Цель настоящей книги значительно уже: обрисовать некоторые аспекты сионистской идеи, нашедшие выражение в мыслях нескольких наиболее значительных ее представителей XIX и XX вв., и с их помощью рассмотреть специфику появления на арене истории современного сионизма. Это будет достигнуто путем анализа идей избранных авторов, так что книга не претендует на полное и широкое освещение истории сионистской идеи в целом. Мы выбрали несколько теоретиков, чье мировоззрение способствовало разработке центральных проблем современного еврейского бытия и одновременно подчеркивало связь еврейского национального сознания с настроениями и господствующей идеологией современной им исторической реальности. При рассмотрении творчества каждого автора мы стремились сосредоточиться на тех его произведениях, где особенно выражен его оригинальный вклад.
Всем великим, открытым взору революциям всегда предшествовала революция тихая и скрытая в Духе времени (Zeitgeist).
Эта революция неприметна внешне, и ее современники сами менее всего замечают ее. Ее трудно постичь и столь же нелегко описать словами. Но тот, кто не учится узнавать такие революции, никогда не поймет и результатов их.
Гегель
Эта книга не является исчерпывающим исследованием истории сионизма и не претендует на такую роль.
Читатель, интересующийся развитием сионистского движения, а также историей еврейского заселения Эрец-Исраэль и дипломатической борьбы, приведшей к возрождению государства, вынужден сегодня обращаться ко все возрастающему числу сочинений на иврите и на других языках, в которых названные темы освещаются с разных исторических и методических точек зрения.
Цель настоящей книги значительно уже: обрисовать некоторые аспекты сионистской идеи, нашедшие выражение в мыслях нескольких наиболее значительных ее представителей XIX и XX вв., и с их помощью рассмотреть специфику появления на арене истории современного сионизма. Это будет достигнуто путем анализа идей избранных авторов, так что книга не претендует на полное и широкое освещение истории сионистской идеи в целом. Мы выбрали несколько теоретиков, чье мировоззрение способствовало разработке центральных проблем современного еврейского бытия и одновременно подчеркивало связь еврейского национального сознания с настроениями и господствующей идеологией современной им исторической реальности. При рассмотрении творчества каждого автора мы стремились сосредоточиться на тех его произведениях, где особенно выражен его оригинальный вклад.
Разумеется, ни один из этих кратких очерков, каждый из которых посвящен одному (или двум) из теоретиков сионизма, не
В основе сионизма заложен парадокс.
С одной стороны, не вызывает сомнения существование глубокой исторической связи между еврейским народом и его страной — Эрец-Исраэль. И не только потому, что еврейское население страны никогда полностью не исчезало, но и оттого, что повсюду, во все периоды изгнания еврейский народ сохранял привязанность к этой земле. В молитве и надеждах, в образе жизни и душевных устремлениях Страна Израиля всегда сохраняла центральное место в самосознании евреев, куда бы ни забросила их судьба. Невозможно представить себе облик еврея вне этой извечной связи. Если бы она была вырвана из традиций народа, евреи превратились бы всего лишь в религиозную общину, одну среди многих других. Более того, время от времени группы евреев приезжали в страну, вновь поселялись в опустевших городах, и новые дополнительные нити вплетались в связи между народом и Страной Израиля.
При всем том ясно, что, как бы глубока и интенсивна ни была эта связь, она не меняла основ еврейского бытия в изгнании. Избавление народа Израилева не наступало, Страна Израиля пребывала в запустении, демографический баланс в ней не менялся, и ее еврейское население оставалось крайне немногочисленным вплоть до возникновения современного сионизма.
Книга рабби Нахмана Крохмала (акроним — Ранак) «Море невухей ха-зман» является одной из первых и интереснейших попыток рассмотрения проблем исторического бытия еврейского народа в понятиях, заимствованных у господствовавших в XIX веке школ философии и истории. Название книги, как и намеки, рассеянные на ее страницах, а также в письмах Крохмала, свидетельствуют о сознательной параллели между ней и знаменитым трудом Маймонида «Наставник колеблющихся»; и этому соответствует ее теоретическое содержание. Как Маймонид стремился выразить умозрительное понимание иудаизма в понятиях аристотелевской философии, отраженной в сочинениях мусульманских философов средневековья, так и Н. Крохмал поставил себе целью вести людей своего поколения по пути, указываемому идеалистической философией от Канта до Гегеля. Он стремился дать ответы на трудные проблемы первого поколения еврейского Просвещения — Хаскалы, — пользуясь понятиями, общепринятыми в философии того времени. Более того, осуществляя эту попытку, Крохмал старался показать, что иудаизм находится в одном русле с принципами современной философии и по-прежнему актуален в новое время; именно в вопросах, где философы поколения Хаскалы критиковали иудаизм, проявляются его заслуги и достоинства. Доказательство актуальности иудаизма в свете принципов гегельянской философии — вот суть впечатляющих достижений Крохмала.
Подъем каждого национального движения в Европе сопровождался или предварялся ростом нового, революционного сознания, формированием самосознания и представления о себе новой или обновленной нации. Открытие заново и прославление исторического прошлого составляло жизненно важный этап поисков национального Я в современном мире: так было у других народов, так было и у евреев.
Исторический труд Генриха Греца (1817-1891) явился ярким и наиболее впечатляющим выражением этого обновленного и изменившегося самосознания. В течение 1853-1876 годов вышли в свет 11 томов его книги «История евреев от древнейших времен до настоящего». Они внесли решающий вклад в формирование концепции, видящей в еврействе нацию, а в еврейской истории — национальную историю. Это была уже не догматическая, неизменная религиозная формация, как учил традиционный иудаизм, и не религиозная община, несущая исключительно нравственно- духовную миссию, как полагал иудаизм реформированный, — это была историческая нация, история которой непрерывно развертывается во времени и в пространстве, изменяясь под влиянием превратности судеб и меняющихся обстоятельств так же, как история всех прочих народов.
В личности и деятельности Мозеса Гесса (1812-1875) встретились два мощных политических и идейных течения, захвативших первое поколение эмансипации: социализм и зарождение сионистской мысли.
Гесс, однако, причастен и к тому и к другому, обе идеологии неразрывно сплелись в его мышлении. Когда он скончался, после многолетней деятельности в немецком и международном социалистическом движении, на его могиле на кладбище под Кельном была сделана надпись: «Отец немецкой социал-демократии»; после возрождения государства Израиль его останки были перенесены сюда, и теперь его могила высится над озером Кинерет, против Голанских высот, рядом с могилами основателей социалистического сионизма — Борохова, Сыркина, Берла Кацнельсона.
Большая часть письменного наследия Гесса хранится в Международном институте общественной истории в Амстердаме, но отдельные части находятся в Центральном сионистском архиве в Иерусалиме и... в Институте марксизма-ленинизма при Центральном Комитете Коммунистической партии Советского Союза. Кажется, не найдешь другого человека, чье наследие рассеяно по столь далеким друг от друга учреждениям, так же как нет другого мыслителя, чьи сочинения издаются Сионистской библиотекой в Иерусалиме — и Академией наук Германской Демократической Республики.
Это необычное сочетание требует более подробного освещения биографии и духовного развития Гесса.
Мы показали, как светское просвещение ставит новые проблемы самоопределения именно перед представителями первого и второго поколений эмансипации. Их поиски ведут порою к новому определению исторического еврейского Я в понятиях национализма, присущих XIX веку. Результаты анализа указывают на то, что новое еврейское национальное сознание, впоследствии названное сионизмом, представляет собой одно из диалектических последствий самого процесса эмансипации. В качестве такового оно революционно с точки зрения еврейской истории и ее традиционных путей. Однако в тот же период и в среде ортодоксально-религиозной обнаруживается новое отношение к вопросу возвращения в Сион.
В XIX веке подавляющее большинство евреев было сосредоточено в пределах Российской империи. Если на Западе евреи уже вкусили плоды эмансипации в процессе уравнения в правах, то на бескрайних просторах России еще господствовала все та же политика открытой, официальной враждебности к еврейскому меньшинству. Так как и в прочих областях жизни России подлинной либерализации не было, то и евреи этой страны не знали тех благ, которые достались их собратьям на Западе в результате Французской революции. Все же во второй половине века и в России были сделаны попытки постепенной либерализации, открывшие перед евреями двери учебных заведений и ряд профессий. Параллельно этому в среде российских евреев началось движение Хаскалы, сходное с тем, что имело место на Западе, хотя тенденция его была несколько иной, а размах — гораздо более ограниченным. Погромы 1881 года резко оборвали этот процесс. Перец Смоленский (1842-1885), впоследствии получивший известность как автор автобиографического романа «Блуждающий по дорогам жизни» и редактор издававшегося на иврите журнала «Ха-шахар» («Заря»), всей своей личностью и идейным развитием отражает процесс перемен, совершившихся в среде образованных евреев — представителей первого поколения маскилим в России.
Как и Перец Смоленский, Моше Лейб Лилиенблюм (1843-1910) был воспитанником первого поколения еврейского просветительства — Хаскалы — в России; как и Смоленский, он был потрясен событиями 1881 года, заронившими в нем серьезные сомнения относительно верности и действенности теоретического и исторического анализа поколения Хаскалы.
Уроженец Литвы, воспитанник, а затем преподаватель местных иешив, Лилиенблюм пришел к Хаскале самостоятельно, путем самообразования. Требование реформы религии привело его к разрыву с местными раввинами. В 1869 году он перебрался в Одессу с ее более свободной атмосферой и там познакомился с трудами русских мыслителей-позитивистов; близко подошел он и к социалистическим идеям. В его первых сочинениях излагается требование далеко идущих реформ в религии и образе жизни евреев; этим он пытался найти ответ на ситуацию, когда еврейское и нееврейское население разделяет пропасть. В просвещении еврейского и нееврейского общества он видел залог терпимости и взаимопонимания: когда как евреи, так и христиане освободятся от религии и ее предрассудков, они сумеют достичь сосуществования, взаимного уважения и понимания друг друга.
Впечатления от событий 1881 года выразились в одном из важнейших произведений еврейской национальной мысли, внесшем в споры, происходившие среди еврейской общественности, новое, полемическое и революционное содержание. В 1882 году русский еврей, врач Лев Пинскер (1821-1891) анонимно выпустил в свет сочинение на немецком языке под названием «Автоэмансипация». Среди поколения, где идея эмансипации сплотила вокруг себя всех тех, кто стремился к нормализации положения евреев в мире после Французской революции, термин «автоэмансипация» превратился в вызов, брошенный образу мыслей, принятому среди образованной и либеральной еврейской общественности.
Элиэзер Бен-Иехуда (Перельман; 1858-1922) известен в первую очередь благодаря делу, которому он посвятил свою жизнь, — возрождению языка иврит в качестве разговорного. Он одним из первых утверждал, что иврит должен быть превращен в живой язык повседневного общения, в отличие от просветителей (маскилим) классического периода, видевших в иврите лишь язык культуры еврейского народа. Многие годы отдал он составлению словаря языка иврит, заложившего основы новой лексикографии этого языка. Однако его жизненный путь от ученичества в иеши- вах Литвы, годов изучения медицины и вплоть до поселения в Эрец-Исраэль в 1881 году, отмечен совершенно уникальным интеллектом, оказавшим сильное влияние на все разнообразие форм эволюции культуры и образования на языке иврит и на еврейское национальное сознание, которое неразрывно связано со Страной Израиля.
О Теодоре Герцле (1860-1904) написано больше, чем о любом другом вожде и мыслителе сионизма.
При его жизни и после его кончины вокруг него возникло множество легенд, и нет сомнения, что сам его образ превратился в одну из сил сионистского движения. В нашем ограниченном по объему очерке мы не намерены ничего добавить к этому образу или убавить от него.
Прежде всего, нам хотелось бы ограничиться одним вопросом, способным вызвать недоумение. Тот, кто внимательно просмотрит сочинения Герцля «Еврейское государство», «Альтнойланд» («Старо-новая страна») или его дневники, найдет там множество идей, касающихся еврейского вопроса и предлагаемых его решений. Но лишь немногие из этих идей новы или оригинальны. Проделанному Герцлем анализу причин антисемитизма в период после эмансипации предшествовали порой не менее глубокие исследования, принадлежащие перу Гесса, Лилиенблюма и Пинскера; идеи Герцля (не все они были осуществлены на деле даже после Первого сионистского конгресса) относительно создания национальных еврейских институтов для организации и финансирования заселения Эрец-Исраэль сходны с идеями, выдвинутыми ранее, еще в дни Калишера, Смоленскина и группы Хиббат-Цион. Последняя, кроме того, впервые создала движение, охватившее довольно широкие слои общества, и в немалой мере послужила организационной основой для созыва Первого сионистского конгресса. Еще до Герцля в Палестине были созданы первые поселения, которые, несмотря на скромные размеры и большие экономические трудности, стали вершиной общих достижений пионеров заселения страны и тех, кто их поддерживал, со времен билуйцев вплоть до Ховевей-Цион с их сбором взносов и пожертвований, собраниями, печатными органами и пропагандистской работой.
Как и Герцль, Макс Нордау (1849-1923) пришел к сионизму после блестящей карьеры журналиста и писателя на немецком языке, будучи одним из наиболее известных и модных мыслителей конца XIX века. Его книги «Лживые условности цивилизации», «Парадоксы» и «Вырождение» поставили его в ряд выдающихся писателей и особенно эссеистов того поколения. Как и Герцль, он родился в Будапеште; как и многие другие евреи этого города, считал себя причастным к немецкой культуре, и многие его статьи опубликованы в немецкой прессе Будапешта, Вены и Берлина; много лет он прожил в Париже и, подобно Герцлю, присутствовал на церемонии разжалования Дрейфуса. Но, в отличие от Герцля, Макс-Симон Нордау — чье подлинное имя было Меир Симха Зюдфельд — был в детстве воспитан на еврейской культуре: его отец был не только писателем, но и получил посвящение в раввины[1].
Вклад Ахад-ха-Ама*[1] (1856-1927) — мыслителя, полемиста и публициста — в литературу на иврите и еврейскую общественную жизнь требует обсуждения, размеры которого выходят за узкие рамки нашего обзора. Поэтому ограничимся одним лишь аспектом его философии — попробуем разобраться, в чем же значение приписываемого Ахад-ха-Аму «духовного сионизма», иногда представляемого в качестве антитезы учению политического сионизма, созданного Герцлем и его последователями.
Но даже в ходе данного анализа, при всей его краткости, невозможно уклониться от других аспектов мысли Ахад-ха-Ама. Его попытка поставить обсуждение тем, касающихся еврейства, на основу позитивизма, свободную от эмоциональной окраски, характерной для значительной части первых просветителей-маскилим и Ховевей-Цион в России, явилась определенным новшеством в области публицистики на иврите. В биографии Ахад-ха-Ама присутствуют уже знакомые нам элементы, характерные для развития образованного российского еврея первого поколения Хаскалы: хасидская семья, обучение в иешиве, затем занятия экстерном и неудавшаяся попытка поступить в высшее учебное заведение; влияние позитивистского течения в русской мысли (в основном сочинений Писарева, посредством которых Ахад-ха-Ам знакомится и с Джоном Стюартом Миллем). После нескольких лет скитаний и переездов его семья осела в Одессе, где Ашер Гинцберг (будущий Ахад-ха-Ам) быстро сжился с просвещенной и относительно светской атмосферой города.
Уже в сочинениях и философии Мозеса Гесса мы видели еврейскую национальную идею, переплетенную с самого начала с предвидением социального избавления. Социализм и сионизм нередко сливались воедино не только в силу биографических случайностей, но и потому, что критика положения евреев в современном обществе неотделима от критики самого характера этого общества. Мозес Гесс был одинок в своем поколении; но с появлением группы Хиббат-Цион и становлением сионизма как движения социалистическое течение входит в него как одна из главных составных частей и в конце концов превращается в доминирующий фактор сионистского руководства среди еврейского населения Эрец-Исраэль и затем государства Израиль вплоть до выборов 1977 года.
Процесс встречи и взаимодействия социалистических идей и сионистского учения, теоретические истоки которого мы наблюдали у Сыркина, еще более углубляется с развитием революционного социалистического движения на востоке Европы в начале XX века. Многие руководители и деятели революционного движения в царской империи были еврейского происхождения; идея универсального искупления человечества, заложенная в социализме, пленила молодых еврейских интеллигентов, оставивших традиционные рамки черты оседлости и местечка, но обнаруживших, что окружающее общество закрыло перед ними двери. Присоединение к различным подпольным социалистическим течениям, существовавшим тогда в России, служило многим из этих юношей и девушек столбовой дорогой к общественной и духовной эмансипации. Социалистическая революция, считали они, не только сокрушит тиранический царский режим с его машиной угнетения, но и проложит путь к решению еврейского вопроса посредством включения молодого поколения образованных евреев в общее дело избавления человечества. Для поколения, сознательно порвавшего с остатками традиционной еврейской культуры, но отвергнутого русской, господствующей культурой, лозунг Маркса «У рабочих нет отечества» явился верным отражением их бытия — а также их мечты о мессианском Избавлении — возможно, даже в большей степени, чем для русского пролетариата, имевшего корни в национальной и исторической культуре русского народа.
Творчество Ахарона Давида Гордона (1856-1922) знакомит нас с одним из замечательнейших деятелей Второй алии и с первым из видных мыслителей сионизма, чья мысль и дело прошли через горнило встречи с подлинной реальностью Эрец-Исраэль. Крупнейший мыслитель Второй алии, Гордон во многих отношениях составлял исключение, необычное для своей эпохи. Он приехал в страну в 1904 году в возрасте 47 лет, в то время как большинство пионеров Второй алии были по меньшей мере вдвое моложе. До приезда в Эрец-Исраэль он не занимался партийной деятельностью, характерной для первопроходцев движения Поалей-Цион; он жил полной забот жизнью управляющего имением, принадлежавшим одному из его родственников; да и отец его, родственник барона Гинцбурга, известного покровителя образованного российского еврейства конца прошлого века, также управлял баронским поместьем на юге России. Приезд Гордона в страну, в немолодом уже возрасте, был связан с денежными затруднениями, заставившими его искать новых путей в жизни; тогда он и решил поселиться в Эрец-Исраэль и заняться сельскохозяйственным трудом. Лишь спустя много лет ему удалось перевезти в страну семью. Все эти годы он настаивал на своем решении лично заниматься физическим трудом — сначала в Петах-Тикве, позднее в Галилее, а затем в Иорданской долине.
В истории развития сионистского движения Владимир (Зеев) Жаботинский (1880-1940) — не только одна из наиболее противоречивых фигур, но и одна- из самых ярких и интересных личностей, порожденных национально-социальным брожением, выразившимся в появлении сионизма. Жаботинский был талантливым журналистом, оратором, способным вести за собой массы, и одаренным писателем; мыслителем и практичным политическим деятелем; утонченным эстетом, завещавшим народу, устами своего героя Самсона, «копить железо». Воспитанный в лучших традициях русской культуры, обильно черпавшей из культуры европейской, Жаботинский, несомненно, значительно превосходил сионистское руководство периода между двумя мировыми войнами во всем, что касается культуры, утонченности и широты интеллектуальных горизонтов. Среди лидеров сионистского движения он не имел подобных себе как поэт и переводчик, эссеист и писатель. В сотнях статей и очерков, написанных на разных языках, обнаруживается его удивительная способность «чувствовать себя дома» в сфере различных культур, быть хорошо знакомым с большинством теорий и взглядов, господствовавших в то время.
Мы видели, как зародилась и развивалась сионистская мысль XIX и XX веков на фоне кризиса модернизации, просвещения и эмансипации, постигшего еврейское общество в мире, идеологические и социальные мерки которого становятся все более светскими. Мы видели также, как традиционные раввины типа Алкалаи и Калишера откликаются на вызов современности и добавляют новый аспект к традиционной, религиозной еврейской тоске по Искуплению.
Но поскольку сионистское движение и сионистская идеология были новаторскими, революционными и светскими, религиозные круги, как правило, относились к ним с недоверием, если не с открытой враждой. Несмотря на трудную борьбу, развернувшуюся между ортодоксальным иудаизмом Восточной Европы и реформистским движением на Западе, общая линия отрицания и сопротивления характеризует, как это ни парадоксально, первую реакцию обоих течений на сионизм, хотя обстоятельства были, понятно, различны и даже полярно противоположны. Поэтому большинство сионистских деятелей как Восточной, так и Западной Европы оказались втянутыми в острую полемику с официальным религиозным руководством. Память о движении Саббатая Цви и крушении его лжемессианских чаяний жила в традиционном иудаизме: раз обжегшись, он опасался новых неудач.
Однако параллельно этому в сионизме развилась и тенденция, пытавшаяся сочетать религиозное наследие с практической сионистской деятельностью.
Так, мы находим религиозные мотивы в движении Хиббат-Цион, а затем в сионистском движении, с которым связаны имена таких раввинов, как Шмуэль Могилевер и Ицхак Яаков Райнес. В Эрец-Исраэль единственное в своем роде явление — деятельность Иехиэля Михаэля Пинеса, боровшегося с антисионистским руководством старого еврейского населения Иерусалима в конце XIX века — также способствовало развитию сионистской альтернативы в религиозном лагере.