Несмотря на категорический и недвусмысленный запрет императора, Флавий Клеменс поторопился сообщить раввинам о решении тайного совета: его должны были представить Сенату через тридцать дней. Не оставалось ни малейшей надежды на то, что Сенат выступит против плана императора. Сенаторы дрожали за свою жизнь и превосходили друг друга в раболепстве. Хотя Домициан был тщеславен и властолюбив, он не в силах был принять все почести, которыми при малейшей возможности осыпал его Сенат. Недавно Сенат принял решение создать для императора личную охрану, но Домициан отказался от подобной почести. Следовало ожидать, что Сенат беспрекословно одобрит план уничтожения, выдвинутый императором.
Отчаяние овладело сердцами учителей еврейского народа. Флавий Клеменс утешал их:
– Не бойтесь, Б-г не оставит вас и пошлет вам спасение. Ведь одному еврею удалось сорвать недобрый замысел Ама-на, а теперь в Иудее есть много благочестивых и святых мужей, ради которых Б-г сжалится над своим народом.
– Если бы знать, – сказал раббан Гамлиэль, – как, каким образом мы можем помочь нашему народу! Но вот мы стоим здесь растерянные и беспомощные. И нет у нас другого убежища, кроме молитвы, обращенной к нашему небесному Отцу.
– Есть еще раскаяние в наших грехах, – добавил рабби Акива, – и обращение к Нему всем нашим сердцем и всею душой, как сказано: «В несчастье твоем ты возвратишься к Господу, Б-гу твоему, и внимать будешь гласу Его, ибо Б-г милосердный – Господь, Б-г твой, Он не оставит тебя, и не погубит тебя, и не забудет завета с отцами твоими, о котором Он клялся им».
Флавий Клеменс ничего не сказал своей супруге о планах императора. Но так как он все время был чем-то опечален, Домицилла не прекращала расспросов, пока он не открыл ей причину своей печали. Оба они к этому времени уже приняли иудейство. Флавий Клеменс подвергся обрезанию. Из тридцатидневного срока прошло уже двадцать пять дней, и Домицилла сказала своему супругу:
– Ты должен спасти евреев, Клеменс, пока не поздно. Еще лишь пять дней, и Сенат утвердит решение императора. Тогда ужасное бедствие обрушится на народ Господа.
– Что же мне делать, моя дорогая супруга9 Я совершенно беспомощен.
– Мой дорогой супруг, любимый мой, ты можешь, по меньшей мере, добиться отсрочки. Подумай, что представляет собой эта жизнь, полная страха, скорби и печали? А в мире потустороннем несказанное блаженство уготовил Господь для Своих благочестивых детей. После императора ты самый знатный человек во всей империи. Волею римского народа ты произведен в консулы. Если ты погибнешь, вынуждены будут избрать другого консула, прежде чем Сенат сможет принять решение, имеющее силу закона. Ты знаешь, что подготовка к избранию консула требует много времени. За это время многое может произойти, может прийти спасение. Поэтому я прошу тебя, отправься к императору и признайся ему, что ты уже принял иудейство. Он приговорит тебя к смерти и велит казнить тебя. Из твоей крови произрастет спасение для еврейского народа.
– Домицилла, чего ты требуешь от меня! Пожертвовать жизнью лишь для того, чтобы выиграть время?
– О, мой любимый, будь это в моей власти, как охотно отдала бы я свою жизнь ради столь святой цели! Что дает нам эта жизнь, кроме боли и печали, с того дня, как смерть унесла наших любимых сыновей, с того дня, как мой дядя превратился в кровавое чудовище на троне? О, мой Клеменс, я считаю тебя счастливым, ведь самопожертвованием ты можешь достичь вечной жизни.
– Но как мне вынести жребий позорной казни?
– Возьми этот перстень, любимый. В нем яд, действующий мгновенно. Итак, ты можешь избежать позорной казни. Средство в твоих руках.
На следующий день Клеменс велел доложить о себе императору. Домициан окружил себя строжайшими мерами предосторожности. Даже ближайших друзей не допускали к нему, не убедившись при тщательном осмотре, что у них нет оружия.
– Могущественный цезарь, – обратился Клеменс к императору, – я пришел умолять тебя о пощаде, смилуйся над евреями.
– Молчи, – закричал император, – или ты погибнешь!
– Я не страшусь гибели, – ответил Клеменс, – и я буду говорить, даже если ты забудешь, что я твой ближайший родственник и супруг твоей племянницы. Никогда не удастся тебе полностью истребить евреев. Ты можешь уничтожить часть из них, но тебе не по силам окончательное уничтожение этого народа. Всемогущий Б-г, Творец неба и земли, оберегает и хранит их, не позволяет погубить их, ибо они Его народ. Он с любовью заботится о них, как пастух о своем стаде. Твой план уничтожения не осуществится. Ты же навлечешь на себя гибель.
– Что могут сделать мне эти несчастные евреи? Они побежденный, растоптанный народ, а я властелин мира.
– Не евреи представляют для тебя опасность. Б-r евреев, всемогущий Творец и Правитель мира, сумеет покарать тебя, если ты поднимешь руку на этот народ, избранный Б-гом из всех народов земли.
– И ты веришь в этого бога и поклоняешься ему?
– Я верю в Него и поклоняюсь Ему.
– Ты огорчаешь меня, мой Клеменс. Я не хочу, чтобы твоя кровь была пролита, как кровь предателя. Возьми назад твое слово, которое неминуемо принесет тебе смерть.
– Ты откажешься от планов уничтожения евреев?
– Нет и нет, никогда!
– Тогда вели казнить меня и предоставь мне честь отдать жизнь для освящения имени единого Б-га!
– Ты не в своем уме, Клеменс, твой рассудок затуманен. Возьми назад свое слово, и я вознесу тебя так высоко, что ты и мечтать не мог об этом. Ты уже поднялся на высшую ступень, доступную римлянину. Ты возведен в столь же высокий сан, что и я, – ты консул. Но я намерен возвысить тебя еще больше. Ты и Домицилла мои ближайшие родственники. У меня нет никого, кто был бы мне ближе вас, ибо мой единственный сын умер, и у меня нет больше надежды на прямого наследника. Поэтому я намерен облачить тебя в пурпур, усыновить тебя, возвысить до соправителя. Возьми назад сказанное тобой слово, отрекись от глупых сказок евреев, и ты станешь богом этой земли.
– Блестящая перспектива, которую ты открываешь предо мной, не привлекает меня. Некогда я предавался этим золотым мечтам. Но с тех пор, как ты, Домициан, показал миру, сколько преступлений приходится брать на свою душу императору, я пришел к решению отказаться от столь высокого положения. К тому же я не торгую моей верой и моей религией. Никогда в жизни не стану я поклоняться римским богам, никогда не буду приносить им жертвы. И если бы ты умер сегодня и римский народ провозгласил бы меня, твоего ближайшего родственника и наследника, цезарем, – я отказался бы от императорского пурпура. Я стремлюсь к вечному блаженству, блага этого мира не привлекают меня.
– А Домицилла?
– Она разделяет мои убеждения. Она вдохновила меня на этот поступок: предстать перед тобой и признаться в том, что мы оба исповедуем иудейство.
– Ты умрешь, Клеменс.
– Я знаю это.
– Я вынужден выдвинуть против тебя обвинение в Сенате, и ты будешь приговорен к постыдной смерти.
– Знай, цезарь, Домицилла дала мне этот перстень.-В нем есть несколько капель. Мне стоит лишь проглотить их, чтобы избежать позорной публичной казни. Я был готов с помощью этого яда покончить с жизнью в твоем присутствии. Но теперь я принял иное решение. Я хочу освятить имя Б-жье на глазах у всего мира. Пусть грядущие поколения найдут во мне пример и постигнут благодаря мне, сколь велика власть правды, которой я проникнут.
– Ты болен, Клеменс. Прошу тебя еще раз: возьми назад свое безумное признание! Мы с тобой здесь одни, никто кроме меня не слышал твоих безрассудных речей, а я, я забуду о них.
– Тогда я повторю мое признание в Сенате и на рыночной площади, я прокричу в лицо миру, что я стал евреем, что я поклоняюсь единому, незримому Б-гу, Творцу неба и земли, что я отвергаю и презираю богов Рима и богов всех других народов.
Домициан распахнул дверь и крикнул находящимся за дверью телохранителям:
– Хватайте его и доставьте в надежное место, этот преступник заслуживает смерти!
В тот же день Домициан выступил в Сенате с обвинением консула Флавия Клеменса в симпатиях к иудаизму. Поскольку Клеменс не отрицал этого, он был единогласно приговорен к смертной казни. Замешательство и ужас охватили римлян, когда они узнали, что Домициан не остановился перед публичной казнью своего ближайшего родственника, сиятельного потомка императорской династии, наследника трона. Страх и ужас проникли в сердца знатных римлян. Но еще сильнее были скорбь, страх и отчаяние жестоко преследуемых евреев. Они не догадывались о том, что Клеменс пожертвовал собою ради их спасения.