. Он хотел познакомиться не только с руководителями ешивы, но и с ее учащимися. Он вообще хотел узнать существо этой ешивы, что она представляет собою в учебном и других отношениях. Барух пришел в ешиву как раз во время чтения лекции его зятем. Он посмотрел на него со стороны, и зять произвел на него хорошее впечатление. Это был молодой человек среднего роста, красивой наружности, с черными глазами. Лицо его выражало твердость и решительность. Он стоял за пюпитром и четко, звонким голосом и понятным языком излагал материал лекции.
Лекция была глубокой. Весь разбираемый вопрос лектор расчленил с большой остротой и в то же время с замечательной простотой. На Баруха лекция произвела большое впечатление. Когда слушатели ушли, чтобы повторить урок, Барух углубился сам в разобранную его зятем тему и убедился, что лектор обнаружил много эрудиции и вскрыл здесь действительно много нового.
Позже слушал Барух также лекцию главы ешивы гаона р. Палтиеля, и он был от нее в восторге. Лекцию такой глубины он еще не слышал. Теперь Баруху предстояло выполнить еще ряд задач, которые привели его в Витебск. Ему надлежало посетить могилы родителей. Хотелось ему также побывать за городом на берегу реки Двины, где ребенком он гулял с отцом. Те прогулки и беседы с отцом произвели тогда на него неизгладимое впечатление и оставили в его душе глубокий след.
, После выполнения всех этих задач он пошел к сестре. Позже явился и ее муж. Теперь только они познакомились, хотя Барух видел его уже раньше в ешиве. Р. Иосеф-Ицхак также запомнил его оттуда.
Встреча брата и сестры и обоих родственников была сердечной. В то время как свой разговор с сестрой Барух закончил несколькими словами, он с зятем завел продолжительную беседу в области Торы.
Был день кануна субботы. Сестра не хотела отпустить его от себя.
Ты ведь останешься у нас на субботу, – сказала сестра. – Мы ведь так долго не видались!
Зять также просил его быть их гостем на субботу. На это Барух ответил, что его, наверное, ждут на субботу дядя с тетей; он ведь заехал к ним.
Баруху удалось таким образом отделаться от нежелательного ему приглашения сестры и ее мужа. Он вернулся в дом дяди и тети, где все было готово к его приему в качестве субботнего гостя. Но и там нашел Барух отговорку.
У Баруха был на этот счет свой план. В Витебске он также не должен менять свой образ жизни. Он и дальше должен жить трудом собственных рук и не прибегать к чужой помощи. Ни единой субботы он не хотел пребывать за чужим столом, будь это даже стол родной сестры или дяди.
Барух уже нашел себе синагогу для ночевки. А что касается субботы, то он купил себе халы и кое-что к ним, как он это делал всегда.
Теперь Барух решил про себя, что вместо того, чтобы идти в Бешенкович изучать Тору у р. Авраам-Зеева, как он планировал раньше, он лучше останется в Витебске, чтобы учиться в ешиве, где его зять является одним из ее руководителей.
Сможет ли кто-либо мешать ему в Витебске жить по-своему? Барух был достаточно тверд и решителен, чтобы продолжать идти собственным путем. Он не должен больше бояться кого бы то ни было. Ни сестра, ни зять, ни дядя с тетей и никто другой не смогут на него влиять в этом отношении.
Когда сестра и дядя узнали, наконец, что Барух находит всякие отговорки, лишь бы не ночевать или кушать у них, и что он обходится куском хляба всухомятку, они пристали к нему, чтобы он им точно объяснил, почему он их избегает. Тогда только Барух открыл им истинную причину этого, – он решил жить собственным трудом. Это и было причиной того, что он от них ушел тогда, несколько лет назад. По этой причине он также все время не давал о себе знать.
Когда он был еще мальчиком и не твердо стоял на собственных ногах, он не хотел подпадать под стороннее влияние. Он попросту боялся, что его родные не дадут ему идти своей дорогой, избранным им путем. Поэтому он хотел быть на чужбине и не быть разоблаченным также чужими людьми; он не хотел, чтобы к нему приставали с настояниями принимать от кого-либо материальную помощь.
Теперь он уже взрослый. Он уже в точности знает, чего он хочет и каков должен быть его путь. Все у него заранее определено и решено, никто не может больше на него влиять. Пусть его родные это знают и не беспокоят его своими вопросами или упреками относительно избранного им пути. Этот путь полон, конечно, многих препятствий и страданий, но он дает также удовлетворение от сознания, что вот он стоит на собственных ногах и служит Хозяину вселенной, как человек с истинно чистыми руками и сердцем.