Глава 6
ОРГАНИЗАЦИЯ МАССОВЫХ ВЫЕЗДОВ ХАСИДСКИХ СЕМЕЙ В ПОЛЬШУ
Все, что может помешать душе, все внешние побуждения и желания нужно отодвинуть полностью, не придавая им никакой ценности — и пусть будет то, что должно быть...
Ребе Йосеф-Ицхак Шнеерсон
Прибытие хасидов во Львов
Для понимания событий, произошедших в это время во Львове, вернемся немного назад. Основную часть населения города, до войны принадлежавшего Польше, составляли поляки. К концу 1945 года здесь кроме местных поляков находились также и сотни семей евреев — беженцев из Польши, освобожденных после амнистии из лагерей и ссылок в Сибири и Средней Азии. После того как было окончательно утверждено решение о возвращении польских репатриантов, они прибыли сюда в надежде вскоре выехать на родину.
Во Львове были организованы советско-польские комитеты, которые занимались оформлением отъезда в Польшу. Все лица, способные предъявить польские документы, регистрировались здесь, а затем вписывались в эвакуационные листы, согласно которым выезжающие из страны после сверки документов могли занять места в вагонах спецэшелонов.
В июле 1946 года Нисон Неманов получил от Ребе Йосефа-Ицхака Шнеерсона шифрованную телеграмму такого содержания: «Дедушка очень хочет повидаться с детьми. Выезжайте к тете Поле. Там все хорошо»[1]. Это было понято помощниками Ребе в СССР как указание активно заняться организацией нелегальной переправы хасидов в Польшу («тетя Поля»), используя для этого реэвакуацию на родину польских подданных.
В Польше хасиды с помощью эмиссаров Ребе переправлялись в Лодзь, где был организован приемно-переправочный пункт, возглавляемый И. К. Гольдиным. Отсюда прибывших хасидов направляли в Прагу, на такой же пункт, где раввин Якубсон обеспечивал их американскими или израильскими визами.
Уже осенью 1946 года органам МГБ стало известно об активизации деятельности руководителей хасидов по нелегальному выезду за границу, о чем докладывал в центр один из сексотов в Ташкенте: «Нисон Неманов поставил перед духовными лидерами хасидов задачу организовать выезд хасидов под видом польских граждан сначала в Польшу, а потом в Америку или Палестину».
Ташкентские хасиды поддерживали постоянную связь с московскими общинами через выезжавших во Львов евреев-нелегалов. Им, как показал позднее на допросе один из арестованных в Москве, «было дано указание Нисона Неманова обязательно задерживаться в Москве и направляться к Браверману, как руководителю московского транзитно-перевалочного пункта». Именно через него приезжие получали кратковременное пристанище, им помогали приобрести железнодорожные билеты, устраивали на ночлег, поддерживали материально и сообщали последние новости из Львова.
Прибывшие во Львов хасидские активисты надеялись, что в огромном потоке уезжавших польских граждан им будет легче организовать нелегальную отправку религиозных евреев за границу. Возможность проживания прибывших хасидов без соответствующей прописки в течение длительного времени облегчалась тем, что городская милиция не вводила в городе паспортный режим из-за колоссального наплыва приезжающих.
Первые хасиды, оставив работу и продав все имущество, начали прибывать во Львов из разных городов и прочих населенных пунктов Советского Союза летом 1946 года. Среди них имелись состоятельные люди, однако были и бедняки, получившие деньги на дорожные расходы из общей кассы взаимопомощи, собранной хасидскими общинами. К осени количество семей хасидов, оказавшихся во Львове, исчислялось уже сотнями.
Здесь они прежде всего столкнулись с проблемой жилья: для нелегалов регистрация в милиции при съеме комнаты была невозможна. Необходимо было найти хозяев, готовых рискнуть и сдать комнаты без оформления прописки. Такие находились, но при этом требовали фантастическую «квартплату»: 30—50 рублей за одну ночь! На работу хасиды также не могли устроиться, ведь при оформлении требовалась отметка о прописке.
В таком положении большинство приезжих вынуждены были платить огромные деньги за жилье и при этом сидеть взаперти почти весь день, не выходя на улицу. Ведь любой из них мог быть остановлен первым же милиционером, потребовавшим документы. Далее, уже в отделении милиции последовали бы неприятные вопросы: почему нет хотя бы временной прописки, у кого живет иногородний гражданин, почему не работает столь долгое время и, вообще, что делает в городе?
Помимо прочего, любому из хасидов, даже при наличии нормальных документов, грозила другая опасность — почти все они носили бороду, что сразу же привлекало внимание милиции. А появление в синагоге приезжего хасида, как незнакомого лица, могло обратить на себя внимание сексотов. Поэтому, как правило, приезжие евреи молились в одиночку по квартирам, включая субботу. Лишь осенью на частных квартирах во Львове были организованы тайные миньяны, но риск для смельчаков был огромный.
Деятельность Львовского нелегального комитета
Ситуация для многих хасидов сложилась почти безвыходная: денег ни на квартиру, ни на еду, а тем более, на документы и билеты на поезд уже не оставалось. За помощью обратились к раввинам Бецалелю Вильшанскому и Залману Серебрянскому, прибывшим во Львов из Самарканда летом 1946 года.
По их инициативе в конце лета состоялось тайное собрание активистов. На нем было решено создать комитет, главной задачей которого стало приобретение польских документов и помощь в нелегальном выезде хасидов из страны. В состав комитета вошли раввины Мойше-Хаим Дубровский[2], Ейно Коган[3], Лейба Мочкин[4], Шмарьягу Сосонкин, Залман Серебрянский[5]. Все они поклялись
друг другу, что не уедут из России до тех пор, «пока не пересечет границу последний хабадник, нуждающийся в их помощи»[6].
Раввины Бецалель Вильшанский и Залман Серебрянский провели собрание хасидов, на котором было принято решение об организации общей кассы. Средства из нее должны были идти на приобретение фиктивных документов о «польском подданстве» советских граждан, железнодорожных билетов, а также на материальную помощь неимущим хасидам.
Богатые хасиды поддержали активистов. Они сразу же пожертвовали в пользу неимущих довольно значительные суммы. Например, хасид Камещерский передал в помощь комитету большую сумму денег[7]. Особо важным было решение, поддержанное хасидами, — «выезжающие за границу лица, имеющие ценности, сдают их члену подпольного комитета». Это сразу же устраняло большинство финансовых проблем. Причем на собрании был объявлен так называемый хеирим[8] тому, «кто, выезжая за границу, заберет с собой какие-либо ценные вещи»[9]. Комитет гарантировал выезжавшим хасидам, что по приезде в Польшу с каждым из них будет произведен окончательный расчет, то есть ему будет возвращена та сумма, которую он оставил комитету во Львове в виде ценностей или денег.
Следующим делом участников комитета стало налаживание связей с советско-польскими комитетами, и, как обычно, «связь с представителями власти удалось наладить при помощи испытанного способа: взятки»[10]. Позднее одному из членов комитета удалось «договориться» и с проводниками поездов, отправлявшихся в Польшу, а через них — с пограничниками. Установились «"деловые" контакты и по ту сторону границы»[11].
Обязанности среди членов комитета были строго распределены. Раввин Лейба Мочкин отвечал за получение польских документов. У него было два знакомых польских еврея, Миша[12] и Гриша, которые имели связь с сотрудниками государственных учреждений и за взятки получали необходимые фиктивные документы о польском подданстве. За каждый документ приходилось платить по 10 тысяч рублей.
Одна из активных помощниц, которую все знали только по имени, Светлана-Поля, по заданию комитета также наладила связь с сотрудниками советско-польского комитета и от них получала фиктивные «эваколисты», в которые и вписывались фамилии хасидов по купленным фиктивным паспортам.
Всей финансовой деятельностью ведал раввин Залман Серебрянский. Он заведовал общей кассой комитета, получал от верующих деньги и выдавал их на нужные расходы. Раввин Ейно Коган должен был следить за правильным расходованием собранных в общую кассу денег: прежде всего на приобретение фиктивных документов, а также на отправку людей за границу. Раввин Мойше-Хаим Дубровский выполнял неожиданно возникающие поручения: связывался с нужными людьми, вел с ними переговоры, а потом докладывал о результатах своему руководству.
По поручению комитета раввин Лейба Мочкин съездил в Ташкент, Самарканд и Москву, где обещал обеспечить тайный выезд хасидских семей в Польшу. Позднее о возможности выезда за границу хасиды, проживавшие в других городах, извещались помощниками комитета по связям или же родственниками.
Квартира, где работал комитет, была тайной даже для большинства хасидов[13]. Были подобраны толковые активисты, исполнявшие многочисленные поручения. Для связи с семьями и улаживания срочных дел были назначены люди, чья внешность не вызывала подозрений: безбородые мужчины, женщины и подростки.
«Почти ежедневно во Львов прибывала новая семья хабадников, не зная, где остановиться. И каждая лишняя минута пребывания на вокзале людей с необычной внешностью таила в себе опасность. Поэтому Комитет поручил одному надежному человеку встречать все поезда с востока. Встретив очередную семью, он давал ей адрес и быстро усаживал в такси»[14].
У раввина Ейно Когана было несколько помощников и среди них самые активные — Мендель Футерфас[15], до войны проживавший в Харькове и Москве, прибывший во Львов из Самарканда, и Борис Рубинсон, родственник Менделя, прибывший из Самарканда по его вызову осенью.
Денежные операции, то есть получение денег из общей кассы, выдачу их раввину Лейбе Мочкину для производства расчетов за добытые документы, составление ведомостей по учету поступавших денег в общую кассу и расходу на нужды комитета — все это стал с осени вести Борис Рубинсон.
Комитет помощи выезду религиозных евреев из Советского Союза просуществовал всего лишь около полугода, но даже за это короткое время его члены и многочисленные помощники смогли спасти для традиционной религиозной жизни сотни хасидских семей.
* * *
В последних числах ноября 1946 года раввины Лейба Мочкин и Мойше-Хаим Дубровский, узнав о сроках отправки первых спецэшелонов в Польшу, установили очередность нелегального отъезда хасидов из Советского Союза. Критерий был один — прежде всего в Польшу переправляются ученики иешивы и семьи с детьми. Как и в Ташкенте, некоторые дети из религиозных семей, родители которых желали для своих детей нормальной жизни по законам Торы, уезжали в составе чужих семей одни.
Комитет формировал «новые польские семьи» в соответствии с теми документами, которые удалось купить. Часто прежде незнакомым людям приходилось меняться детьми, братья и сестры назывались мужем и женой, и наоборот. После получения «семьей» новых документов им сообщалось точное время отхода эшелона, чтобы они не приезжали заранее и своими расспросами на вокзале ни у кого из посторонних не вызывали подозрений.
С председателем львовской еврейской общины встречался и приехавший из Москвы Мордехай Дубин. Договорились о том, что приезжающие во Львов будут обращаться к председателю за помощью. Вернувшись в Москву, Мордехай Дубин стал рекомендовать председателя львовской общины «своим и надежным человеком».
В дальнейшем Мордехай Дубин, чтобы обезопасить своего львовского «надежного человека» от возможных «добровольных помощников» чекистов, предупредил, что посланники от него при посещении синагоги будут конспиративно представляться так: «Прибыл от Дубина, ехал в вагоне № 6, место № 8»[16].
В ноябре в городе появились слухи, что евреи, не носящие бороду, могут получить разрешение на выезд, не прибегая к подложным документам. Однако председатель общины считал, что рисковать не следует. Члены комитета, с которыми встречался председатель, были в сомнении, а потом послушались его совета.
«Однако небольшая группа людей, находившихся в самом отчаянном положении, решила попытать счастья: будь что будет! Надо сказать, что кое-кто расценил позицию председателя общины как попытку повлиять на настроения хасидов в интересах властей. Так или иначе, тридцать семь человек оказались в вагонах эшелона, идущего в Польшу. Перед дорогой евреи прочли псалмы и воззвали к Всевышнему с мольбой об избавлении: «Да услышит Г-сподь стон наш...»
Спустя некоторое время пришло известие, которого все мы ждали с великой надеждой в сердце: вся группа благополучно пересекла границу[17]. Когда мы узнали об этом, наши души переполнились радостью»[18].
[1] Здесь и далее выдержки из следственного дела Добрускина М. Я. и др. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.
[2] Приметы Мойше-Хаима Дубровского: возраст — 60 лет, низкого роста, полного телосложения, лицо круглое, волосы седые, носит бороду.
[3] Приметы Ейно Когана: возраст — 55 лет, роста выше среднего, плотного телосложения, лицо полное и круглое, брюнет с проседью, носит большую бороду.
[4] Приметы Лейбы Мочкина: возраст — 24 года, среднего роста, полного телосложения, лицо круглое, волосы рыжие, носит бороду.
[5] Приметы Залмана Серебрянского: возраст — 40 лет, роста выше среднего, плотного телосложения, лицо круглое, волосы рыжие, носит бороду.
[6] Гершуни А.-Э. С. 180.
[7] По показаниям арестованных позднее членов комитета, в общей кассе часто бывало по 30—40 тыс. руб.
[8] Хеирим — проклятье.
[9] Следственное дело Добрускина М. Я. и др. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.
[10] Гершуни А -Э С. 166.
[11] Там же.
[12] «Приметы Миши: возраст — 25—27 лет, роста среднего, плотного телосложения, лицо продолговатое, брюнет. В первых числах ноября 1946 — выехал нелегально в Польшу». Следственное дело № 358. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.
[13] Сначала это была квартира раввина Мордехая Шенкаря, позднее — Немы Гуревича, зятя Берла Левертова.
[14] Гершуни А.-Э. С. 165.
[15] «Приметы Менделя Футерфаса: возраст — 40 лет, роста ниже среднего, плотного телосложения, лицо круглое, полное, брюнет, носит бороду». Следственное дело Добрускина М. Я. и др. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.
[16] Следственное дело Добрускина М. Я. и др. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.
[17] Очевидно, чекисты, узнав по спискам о том, что руководители комитета не выезжают с этой партией, решили усыпить их подозрение, и небольшая партия рядовых хасидов смогла выехать за границу.
[18] Гершуни А.-Э. С. 181.