Израильская газета «Едиот ахронот» от 4 Ияра 5717 года (5 мая 1957 года)
В прошлом году в канун Йом а-Ацмаут (Дня независимости) факелы зажигали не только в Иерусалиме на горе Герцля, но и в Цафрире (Кфар-Хабад), любавичской деревне в долине Лод.
Четыре дня деревня пребывала в глубоком трауре и печали, каких любавичские хасиды не знали много лет. В ту страшную ночь в эту деревню ворвалась банда террористов и направилась прямо в синагогу местной сельскохозяйственной школы. В это время ученики как раз собрались там на вечернюю молитву, и бандиты из винтовок открыли по ним ураганный огонь. Их жатва была кровавой: учитель и пятеро детей были убиты, десять детей ранены; их праведная кровь окропила сидуры, выпавшие из их рук, забрызгала беленые стены синагоги.
Деревенские хасиды, выходцы из России, могучие широкоплечие мужчины с густыми черными бородами и кустистыми бровями, в немом оцепенении взирали на открывшуюся им ужасную сцену. «Погром в Израиле! Погром - в Хабаде!», - шептали они, кусая в ярости губы. Рядом с ними, заламывая в горе руки, стояли женщины, дородные красавицы, бормоча слова на русском и иврите, обливались нескончаемым потоком горючих слез.
Эти хасиды многое пережили в своей жизни: погромы в царской России, ссылки в Сибирь; их не смогло запугать ГПУ, после десятилетий, проведенных в сталинских тюрьмах и лагерях, их спины уже не гнулись, и вот они стояли, остолбенев от горя и отчаяния здесь, на Земле Израиля. Удар был нанесен в сердце еврейского государства.
Посреди деревни стоял раввин Ав-роом Майор, бывший офицер советской армии. Авроом Майор, про которого ходили легенды, — рассказывали, как солдаты избивали его прикладами, а он невозмутимо стоял и пел хасидские песни, - теперь он кричал, воздев к небу руки: «Повелитель Вселенной! За что?! Чем согрешили эти дети?»
Вся деревня пребывала в унынии и отчаянии, зашатались устои, на которых строилась жизнь. Кое-кто увидел в случившемся знак того, что мечты их о мирной жизни на Святой Земле были преждевременными. Может, лучше уйти из этих мест, поискать более безопасное пристанище?.. Деревня в душе своей медленно умирала.
Деревня ждет
Однако всем было ясно, что прежде чем принимать какое-то решение, надо посоветоваться с Ребе. Ничего не следует делать без его ведома и согласия. Все ждали телеграммы «оттуда», из Нью-Йорка, но непонятно, почему ее не было. Уже прошло четыре дня после трагедии. Подробная телеграмма, в которой хасиды сообщали Ребе о постигшем их деревню несчастье, была отправлена сразу, и ответ ожидался к вечеру того же дня. Но Ребе молчал. Что случилось, удивлялись все, почему он не отвечает? Неужто нет и слова утешения у него для своих последователей, убитых горем? Нужно пояснить, что весточка от Ребе — неотъемлемая часть жизни любавичских хасидов, живущих в разных уголках мира. О любой серьезной проблеме, любом больном вопросе, касающемся как жизни общины, так и личной жизни любавичского хасида, сообщается в Бруклин, в резиденцию Ребе, и в зависимости от его ответа принимается решение. Ответ приходит без задержки — обычной или экспресс-почтой, или телеграммой — в зависимости от срочности дела. Он всегда лаконичный, по существу.
Но почему теперь задерживался ответ Ребе, когда произошли эти роковые события? Старейшины деревни не могли этому найти объяснения. Бежали часы, дни, а вопрос этот продолжал мучить их истерзанные души, тоска и отчаяние тяжким грузом лежали на душе.
Телеграмма
Телеграмма пришла только через четыре дня после трагедии — и новость мигом облетела деревню. Телеграмма от Ребе! Пришла телеграмма!.. Все мужчины, женщины, дети собрались на площади, чтобы ее услышать.
Как всегда, ответ Ребе был лаконичен. Всего одна фраза — три слова на иврите, но и этого было достаточно, чтобы сохранить деревню и избавить ее жителей от отчаяния. «Беэмшех а-биньян тинахейму», — написал Любавичский Ребе Менахем-Мендл Шнеерсон. «Утешитесь продолжением строительства». Как всегда, Ребе направлял к позитивному действию, к делу.
Хасиды Кфар-Хабада теперь снова видели будущее и смотрели в него смело: они знали, что им надлежит делать, — строить! Ребе сказал, утешение они обретут в строительстве. В тот же вечер старейшины деревни держали совет, как претворить в жизнь указание Ребе. Уже вскоре решение было принято: построить училище, где детей из бедных семей будут обучать типографскому делу. Здание это поднимется рядом с тем самым местом, где была пролита кровь.
Ребе знал
На следующее утро все жители деревни собрались на пустыре за сельскохозяйственной школой, стали его расчищать, готовить площадку для будущего строительства. И глаза их вновь засветились радостью.
Пошли письма от родственников и друзей из Нью-Йорка, в которых описывалось, что там происходило в те четыре долгих дня, пока деревня ждала ответа Ребе.
По традиции весь месяц Нисан, месяц освобождения, Ребе проводит служа Творцу, и общение с хасидами в этот период сводится к минимуму. В это время мало кому удается получить у него аудиенцию, даже на письма, за исключением самых неотложных, он отвечает, только когда закончится Нисан.
По истечении этого месяца в штаб-квартире Ребе, в Бруклине, на Восточном бульваре, устраивается праздничный фарбренген (хасидское собрание) — в ознаменование того, что Ребе вновь готов к общению с тысячами своих последователей по всему миру. Ребе говорит часами, прерывая свою речь песнями и лехаимами. Зачастую это длится до рассвета.
В тот год также проводилось собрание, отмечавшее завершение месяца Нисана, и трагические известия со Святой Земли достигли Нью-Йорка перед самым фарбренгеном. Но секретари Ребе решили сообщить их ему после собрания. Однако о том, что скрыли его помощники, рассказало Ребе собственное сердце. В тот вечер он говорил о самопожертвовании евреев, о мученичестве алкидуш Ашем (во славу Имени Б-га), о восстановлении Святой Земли и избавлении Израиля. Он говорил, и из глаз его текли слезы. Всю ночь он говорил и плакал, пел и плакал и плакал опять.
Почему Ребе плачет?.. Только немногие из присутствующих могли догадываться о причинах — те, кто знал о телеграмме из Кфар-Хабада.
Фарбренген закончился. Хасиды разошлись по домам, и Ребе удалился в свою комнату. С душевным трепетом двое из ближайших к нему хасидов постучали в его дверь и передали телеграмму из Израиля. Ребе тяжело опустился в кресло. Он заперся и три дня не выходил. Через три дня, проведенных в уединении, он вызвал секретаря и продиктовал ответ: «Беэмшех а-биньян тинахейму».
Хасиды Кфар-Хабада, получив этот совет Ребе, даже не стали обращаться за помощью в благотворительные фонды. Они сами собрали 50 000 израильских фунтов, и уже через год после трагедии новое здание училища было построено — как раз накануне нынешнего Йом а-Ацмаут.
Завтра, когда граждане Израиля будут отмечать восьмую годовщину Дня независимости, хасиды Кфар-Хабада устроят фарбренген и будут говорить о телеграмме в три слова, которая спасла их деревню и будущую жизнь на этом месте Святой Земли.