Акива застыл на месте. Он был счастлив, подобного чувства он не знал ранее. Рахель, прекрасная, благородная Рахель, которую он полюбил с первого взгляда, боясь признаться себе в этом, Рахель согласна стать его женой! Уважаемая, богатая, образованная дочь его хозяина согласна спуститься к нему, бедному пастуху! Даже в мечтах и снах не поднимался он так высоко. Ему хотелось кричать, чтобы далекие горы ответили эхом на восторг его души.
Так стоял он, устремив сияющий взгляд на цветущую местность. Все, что охватывал глаз, принадлежало богатому Калбе Савуа, и все это будет принадлежать ему, некогда бедному, неимущему человеку! Вдали паслись многочисленные стада овец, коров, лошадей, ослов – княжеские богатства!
И все это будет принадлежать ему! Но все богатства были незначительными, ничтожными по сравнению с прекрасной, замечательной девушкой, избравшей его, желавшей возвысить его до себя!
И все же капля горечи упала в бокал его радости, – ему показалось недостойным быть обязанным богатством и положением лишь будущей жене.
«Если бы ты была бедной, Рахель, – думал он, – а я мог бы возвысить тебя и положить к твоим ногам все сокровища земли, я был бы намного счастливее. И тогда мне не было бы так тяжело просить твоей руки у твоего отца. Как решусь я обратиться к нему с такой нелепой просьбой! Он примет меня за безумца, если я, его слуга, бедный, невежественный пастух, осмелюсь домогаться руки его единственной дочери. Он прогонит меня со службы и захочет как можно скорее выдать ее замуж за другого, который покажется ему достойнее меня. И все же я обязан сделать это. Помоги мне, всемилостивый Б-же, помоги мне получить в жены мою Рахель, и я клянусь посвятить всю мою жизнь только Тебе, изучению священного Учения!»
Акива был слишком преданным слугой, чтобы мечты и любовные переживания могли отвлечь его от его обязанностей. Он принялся за работу и всеми силами защищал интересы своего господина. Ни один слуга, ни одна служанка не решались бездельничать и тем более обворовывать своего хозяина. Акива успевал повсюду, и ничто не ускользало от его внимательного глаза. Стада умножались благодаря его заботам, и на глазах росло богатство его господина. Так проходили дни и недели. Он больше не разговаривал с Рахелью, но бывал счастлив, если замечал издали, что ее глаза смотрят на него с любовью. Он еще не решился явиться к своему господину и обратиться к нему с просьбой, которая, несомненно, покажется ему невероятно дерзкой. Однажды Калба Савуа сказал:
– Акива, я доволен тобой, ты верно служишь мне, и мои богатства умножаются благодаря тебе. Но ты еще не сказал, какую плату ты просишь за свою службу.
Акива вздрогнул – пришло время говорить с хозяином. Он собрался с духом и сказал:
– Ты уже задал мне этот вопрос. В тот миг, когда ты спрашивал об укол, вошла твоя дочь, и, увидев ее, я подумал: «О, если бы я мог ответить словами праотца Яакова: «Буду служить тебе семь лет за Рахель, дочь твою!» – Я хотел бы, о господин, обратиться к тебе с подобной просьбой. Отпусти меня, чтобы я посвятил себя изучению священного Учения, – это условие, при котором твоя дочь согласна стать моей женой.
Калба Савуа подумал, что ослышался. Он с участием посмотрел на Акиву и сказал:
– Я не понимаю тебя. Быть может, тебе явился демон в образе моей дочери и внушил тебе нечто, не соответствующее реальности?
– Я понимаю, – ответил Акива, – что мои слова должны показаться тебе ничем не оправданной дерзостью, но я не решился бы обратиться к тебе с подобной просьбой, если бы твоя дочь .не велела мне сделать это.
Калба Савуа распахнул дверь и крикнул слуге, чтобы тот позвал дочь.
Вскоре в комнату вошла Рахель. Уверенно подошла она к отцу, взяла его руку, поцеловала и спросила:
– Ты звал меня, отец?
– Дорогое дитя, – сказал Калба Савуа, – ты всегда была послушной и любящей дочерью, мне никогда не приходилось приказывать тебе или запрещать тебе что-либо – ты всегда разделяла мои желания. Когда пришел Папус, чтобы просить твоей руки, он не понравился ни мне, ни те^е, и я отказал ему, не спросив тебя прежде, ибо я знал, что ты никогда не согласишься стать его женой.
– Я знаю, отец, – ответила Рахель. – Ты всегда был добр ко мне, мне было приятно повиноваться.
– И поэтому я не верю тому, что говорит этот человек. Он утверждает, что ты велела ему просить твоей руки. Я не говорю уже о том, что он беден и предки его были язычниками. Но он невежда, а ты, дочь моя, всегда желала быть супругой человека, черпающего из живых источников священного Б-жественного Учения.
– Послушай, отец. Человек этот обладает необычайными способностями. Акива пообещал мне посвятить свои дни и ночи изучению священного Б-жественного Учения. При его способностях он превзойдет великих мужей Израиля и станет одним из величайших мудрецов. Чтобы привлечь его к этому благородному, возвышенному делу, я пообещала стать его женой.
– Глупое дитя, – вздохнул Калба Савуа, – разве взрослый человек может наверстать упущенное в детстве? А если и может, ты думаешь, он выполнит свое обещание? Этот человек добивается тебя ради твоего состояния, стоит лишь ему разбогатеть, и он захочет наслаждаться своими богатствами.
– Ты несправедлив ко мне, – скромно заметил Акива. -Я люблю твою благородную дочь и был бы счастлив, будь она так же бедна, как и я.
– Будь она бедной девушкой, – возразил Калба Савуа, – тебе пришлось бы работать день и ночь, чтобы прокормить жену и детей, которые родятся у вас. Разве имел бы ты время заниматься Торой?
– Будь я бедной, – ответила вместо него Рахель, – я бы работала, чтобы обеспечить мою семью и чтобы мой супруг мог безраздельно посвятить себя священному призванию.
– Ты говоришь так, наивное дитя, – ответил Калба Савуа, – потому что тебе неведомы муки и горести нищеты. Тебе не довелось испытать, что значит быть голодным и не иметь еды, чтобы утолить мучительный голод.
– Даже если я не испытала это, меня не страшит бедность. Если бы я могла сделать что-либо для спасения и сохранения моего народа, я была бы согласна питаться одним черствым хлебом и спать на голом полу. Ведь ты отдал большую часть своего состояния, чтобы обеспечить продовольствием осажденный Иерусалим. Твои склады с припасами сгорели. Я же хочу спасти для моего народа его священные сокровища, которые не уничтожить огнем, ибо они сами –
небесный огонь, дающий тепло и свет на протяжении тысячелетий. Пойми, я увидела этот дух в твоем слуге. Его ум могуч и проницателен, он способен проникнуть в глубины Б-жественного Учения и принять в себя всю его гигантскую сферу. Он станет благословением для нашего народа, как никто другой на земле, он станет учителем нашего народа и осуществит предсказание: «И все сыновья твои будут мудрецами Господа, и мир снизойдет на детей твоих».
Рахель говорила подобно пророчице, и Акива, исполненный блаженного восторга, не мог оторвать глаз от ее уст.. Да, он чувствовал это: ради этой девушки он способен достичь наивысшего. Но Калба Савуа сказал:
– Мне не понятны твои грезы, они граничат с безумием. Как можешь ты, глупое дитя, судить о том, что этот невежественный человек станет в будущем великим ученым? Поэтому я обязан думать и решать за тебя, это мой долг. Ты, Акива, покинешь мой дом еще сегодня, а ты, Рахель, откажешься от мысли стать женой этого человека. Я же отправлюсь в Явне и выберу зятя из учеников великого рабби Иоханана бен Заккай.
– Отец, – воскликнула Рахель, с мольбой протянув к нему руки, – я дала слово этому человеку, и я сдержу его. Никогда не стану я женой другого!
Калба Савуа знал свою дочь и знал, что она говорила правду. Поэтому он разгневался и закричал:
– Знай же, если ты не подчинишься моему желанию, ты не дочь мне! Если ты бросаешься на шею этому нищему, убедись, сколь горек кубок нищеты. Слушай меня и запомни мой зарок: ничего не получишь ты из того, что есть у меня, ничего не вынесешь из дома, кроме платья, что на тебе. Можешь нищенствовать с этим нищим и просить милостыню у ворот сердобольных людей. Итак, выбирай между ним и мною.
– Отец, – печально сказала Рахель, – Б-г мне свидетель, меня глубоко огорчает твой гнев. Мне не трудно отказаться от твоих богатств, но мне бы не хотелось лишиться твоей отцовской любви.
– Значит, ты не изменила своего решения?
– Я не могу иначе.
– Тогда иди с этим человеком! Ты больше не дочь мне, ты сама отвергла отцовскую любовь. Достаточно, что я не проклинаю тебя, не призываю проклятий на твою упрямую голову.