Глава 5
БОРЬБА ХАСИДОВ ЗА ВЫЕЗД ИЗ СССР ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ
Любой хороший поступок и даже мысль о том, чтобы исполнить какую-то заповедь или помочь изучающим Тору, приводит к тому, что Божественный свет еще больше раскрывается в нашем мире. А на это способен каждый еврей, потому что «часть Творца народ Его»...
Ребе Йосеф-Ицхак Шнеерсон
Налаживание жизни еврейской общины в Ташкенте
С началом Второй мировой войны в Среднюю Азию стали прибывать эвакуированные жители западных районов Советского Союза, оккупированных фашистами. Здесь же находились многие тысячи евреев-беженцев из Польши. Большинство из них прибыло из Сибири, куда они, вместе с поляками-неевреями, были высланы еще в 1939 году, после раздела Польши между СССР и Германией. После нападения Германии на Советский Союз все польские граждане были помилованы согласно договору о сотрудничестве в борьбе против немцев, заключенному между советским правительством и польским правительством в изгнании.
В первые дни войны большая часть беженцев из западных городов и областей эвакуировалась в Ташкент или Самарканд. Сюда же съехалось множество хасидов, особенно из Москвы и Ленинграда, поскольку тесные связи с местными общинами у них были давними и постоянными. Проживая в Ташкенте, они тесно общались между собой и рассылали письма по многим городам, призывая знакомых к переезду в Среднюю Азию.
В Ташкенте эвакуированных встречали прямо на вокзале и распределяли по семьям местных жителей. Причем в организации встреч самую большую роль играл один из активных хасидов, Мотя Сирота, который у себя дома приютил несколько эвакуированных хасидских семей и делился с ними последним куском хлеба.
Натан Баркан вместе с отцом и двумя сестрами был эвакуирован в Ивановскую область, он работал грузчиком на лесоповале и в колхозе. Затем он узнал, что группа хасидов собирается перебраться в Среднюю Азию; семья Натана решила к ним примкнуть. В их эшелоне были и поляки, освобожденные недавно по амнистии из лагерей, также стремившиеся попасть в Среднюю Азию. О прибытии к месту назначения, в Ташкент, Натан Баркан вспоминал:
«Мы добрались, наконец, после долгого пути. Сошли с поезда — а в Ташкенте дождь, слякоть, есть нечего. Огромная привокзальная площадь, как муравьями, кишит людьми, которые кое-как пристроились со своими пожитками прямо на земле, под дождем.
И вот я смотрю, идут двое парней. Один еще безбородый, у другого только начал пушок на щеках пробиваться. Они явно кого-то искали. Я остановил их, стал расспрашивать. Они оказались любавичскими хасидами. Это были сыновья Переца Мочкина. На вокзал они попали не случайно: пронесся слух, что на привокзальной площади есть хасидские семьи, и они пошли искать своих.
Своих? Кто мы были друг другу, да еще в такое ужасное время, когда люди теряли человеческий облик? Мы не были ни родственниками, ни земляками, мы даже не учились вместе, мы видели друг друга первый раз в жизни. И все же нас соединяла самая главная связь: мы были хасидами Хабада.
Ребята отвели нас к своим друзьям, которые сразу же предложили нам по кусочку редьки. Больше у них у самих ничего не было. Зимой в военном Ташкенте это было настоящее угощение. А парни, которые привели нас, снова отправились на вокзал»[1].
В июне—июле 1942 года в Ташкенте прошло совещание инициативной группы хасидов и представителей религиозных евреев. Инициаторами его были Нисон Неманов[2] и Шмуэль-Исроэль Левин[3], участниками — Бецалель Вильшанский[4], Беньямин Городецкий[5], Авром Майер[6] и др.
На совещании были обсуждены все важнейшие стороны жизни религиозной общины: организация артелей, которые позволили бы евреям зарабатывать на жизнь, соблюдая при этом религиозные законы; создание микв, хедеров и иешив, а также оплата работы меламедов.
Прежде всего, благодаря активной помощи Нисона Неманова, была организована трикотажная артель, в которой многие евреи стали работать кустарями-надомниками — это давало возможность посещать синагогу и не работать в субботу и праздники. По инициативе прибывших в эвакуацию хасидов из Москвы и западных областей в старом городе была организована нелегальная синагога, где могли одновременно молиться 20—25 человек. Вопрос создания миквы при синагоге обсуждался на общем собрании еврейской общины Ташкента, после него деньги на постройку миквы собирали все верующие.
Был организован забой скота шойхетами; их помощники тайно разносили кошерное мясо по домам[7], причем любой шойхет обеспечивал кошерным мясом как хасидов, так и религиозных евреев. Семейным евреям ставилось условие: семьи получают мясо, если их дети учатся в подпольном хедере или же к детям для их обучения меламед приходит на дом.
В городе постепенно наладилась и духовная жизнь хасидской общины: открылись подпольные миньяны и хедеры, в синагоге ученики изучали Тору под руководством раввина Ицхака Зильбера, который был душой еврейского Ташкента тех лет. Преподавателем нелегального хедера, в котором обучались дети в возрасте от 9 до 15 лет, стал меламед Шмуэль-Исроэль Левин, которому позднее будет предъявлено обвинение в том, что он «воспитывал детей в религиозно-националистическом духе и в духе ненависти к существующему советскому строю».
Дети, которые обучались в хедере, советские школы не посещали, а после окончания хедера поступали в организованную для юношества нелегальную иешиву, где преподавал сам Нисон Неманов. Для содержания хедеров и иешивы и оплаты работы меламедов периодически производился сбор денежных средств в еврейской общине.
Отличительной чертой жизни хасидов в Средней Азии было предельное соблюдение конспирации не только взрослыми, но и детьми. Но, несмотря на стремление максимально засекретить работу тайных учебных заведений, активность хасидов привлекла внимание органов МГБ. Позднее в отчете для Москвы сообщалось:
«Оперативные материалы, полученные из вполне достоверных источников, свидетельствуют о той активности, которую хасиды развили здесь, в обстановке полного отсутствия внимания к ним на местах. По этим же материалам стало известно и о тесном контакте, который был установлен хасидами в Средней Азии с проживавшими в эвакуации евреями — польскими гражданами, клерикалами и нерелигиозными лицами.
Совместная работа в артелях, совместный быт, совместная спекулятивная деятельность этих кругов в значительной степени сблизила хасидов и польских евреев».
«Неманов Нисон организовал в Ташкенте нелегальную еврейскую антисоветскую националистическую организацию хасидов, именовавшуюся "Томхей тмимим цадика Шнеерсона"[8], — докладывали в Москву местные чекисты.
Религиозная жизнь хасидов в Самарканде
Большинство хасидских семей, приехавших в Среднюю Азию из западных районов СССР, стремилось попасть в Самарканд, где раввин Симха Городецкий уже в середине 20-х годов успел заложить основы хабадской общины. Летом 1941 года сюда приехала небольшая группа любавичских хасидов, чтобы разведать обстановку. За ними последовали десятки тысяч российских и польских евреев, в их числе и сторонники Ребе Йосефа-Ицхака. Вскоре в городе образовались большие хасидские общины.
Положение местного населения в первый год войны было очень тяжелым, тем более — приезжих. Об этом вспоминал Натан Баркан:
«Первый год был особенно тяжелым. Люди умирали от голода, от болезней. Начались эпидемии. Дай Б-г молодым никогда не знать таких страшных картин! Люди падали прямо на улицах. Проезжала специальная телега, подбирала трупы, их хоронили в братских могилах. И вот нашлись в самаркандской общине люди, которые добровольно взяли на себя обязанность разыскивать среди умерших евреев, чтобы предать земле их тела по еврейскому обычаю»[9].
«Раввин Мендл Дейч и его сын Довид, состоятельные люди, открыли свои дома для неимущих и стали кормить всех, кто не мог зарабатывать себе на хлеб. Помогали и богатые бухарские евреи — Рефаэль Худайдатов, Аврам Бо-рухов и Аврам-Хаим Хайков и другие»[10].
«Реб Рефаэль Худайдатов посылал своих детей на вокзал искать среди беженцев евреев, чтобы приютить их. Его огромный двор был похож на эвакопункт»[11].
Бецалель Шиф вспоминал, что его отец Йосеф Шиф «привез с фронта ордена и партбилет, и его, раненого фронтовика и коммуниста, сразу же назначили на высокий пост. Теперь у него было больше возможностей помогать евреям — и деньгами, и связями, и советами, особенно семьям еврейских беженцев из Польши. Для многих из них, оказавшихся в чужой стране без языка, без денег, без связей, Иосиф Шиф стал "ангелом-хранителем". Удивительным был факт, что в своем кабинете он организовал миньян для молитвы. В это время к нему никого не впускали, — якобы, проводилось "производственное совещание"»[12].
Руководители общины сразу же официально создали несколько производственных цехов — текстильных, шелкографских и других, чтобы дать приезжим соплеменникам возможность зарабатывать для выживания их семей. Работа среди хорошо знакомых людей давала возможность поддерживать друг друга и соблюдать субботу и праздники.
Духовная жизнь еврейской религиозной общины была четко организована благодаря посланцам Ребе Йосефа-Ицхака, активно работавшим здесь с середины 20-х годов. В городе продолжали работать талмуд-тора и подпольные хедеры, а вскоре открылись и новые религиозные еврейские учебные заведения, где преподавали ашкеназийские, бухарские и грузинские меламеды. Много было в городе также и подпольных миньянов.
Раввин Мендл и его товарищи создали подпольную иешиву, а в 1944 году при активном участии Нисона Неманова была открыта еще одна — в ней обучалось около 80 детей. Занятия проходили в частных домах, ученики для конспирации часто переходили из одного дом в другой.
«Эти подпольные учебные заведения хасидской общины располагались в частных домах местных евреев. Например, приютили у себя хедеры Моше Ниселевич, Хана Нотик и другие активисты общины. Чтобы избежать слежки, места занятий часто менялись. Иногда даже родители мальчиков не знали, в каком доме учатся их дети. Только узкий круг посвященных имел представление о том, сколько же групп учащихся насчитывает иешива, какие преподаватели проводят занятия в той или иной группе. Общежития иешива не имела — по тем же соображениям конспирации ученики жили по домам у самаркандских хабадников. Большинство ребят месяцами не выходили за пределы двора дома, в котором они жили или учились»[13].
Чтобы хедеры и иешивы могли четко работать, руководителями общины была организована общая касса; деньги в нее вносил каждый член общины. По воспоминаниям Натана Баркана, «любая семья, даже те, кто нуждался в самом необходимом, старались дать денег, сколько могли, на устройство подпольной иешивы и хедера»[14]. Заведовал кассой Беньямин Городецкий, который и расходовал деньги на проводимые общиной мероприятия, причем «эти расходы выражались в несколько сот тысяч рублей в месяц»[15].
Только узкий круг посвященных имел представление о том, сколько же групп учащихся насчитывает иешива, кто из меламе-дов проводит занятия в той или иной группе. По воспоминаниям Дова Виленкина, «в подпольных хедерах и иешиве обучалось более 200 молодых людей. При иешиве была к тому же организована столовая, в которой приготовлялась пища, положенная по религиозным законам»[16].
Активность хасидов не могла не привлечь внимание органов МГБ. Им удалось внедрить в общину не одного «добровольного помощника» чекистов. Те подробно сообщали о нелегальной деятельности членов общины: часть хасидов была, очевидно, из местных, другие прибыли вместе с эвакуированными из Москвы. Приведем выдержки из некоторых агентурных сообщений:
«В Самарканде проживают эвакуированные из Москвы и ее окрестностей шнеерсоновцы Гольдман Ицхок и Дрейзин (Авром Майер), там же находится Янкель Палант, перед войной скрывшийся от ареста».
«В Самарканде и окрестностях его имеются нелегальные ешиботы и хедеры»[17].
«Во время пребывания в Самарканде источнику[18] стали известны подробности об организованных шнеерсоновцами ешиботе и хедере. В организации данных школ принимают участие клерикалы, главным образом хасиды, эвакуированные из различных городов страны. Для хедера снято специальное помещение, учащиеся обеспечены питанием, обувью и одеждой.
Студенты ешибота ежедневно по очереди в организованном порядке прикрепляются на питание к отдельным еврейским семьям. Для содержания религиозных школ установлены ежемесячные пожертвования с каждой семьи. Религиозные школы получают также значительные финансовые ассигнования из заграницы, главным образом из Палестины»[19].
Организация нелегального выезда хасидов из СССР
Первая возможность выехать из СССР у молодежи из хасидских общин появилась летом 1943 года, когда армия Андерса официально покидала территорию страны через границу с Ираном. Именно тогда Авром Дрейзин (Майер), «установив связь с поляками, договорился с ними о возможности приобретения документов польских подданных, например в тех семьях, в которых кто-то умер»[20]. Молодые люди, купив у поляков документы, наклеивали туда свои фотографии и, как призывники польской армии, уходили с войсками в Иран.
Позднее, на основании агентурных сообщений сексотов, об этом стало известно чекистам. В центр сразу же было доложено:
«Через поляков шло снабжение польскими паспортами религиозников, стремящихся выбраться за границу. Многие из евреев, стремясь освободиться от службы в Красной Армии, покупали себе польские паспорта. В частности, такой паспорт купил Медалье — сын московского раввина».
Изменить что-либо уже не было возможности, можно было только констатировать, что «с первым эшелоном польских солдат Андерса, выезжающим в Иран, уехало много евреев-клерикалов, купивших себе поддельные польские паспорта»[21].
В конце 1944 года между советским правительством и польским в изгнании была достигнута договоренность о том, «что лица польской и еврейской национальностей, проживавшие в Польше до 1939 года, имеют право выехать на родину»[22], причем советские власти обязались доставить репатриантов в Польшу за свой счет в специальных эшелонах. А по официальным данным, поляков, находящихся в Советском Союзе, насчитывалось около 250 тысяч.
Осенью 1945 года началась подготовка к возвращению польских граждан на родину. В городах, где было много амнистированных поляков, были созданы пункты регистрации репатриантов. Право записаться там давалось каждому, имевшему при себе польское свидетельство о рождении. Поначалу не требовалось никаких официальных документов — достаточно было устного заявления двух свидетелей. Польские граждане, вступившие в брак в Советском Союзе, имели право взять с собой мужа или жену, их родителей, братьев и сестер, а также детей, родившихся до этого брака.
«Такое внезапное великодушие Сталина казалось весьма странным. Знающие люди объясняли, что очень многие из интернированных погибли, не выдержав голода, холода и принудительного труда. Та же участь постигла часть амнистированных, прибывших в жаркий Узбекистан, где они умерли от голода и болезней в первые годы войны. Молчаливые свидетели тому — кладбища Самарканда, Ташкента и других городов»[23].
Всю зиму 1945—1946 гг. продолжалась регистрация репатриантов, и прошло много времени, прежде чем в Польшу отправились первые эшелоны. Открывшаяся для советских евреев возможность вполне законно выехать за границу с польскими гражданами могла быть реализована в таких вариантах:
«1. Связать себя настоящими семейными узами с польскими репатриантами, что было законно, но, разумеется, подходило далеко не каждому.
2. Вступить в фиктивный брак. Это тоже требовало определенного соответствия между собирающимися «пожениться», и, кроме того, было довольно опасно. Однако люди на это шли, и случалось даже, что польская пара фиктивно разводилась для того, чтобы каждый из супругов вступил в фиктивный брак с советским подданным.
3. Купить польские документы умерших от голода и болезней в начале войны, так как из-за хаоса, царившего тогда в городских учреждениях, не было порядка в регистрации покойных. Документы оставались у родственников. И те готовы были продать их по сходной цене»[24].
Можно было купить также удостоверения тех, кто, желая поскорее выехать в Польшу, не стал дожидаться организованного бесплатного переезда и в одиночку отправился во Львов, Вильнюс и другие пограничные города, откуда на Запад уходили спецэшелоны.
В течение короткого времени достать польские документы можно было без особых хлопот. Главное, чтобы совпадало число членов семьи, подходили пол и возраст. «Специалисты», подделав почерк, могли приписать в документы еще несколько «родственников», но возможно это было только в том случае, если те по возрасту были младше настоящих владельцев бумаг, чтобы сохранился порядок заполнения документа.
Сложнее было преодолеть другое затруднение — незнание «польскими гражданами» родного языка. Притвориться немыми могли единицы, да и то лишь в большой группе поляков, прикрывавших их. Наибольший страх вызывала сама опасность провала, так как несчастные в этом случае попадали в руки чекистов. Итак, хасидам надо было решать: либо с большим риском попытаться использовать открывшуюся возможность легально выехать из Советского Союза в страны, где религия не преследуется, либо не рисковать и смириться со своим положением.
«После праздника Песах, в апреле 1946 года, в Самарканде было созвано тайное собрание руководителей Хабада в России, среди которых были выдающиеся раввины Шмуэль Нотик, Ш. Сосонкин, Аврагам-Ашер Плоткин, великий знаток Торы <...> глава хабадской иешивы раввин Нисон Неманов»[25].
На этом собрании после долгих споров было решено, руководствуясь правилом, применявшимся в сомнительных случаях, — «не делай лишнего», — воздержаться от выезда из СССР, причем это решение распространялось на хасидов Самарканда и Ташкента, а также и других городов. Многие из руководителей религиозных общин надеялись, что религиозные преследования после войны не возобновятся. Об этом собрании и последующей агитации его участников среди хасидов сообщили в НКВД сексоты:
«В Самарканде находилась компания шнеерсоновцев, среди которых источник знал Аврома Майера[26], Янкеля Дайна, Штейн-гарда, Бориса Медалье и других. Эта сплоченная компания давала евреям различные советы, собиралась и обсуждала многие вопросы о выезде из СССР»[27].
Но не все пастыри последовали этому решению, тем более что официального запрета не было, а довод раввина Аврагама-Ашера Плоткина — «ничто не может лишить права еврея духовно спасти себя и своих детей»[28] — разделялся многими. Поэтому некоторые раввины давали согласие на фиктивный «развод» польских семей, чтобы соединить в фиктивном «браке» поляка с советской еврейкой или советского еврея с полячкой — это давало возможность уехать двум семьям вместе с советскими родственниками и детьми. Мало этого, получив согласие родителей, раввины благословляли выезд их детей в составе «польских» семей. При этом дети из советских семей, выехав из СССР, имели возможность открыто исповедовать веру своих предков, чтобы потом «никто не смог погасить в них свет еврейской души»[29].
Новый исход евреев на свободу только начинался, когда чекистами на самаркандском рынке неожиданно был задержан раввин Ицхак Копельман, которого силой посадили в оперативную машину и увезли на допрос. Ночью он был освобожден с приказом немедленно покинуть Самарканд. Перед выездом Копельман успел через верного человека предупредить главу хабадской иешивы, чтобы тот немедленно покинул Самарканд. Раввин Нисон Неманов срочно выехал в Ташкент, где был спрятан местными хасидами.
Иллюзии хасидов рассеялись; стало ясно, что начинается новый виток террора против религиозных евреев. Многие стали искать польские документы, но теперь их достать было намного сложнее: регистрация польских граждан официально закончилась в Самарканде несколько месяцев назад. Позднее до хасидов дошли известия, что во Львове раздобыть нужные документы проще, и они стали выезжать в Москву, с целью выяснить все подробности возможных вариантах отправки за границу.
[1] Вагнер 3. С. 20—22.
[2] В материалах следственных дел послевоенного периода приведены приметы многих деятелей хасидского движения, записанные по показаниям обвиняемых. По этим приметам, очевидно, составлялись справки для розыска хасидов, скрывшихся от ареста или пытавшихся нелегально выехать в Польшу. Подобные данные, касающиеся некоторых известных хасидов, можно найти в следственном деле Добрускина М. Я. и др. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.
Приметы Нисона Неманова: возраст — 40—42 года, роста выше среднего, худощавый, лицо продолговатое, волосы рыжие, носит большую бороду.
[3] Приметы Шмуэля-Исроэля Левина (он же Израиль Невелер): возраст — 65 лет, роста среднего, худощавый, лицо продолговатое, волосы седые, носит бороду.
[4] Приметы Бецалеля Вильшанского (по прозвищу Цалке Херсонер): возраст — 55—60 лет, роста выше среднего, худощавый, лицо продолговатое, седой, носит бороду.
[5] Приметы Беньямина Городецкого: возраст — 50 лет, роста ниже среднего, плотного телосложения, лицо круглое, блондин с проседью, носит бороду.
[6] Он же Авром Дрейзин. Его приметы: возраст — лет 50, роста среднего, среднего телосложения, лицо продолговатое, шатен, носит бороду.
[7] Эта торговля была связана с большим риском, так как любой из них мог быть арестован по обвинению в спекуляции.
[8] Следственное дело Добрускина М. Я. и др. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.
[9] Вагнер 3. С. 22.
[10] Баркан Н. Воспоминания. Рига, 1998. С. 76.
[11] Вагнер 3 С. 23.
[12] Там же. С. 262.
[13] Вексельман М. Возрождение // «Алеф». М., № 772. С. 25.
[14] Вагнер 3 С 174.
[15] Там же.
[16] Вагнер 3 С. 38.
[17] Сообщения сексота по кличке «Уманский» (от 20 июня и 28 июля 1944 года) из следственного дела Добрускина М. Я. и др. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д П-31401.
[18] Источник — так в агентурных сообщениях агента обозначался сексот
[19] Сообщения сексота по кличке «Лиза» из следственного дела Добрускина М. Я. и др. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.
[20] Вагнер 3. С. 174.
[21] Там же С. 174.
[22] Следственное дело Добрускина М. Я. и др. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.
[23] Гершуни А.-Э. Борьба хасидов Хабада за выезд из Советского Союза. С. 159.
[24] Там же. С. 159-160.
[25] Гершуни А.-З. С. 160.
[26] Он же Авром Дрейзин.
[27] Сообщения сексота по кличке «Лиза». Следственное дело Добрускина М. Я. и др. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.
[28] Гершуни А.-Э. С. 161.
[29] Ховкин Э. С. 212.