Наступил девятый день месяца Ав, столь роковой в истории Израиля, и наполнил мрачными предчувствиями сердца осажденных в Бейтаре. В этот день Невухаднецар разрушил священный Храм, а много столетий спустя Титом был разрушен второй Храм.
С тех пор, как мнимый Мессия убил почтенного и благочестивого рабби Эльазара, своего дядю, дух Б-жий отступил от него, и им овладела глубокая печаль. Казалось, что смелые, мужественные воины больше не доверяли своему вождю. Два с половиной года длилась осада крепости. Накопленные запасы еще далеко не были исчерпаны, и осажденные не чувствовали недостатка ни в чем. Но по всему было видно, что римляне не думают о снятии осады. Напротив, в последнее время они стали подвижнее, энергичнее, их атаки усилились. Причиной оживления послужило прибытие в лагерь императора, о чем осажденные не знали.
Внезапно по улицам Бейтара разнесся крик: «Измена! Измена!» Откуда-то из недр земли проникли в город вооруженные римляне. Через несколько мгновений бар Кохба был на месте происшествия. Он приказал занять дом, из которого вышли римляне. Но самаритяне обороняли дом, и с каждой минутой все больше римских солдат приходило им на помощь.
– Менахем, – закричал бар Кохба, – ты предатель!
– Я не предатель, – ответил самаритянин, – мы хотели помочь Избавителю, но ты не посланник Б-га!
– Акива, – простонал бар Кохба в отчаянии, – ты предостерегал меня от союза с этим лживым отродьем! О, если бы я прислушался к твоим словам!
Завязался кровопролитный бой. Кровь лилась потоками. Бар Кохба проявлял чудеса героизма. Римляне и самаритяне падали, сраженные могучими ударами его смертоносного меча. Вскоре дом был захвачен, тайный ход обнаружен и забаррикадирован.
В то время как внимание бар Кохбы было сосредоточено на отражении атаки противника, другой отряд самаритян, возглавляемый Эфраимом, пытался открыть римлянам ворота. Но они встретили упорное сопротивление и были оттеснены от ворот. Когда бар Кохба появился на этом участке боя, опасность была уже устранена. Но в это время римский военачальник дал приказ к штурму крепости. Осажденным пришлось сражаться с римлянами, наступавшими на город, и с кутеянами внутри крепости. Римским таранам удалось пробить брешь в стене, и через нее римские воины прорвались в Бейтар.
Все жители города взялись за оружие. Сплоченными рядами вышли навстречу врагу мужчины, женщины и дети. Завязался кровопролитный бой. Бар Кохба, сражаясь во главе верных ему войск, творил настоящие чудеса. Большие камни, брошенные его рукой, остановили множество наступавших римлян.
– Бен Козива, – прокричал ему Эфраим, – прекрати бесполезное сопротивление и сдавайся!
– Предатель, – с ненавистью ответил ему бар Кохба и метнул кусок скалы в его голову.
Эфраим пошатнулся и упал, смертельно раненный. Он успел сказать:
– Твой дядя был невиновен, ты его убийца! Услышав это, бар Кохба задрожал.
– О, горе, – прошептал он, – я погиб. Б-же, прости мне мою вину и не отдай меня в руки врагов.
Бар Кохба прислонился спиной к стене. Огромная змея, лежавшая на ней, с шипением бросилась на героя и мгновенно обвила его тело. Бездыханный, упал бар Кохба на землю. Римляне и самаритяне ликовали. Один из самаритян отсек герою голову, чтобы передать этот трофей императору. Но несмотря на гибель вождя, мужество не оставляло евреев. Вероятно, они понимали, что им не одержать победы, но они не хотели попасть живыми в руки врага. Умирая, они несли смерть врагам. История не знала ничего подобного этому кровопролитию. Пятьсот восемьдесят тысяч евреев – мужчин, женщин, стариков и детей – находилось в Бейтаре. Ни один из них не сдался в плен, все погибли как герои. Из многих тысяч детей избежали смерти двое, одним из них был Шим'он, сын раббана Гамлиэля. Какой-то старик схватил его за руку и сказал: 'Ты не должен погибнуть. Ты потомок наси». Он отвел мальчика в подземелье, а с наступлением ночи вывел из города. Позже, рассказывая об этом со слезами на глазах, раббан Шим'он бен Гамлиэль говорил о себе стихом Танаха: «Око мое печалит душу мою при виде дщерей града моего». Он предпочел бы смерть. Остаться в живых и видеть бедствия, постигшие Израиль, было страшнее смерти.
Римляне понесли тяжелые потери. Сообщая в Рим о взятии Бейтара, Адриан не решился написать как обычно: «Я и войско невредимы». Он сообщил лишь о собственном благополучии. Император оставался на значительном расстоянии от поля боя и не подвергался опасности.
Адриан жестоко расправился с оставшимися в живых жителями страны. Судьей над ними был назначен Тиний Руф. Наполовину отсроенный Храм в Иерусалиме был разрушен, на его месте вновь заложили храм Юпитеру. Над южными воротами города была укреплена свиная голова, для того чтобы раздражать евреев. Под страхом смерти евреям запретили входить в город. Римляне установили тяжкие наказания за выполнение заповедей: за обрезание, освящение Субботы, изучение Торы, за постройку шалашей в праздник Суккот. Ежедневно римские шпионы доносили на мужчин и женщин, соблюдавших еврейские религиозные предписания, и их приговаривали к мученической смерти. Рабби Акива был свидетелем бедствий народа, и состраданием полнилось его большое, благородное сердце. Подвергаясь опасности быть схваченным и казненным римлянами, он оставил свое убежище и отправился в Лод. По всей стране были разосланы гонцы, чтобы созвать туда оставшихся в живых членов Санедрина. Но лишь немногие остались в живых. Большинство соратников рабби Акивы либо умерло естественной смертью, либо приняло мученическую смерть от рук врагов, либо скрывалось, и их невозможно было найти. Из прибывших назовем рабби Тарфона и рабби Иоси из Галилеи. Мудрецы держали совет.
– Друзья мои, – обратился рабби Акива к своим товарищам, – пришло время лишений и бед для Яакова. Мы не собрались здесь, чтобы жаловаться и плакать, а для тою, чтобы спасти от гибели оставшихся в живых. Как некогда поступал Антиох Эпифан, так теперь римский император угрожает нам смертью за выполнение заповедей Б-жьих. Он предает уцелевших евреев мечу римских убийц. Мы должны научить наших сыновей и дочерей, когда они обязаны идти на смерть и когда они вправе сохранить свою жизнь, нарушив закон.
– Ты ведь знаешь, Акива, – сказал рабби Тарфон, – наш великий учитель, рабби Элиэзер, учил, что еврей обязан пожертвовать жизнью, но не дать принудить себя к идолопоклонству. Тяжкие грехи убийства и кровосмешения равны идолопоклонству. Нарушение этих запретов следует предотвращать даже ценой жизни. Что же касается других заповедей, то позволено не выполнять их в случае опасности для жизни, как сказано: «Соблюдайте же уставы Мои и законы Мои, исполняя которые будет жив человек». Человек исполняет заповеди для того, чтобы жить, а не для того, чтобы умереть.
– Но когда речь идет о том, чтобы отвлечь евреев от закона Б-жьего, – сказал рабби Носи, – непозволительно нарушить любую из заповедей, чтобы этим купить право на жизнь. Мы должны предупредить сынов и дочерей нашего народа, чтобы они выполняли религиозные предписания тайно, не вступая в конфликт с римлянами. Шалаши в праздник Суккот нужно строить так, чтобы они не бросались в глаза. Следует избегать гласности. Если же человека принуждают к открытому нарушению закона, даже если этот закон кажется малым и незначительным по сравнению с другими, еврей обязан предпочесть смерть нарушению закона.
– Это верное решение, – сказал рабби Акива, – так должны мы учить оставшихся в живых иудеев. Я хотел бы предложить вам еще один вопрос. Мы можем рекомендовать тайное соблюдение заповедей. Бели же та или иная заповедь не будет соблюдена теперь, то тем заботливее ее будут соблюдать, когда стихнет шторм, угрожающий нам ныне. Лишь одно не должно подвергаться ограничениям даже во времена бедствий и опасности. Это изучение священного Б-жественного Учения. Если его ограничить, зачахнет корень, из которого в будущем пустит ростки новая жизнь. Забота о Б-жественном Учении подобна большой цепи, которая тянется от откровения на Синае к грядущим поколениям. Каждое поколение составляет звено в этой цепи и соединяет будущее с прошлым. Если бы одно поколение пренебрегло учением, Тора была бы навсегда потеряна для потомков. Верно то, что в иудаизме главными являются поступки, действия, как учат этому наши учителя. Обучающий, но не поступающий согласно тому, чему он обучает, уподобляется крестьянину, который сеет, но не собирает урожай. Но взятое само по себе, учение важнее поступков: ведь никто не знал бы, что ему следует делать, как поступать, если бы его не научили этому. Нельзя ограничивать изучение Торы, его нельзя утаивать даже под угрозой опасности, что обучающие будут преданы мечу убийцы-тирана.
Все поднялись со словами:
– Воистину, учение больше действия, поступков, ибо только благодаря учению действие становится возможным!