Итак, рассказывает реб Шломо.
Мне было примерно 13 лет, когда Германия зашла в Вену. Мы ходили каждый день в школу. Среди наших друзей были неевреи тоже. И вдруг все изменилось. Ненависть к евреям вдруг проявилась самым ужасным образом. Мы не могли продолжать ходить по улицам, как обычно. Подростки нападали на нас иногда, гнались за нами с ножами.
Вы понимаете? Вдруг дети сталкиваются с каким-то явлением, в которое невозможно было поверить – с глубиной ненависти и зла. И тогда, в это время, в эту эпоху, в этот страшный, темный период появляется человек, который изменил всю мою жизнь. Человек, который научил меня смотреть на мир другими глазами.
Вы знаете, друзья, для того, чтобы расти, нужны учителя и родители, но иногда нужен еще какой-то человек. Человек, встреча с которым оставляет в тебе след на всю жизнь.
Это был 1939 год. Мой отец был главным раввином города Баден под Веной. Было несколько синагог в городе, но мы не могли выйти из дома и молиться, потому что идти по улице стало опасно. Немцы нападали на евреев и били, жестоко избивали. Власти тоже постоянно арестовывали евреев. Многие исчезли – вышли из своих домов и не вернулись.
Чтобы хотя бы в субботу можно было молиться вместе, мой отец организовал миньян у нас в доме. Молитва начиналась в 6 утра, чтобы все успели вернуться домой до 8-ми, потому что это время, когда улица начинает наполняться людьми. Помню, что в каждый Шабес евреи приходили к нам рано утром. Молитва была очень быстрая, можно было чувствовать этот страх.
Весь день мы были заключены в доме, я и мой брат, и поэтому чувствовали огромную потребность видеть людей. Мы так ждали этот миньян в субботу утром, мы вставали рано утром, сидели у входа, и каждый раз, когда кто-то стучал, мы бежали открыть. Испуганные евреи просачивались внутрь, быстро-быстро молились. После Кидуша, после маленького быстрого Кидуша они возвращались в свои дома, как можно быстрее.
Одним прекрасным утром, наверное, это была глава Бемидбар, Шабат перед Шавуотом. Стук в дверь. Я открываю, передо мной стоит еврей, который отличается от всех тех, кого я встречал раньше – борода, пейсы. Он не «просочился» внутрь, как все, он стоял передо мной прямо и лицо его светилось. Царь. Знаете, что такое царь? Царь – это человек, у которого нет ни капельки страха. И этот особенный еврей начал петь: «Гут-шабес. Гут-шабес. Гут-шабес. Гут-шабес», - так он начал петь.
- Пойте вместе со мной, друзья! Гут-шабес. Гут-шабес. Гут-шабес.
Так рассказывает реб Шломо.
Он зашел, я закрыл за ним дверь. Он начал крутиться по комнате туда-сюда и продолжает петь: «Гут-шабес. Гут-шабес. Гут-шабес». Тогда он обращается ко мне, и с тем же нигуном, который он поет, он говорит мне:
- Как тебя зовут?
Я не хотел ломать эту атмосферу, я ему ответил с тем же нигуном:
- Меня зовут Шлойме. А как зовут вас?
И так они на этой ноте беседовали:
- А меня зовут Мойше. Гут-шабес. Гут-шабес. Гут-шабес.
Его не звали Гут-шабес, но мы не могли, я и мой брат, мы его звали только Мойше-гут-шабес.
Тут собрались еще люди и начали молиться. Вы знаете, что самая особенная молитва в Шабат утром – это «Нишмат Коль Хай», «Душа Всего Живого». «Душа Всего Живого Благословит Твое Имя». Я не хочу сказать ничего плохого, но еврей, который молился перед омудом, который вел молитву, он говорил этот «Нишмат» очень быстро. Он проглатывал слова. Я смотрел на Мойшеле и видел, что ему это тяжело. В какой-то момент он уже не мог сдержаться и он сказал этому кантору:
- Что ты делаешь? Наша молитва должна подняться наверх. Вместо этого она опускается вниз.
Все замолчали. Тогда он сказал чуть-чуть спокойней:
- Пусть Всевышний удостоит нас долгой жизни. Но в эти страшные дни что мы можем? Может быть, это наш последний Шабес. И так говорить «Нишмат»?
Тот кантор был немножечко смущен и немножечко злился. И он сказал моему отцу:
- Это максимум, что я могу. Если товарищ хочет меня заменить, пожалуйста.
Мой папа сделал знак Мойшеле: «Иди и молись». Я хочу, чтобы вы понимали: с этого момента уже никто не смотрел на часы. Мойшеле начал петь – спокойно, слово в слово: «Нишмат Коль Хай…». Очень красивая молитва. И со своим гут-шабесным нигуном молился несколько часов. И вдруг Шабат наполнил весь дом, весь мир: «Душа Всего Живого Благословит Твое Имя». Всех людей, весь мир, не будет больше зла в мире.
Это было выше, чем Йом-Кипур. Кто знает, будет ли еще такой «Нишмат» до прихода Машиаха.