О Теодоре Герцле (1860-1904) написано больше, чем о любом другом вожде и мыслителе сионизма.
При его жизни и после его кончины вокруг него возникло множество легенд, и нет сомнения, что сам его образ превратился в одну из сил сионистского движения. В нашем ограниченном по объему очерке мы не намерены ничего добавить к этому образу или убавить от него.
Прежде всего, нам хотелось бы ограничиться одним вопросом, способным вызвать недоумение. Тот, кто внимательно просмотрит сочинения Герцля «Еврейское государство», «Альтнойланд» («Старо-новая страна») или его дневники, найдет там множество идей, касающихся еврейского вопроса и предлагаемых его решений. Но лишь немногие из этих идей новы или оригинальны. Проделанному Герцлем анализу причин антисемитизма в период после эмансипации предшествовали порой не менее глубокие исследования, принадлежащие перу Гесса, Лилиенблюма и Пинскера; идеи Герцля (не все они были осуществлены на деле даже после Первого сионистского конгресса) относительно создания национальных еврейских институтов для организации и финансирования заселения Эрец-Исраэль сходны с идеями, выдвинутыми ранее, еще в дни Калишера, Смоленскина и группы Хиббат-Цион. Последняя, кроме того, впервые создала движение, охватившее довольно широкие слои общества, и в немалой мере послужила организационной основой для созыва Первого сионистского конгресса. Еще до Герцля в Палестине были созданы первые поселения, которые, несмотря на скромные размеры и большие экономические трудности, стали вершиной общих достижений пионеров заселения страны и тех, кто их поддерживал, со времен билуйцев вплоть до Ховевей-Цион с их сбором взносов и пожертвований, собраниями, печатными органами и пропагандистской работой.
Новизна и историческое значение деятельности Герцля заключается не в оригинальности его идей и даже не в его организационных и практических талантах, а прежде всего в следующем: Герцль первым пробил брешь в еврейском и мировом общественном мнении, превратив национальное решение еврейского вопроса из темы, обсуждаемой на страницах провинциальной периодической печати еврейских просветителей (не имевшей широкого отклика ни среди еврейской общественности, ни среди неевреев), в проблему, заинтересовавшую широкие круги во всем мире. Из побочного явления жизни евреев захолустной «черты оседлости», каким оно было до Герцля, сионистское движение превратилось в нечто занявшее свое место на карте мира.
У Герцля не было ни денег, ни политической власти, необходимых для такого предприятия; большинство традиционных руководителей еврейства, как религиозных, так и финансовых, чуждалось его. Идя на приступ общественного мнения, Герц ль оставался почти одиночкой и за время своей деятельности порой проявлял эгоцентристские — если не безответственные — черты характера. Герцлю в его предприятии помог простой биографический факт, быстро поставивший его в центре общественного мнения: он был блестящим и плодовитым журналистом, стремящимся к известности и имеющим опыт работы с общественностью.
В этом Герцль был продуктом своей эпохи и социальной среды, в которой он вырос. Духовный эклектизм, отсутствие глубины, присущее культурному аспекту его писательской деятельности, которая при всем ее блеске была поверхностной, его эффектные «венские» языковые обороты и игра слов, — все то, что, казалось бы, может быть поставлено ему в упрек, оказалось факторами, весьма способствовавшими его предприятию. Ибо, придя к выводу о необходимости политико-национального решения еврейского вопроса, Герцль осознал, что это решение не будет достигнуто путем одной только серой, «муравьиной» работы на задворках международной политики и культуры. Статьи в «Ха-цфира» и «Ха-Шиллоах» не в состоянии мобилизовать массовую поддержку, необходимую для столь революционного предприятия; глубокие и проникновенные идеологические диспуты между несколькими десятками блестящих (и безработных) еврейских интеллектуалов, проводимые где-то в закрытых залах, не вынесут его «на свет Божий». Нужно дерзкое, даже не лишенное авантюризма выступление в самом центре международной арены.
Отсюда — написанная ярким языком манифеста книга «Еврейское государство», построенная так, как будто все это — как проблему, так и ее решение — автор открыл или изобрел собственными силами. Отсюда — дерзкое, в стиле пророка-обличителя обращение к еврейским финансистам типа Ротшильда и Гирша. Отсюда — апелляция к папе римскому, к императору Вильгельму II, к султану, к эрцгерцогу Баденскому. Во всем этом чувствуется понимание факта, что усилия слабого и угнетенного народа увенчаются успехом, только будучи доведены прямо, смело и непосредственно до мировых вершин политической и финансовой мощи. Он — Теодор Герцль, знаменитый, но нищий журналист, — будет вести с султаном переговоры о чартере на Палестину; он — еврей, далекий от религиозных традиций, — найдет путь к сердцу папы римского; он, чьим единственным оружием является перо, убедит в своей правоте германского кайзера, правительство Великобритании, министра внутренних дел царской России и всех великих мира сего.
Ни одно из этих усилий не принесло плодов. Султан не пожелал союза, англичане отступили даже от своего предложения относительно Уганды, Вильгельм II вряд ли понял в точности, чего от него хотят, Ротшильд и Гирш скупились на помощь. И все же Герцль путем ходатайств и хитростей, подкупа придворных, купцов и епископов, простаивая на солнцепеке у ворот школы Микве-Исраэль и обивая пороги Стамбула, без устали повторяя свои обращения, сумел проникнуть ко всем этим великим мира сего, беседовать с ними, изложить перед ними свои планы и идеи, как будто являлся полномочным представителем еврейской державы — хотя за ним не стояло никакое движение, организация, финансы или влияние и единственным его денежным источником нередко становился ломбард.
Это была виртуозная кампания, которую проводил подлинный артист в области общественных отношений, человек, воспитанный на новых веяниях кануна XIX и начала XX века. Общественное мнение, средства связи, трюки, главной целью которых было произвести впечатление, драматизация событий, подчеркнутая театральность (цилиндр, фрак, торжественное открытие конгресса) — все это было средством внешней демонстрации и уверенности в собственных силах; причем то, что выставлялось наружу, иногда прикрывало внутренние человеческие слабости. Беглость и легкость его беседы составляли лишь видимую часть айсберга колебаний и неуверенности, а иногда даже душевной неуравновешенности — порой это подмечали уже его современники. Одни воспринимали все это с симпатией, видя его достижения или наслаждаясь опьяняющей атмосферой вершин, которых достиг Герцль на этом пути; другие критиковали его, открыто или за глаза. Но те и другие вынуждены были признать, что, промелькнув как метеор, Герцль неузнаваемо изменил облик сионизма. Была не только создана организация (бывшая, правда, в начале своего пути слабой и небогатой деяниями и лишь с трудом помогавшей практическому заселению Эрец- Исраэль): сионизм вышел из полутьмы кулис и находился теперь в свете прожекторов.
Так Герцль открыл то, что впоследствии стало наиболее эффективным и отточенным оружием слабых, лишенных политической власти и стоящих за нею легионов, — общественное мнение. Сионизм взял его на вооружение с начала пути: Декларация Бальфура, решение ООН от 29 ноября 1947 года — все это было достигнуто не благодаря экономической или политической мощи евреев, а благодаря способности сионизма вновь и вновь мобилизовать духовные ресурсы, заложенные в грамотном, остроумном, умеющем говорить и спорить народе, и с помощью этого оружия привлечь на сторону слабой нации поистине огромные силы. И Герцль был первым, кто выковал это оружие, находящееся на службе дела сионизма по сей день.
Итак, в нашем обзоре наследия Герцля как мыслителя мы постараемся найти верное соотношение между впечатлением, оставленным его словами и деятельностью, и тем фактом, что многие из его слов менее оригинальны и не столь интересны, как высказывания некоторых других мыслителей, занявших впоследствии более скромное место в пантеоне сионизма.
Неверно думать, что только в «Еврейском государстве» Герцль указал на всю серьезность еврейского вопроса и что лишь дело Дрейфуса явилось внезапным потрясением, приведшим его к сознанию, что эмансипация обречена на неудачу. Представитель своего поколения, Герцль и сам был продуктом и ярким образцом этой эмансипации: еврей, уроженец Будапешта, сын состоятельного торговца, доктор права, в дальнейшем — один из столпов журналистики на немецком языке; не особенно удачливый, но все же известный драматург. Однако уже довольно рано в нем пробуждается сознание, что эмансипация далека от того, чтобы решить еврейский вопрос, и его пьеса «Новое гетто» (1894) рассказывает о том чувстве потери пути, которое ее герои, преуспевающие и образованные евреи, вырвавшиеся из гетто, испытывают в мире просвещенной европейской культуры. Как говорит один из героев пьесы, раввин Фрид геймер: «В дни, когда гетто существовало в действительности, никто не мог выйти из него без разрешения. Его ожидали серьезные, вполне реальные опасности. Теперь же стены и ограждения не видны глазу, однако нравственное гетто остается нашим уделом».
Эту двойственность положения евреев в современном обществе Герцль смог увидеть ближе, получив назначение в Париж, где он начиная с 1894 года является корреспондентом венской либеральной газеты «Нойе Фрайе Прессе». Если в Вене еще можно было объяснить антисемитизм, по крайней мере частично, как завуалированный пережиток предрассудков, коренящихся в религии, то «народный» характер нового антисемитизма, проистекающего из противоречий современного, секуляризованного, обладающего демократическим парламентским строем общества, ему довелось познать только в Париже. Значительная часть его корреспонденции, посланных из Франции начиная с 1892 года, посвящена подъему светского антисемитизма в этой стране. Герцль с тревогой наблюдает все усиливающееся проникновение евреев в хозяйственную, духовную и парламентскую жизнь Франции — процесс, приводящий к тому, что экономические кризисы и финансовые скандалы, интеллектуальные споры и парламентские диспуты искажаются до неузнаваемости, так как в центре внимания находится участие в них евреев, что наглядно подчеркивает трудности положения евреев в современном обществе. Именно там, где эмансипация проходила в наиболее радикальной форме — в республиканской Франции, наследнице великой революции, — именно там возникает новый еврейский вопрос, проистекающий из специфических проблем современного общества. Дело Дрейфуса явилось лишь венцом и наиболее откровенным проявлением этого глубинного процесса.
Именно это знакомство с мощью антисемитизма во Франции, где процент евреев среди населения был сравнительно невелик, а традиции Французской революции, казалось, должны были сделать эмансипацию особенно успешной, приводит Герцля к сознанию, что современный еврейский вопрос не может быть решен с помощью эмансипации. Наоборот — именно эмансипация является фактором, приводящим к столь большим трудностям в жизни евреев Европы XIX века.
В книге «Еврейское государство», в главе, объясняющей причины антисемитизма, Герцль говорит: «В странах наибольшего распространения антисемитизма он сам является результатом эмансипации евреев.
Когда культурные народы осознали жестокость дискриминационных законов и освободили нас, освобождение пришло слишком поздно. В местах, где мы до сих пор проживали, мы уже не могли эмансипироваться как следует. В гетто мы уже развились странным образом, став народом среднего класса, и вышли оттуда как конкуренты, пугая этим средний класс. Так после эмансипации мы внезапно оказались в кругу буржуазии, где мы должны противостоять давлению и снаружи, и изнутри».
А в «Альтнойланд» Герцль заостряет анализ картины, показывающей, под каким перекрестным огнем находятся евреи в новое время, в социально-экономических условиях современности: «Преследования имели социально-экономический характер: торговый бойкот и голодный паек для рабочих. Вытеснение представителей свободных профессий — и вдобавок к этому какая-то моральная неудовлетворенность еврея, способного это сознавать. Такой была участь более культурного слоя евреев в эпоху перехода к новому веку.
Антисемитизм пользовался как новейшими, так и самыми старыми средствами. Кровавый навет повторялся вновь, и в то же время утверждалось, что евреи отравляют прессу, как в средние века — колодцы. Рабочие ненавидели евреев, считая, что они сбивают их заработную плату, если работают вместе с ними, или ненавидели их как эксплуататоров — если те были работодателями. Их ненавидели — как бедных, так и богатых или представителей среднего класса. Смотрели на них недоброжелательно, когда те зарабатывали деньги и когда тратили их. Им не дозволялось быть ни производителями, ни потребителями. Из государственных учреждений их устраняли, в судах царили направленные против них предрассудки, и повсюду в гражданской жизни они терпели оскорбления. В подобных условиях было ясно, что произойдет одно из двух: либо они превратятся в ненавистников этого общества, полного несправедливости, либо будут вынуждены искать себе убежище в ином месте».
Согласно Герцлю, эти тенденции будут лишь усиливаться в современном обществе, и он не видит никаких гарантий, которые могли бы защитить евреев от них.
Отсюда единственный, хотя и болезненный вывод: для евреев нет иного пути, кроме ухода из этого общества[1].
С момента, когда Герцль пришел к выводу о неизбежности радикального решения еврейского вопроса, вся его публицистическая и общественная деятельность посвящена этой цели. Здесь не место оценке его политической и организационной деятельности, на особенностях которой мы останавливались выше. Ограничимся оценкой облика реформированного еврейского общества, предлагаемого Герцлем в двух его программных сочинениях — книгах «Еврейское государство» (1896) и «Альтнойланд» (1902). По форме две эти книги различаются коренным образом. «Еврейское государство» написано как судебный протокол, где в немногом содержится многое. Здесь тщательно очерчены, иногда с подлинно юридической тщательностью, вплоть до мелких деталей, предложения относительно учреждения и правового облика организации, которая должна привести к эмиграции евреев и их поселению на новом месте: вопрос о том, будет ли это Палестина или Аргентина, остается в определенной мере открытым, хотя чаша весов склоняется все же в пользу Палестины. С другой стороны, «Альт- нойланд» — это утопический роман, из числа тех книг, о которых Герцль отзывается с неодобрением во введении к «Еврейскому государству», так как они «далеки от жизни». При всей дидактичности своей формы и упрощенности сюжета, не оставляющей много места для читательской фантазии в том, что относится к самому сюжету повествования, роман написан с редким изобразительным талантом, и невозможно остаться равнодушным к творческой мысли, вложенной в создание этой сионистской утопии, место которой — в ряду прочих социальных утопий XIX века. Несомненно, немалая часть притягательной силы книги заключена в живом, трепетном описании заселения заново Эрец-Исраэль — здесь уже нет колебаний в отношении местоположения новой родины: наоборот, все проникнуто глубокой убежденностью, что возрождение еврейского народа возможно только на его «старо-новой» земле[2].
И все же, несмотря на разницу в жанре, в обоих произведениях существует общий основной аспект, и на нем следует остановиться. В том и в другом Герцль описывает не просто общество, которое станет прибежищем для евреев; он также совершенствует его построение, превращая его в примерное общество социальной справедливости, чьи основы заимствованы из лучших образцов литературы утопического социализма XIX века.
Здесь мы усматриваем немалый парадокс, ибо сам Герцль является классической фигурой из мира европейской либерально-гуманистической мысли, и трудно найти человека, более далекого от политического экстремизма, чем он. Его общее политическое мировоззрение склоняется порой к явному консерватизму: например, в «Еврейском государстве» он замечает, что политический режим, который бы его устроил, —
это аристократическая республика, и образцом ему служит конституция республиканской Венеции. Да и в «Альтнойланд» он говорит, что, как любой венецианец имел право быть избранным на должность дожа, так будет и в грядущем еврейском обществе, и в облике его «старо-новой страны» есть явные признаки патернализма («отеческого» управления обществом).
Вместе с этим, вопреки всей своей умеренности, если не консерватизму, Герцль признает, что революция, заключающаяся в создании еврейского государства, будет связана с радикальной трансформацией структуры еврейского общества ввиду необходимости централизованного экономического планирования и превращения евреев из сословия или класса в народ. Их нужно будет вывести из нового (и в то же время старого) гетто среднего класса и ввести в социальную структуру, включающую все слои общества (например, содержащееся в «Альтнойланд» ироническое замечание Герцля, что большинство торговцев в его «новом обществе» — это не кто иные, как греки и армяне, а евреи заняты сельским хозяйством, промышленностью и наукой). Поэтому Герцль сознает тот факт, что подобная национально-социальная революция с самого начала не может быть основана на принципах рыночной экономики, заимствованных из либеральной школы «laisser faire» (свободной инициативы), которая господствует в буржуазно-капиталистическом обществе.
Эта мысль проходит красной нитью через оба основных сочинения Герцля. Уже в «Еврейском государстве» объяснено, что земля будет национальной собственностью, лишь сдаваемой в аренду репатриантам и поселенцам; а в «Альтнойланд» Герцль развивает идею о том, что традиционные законы «юбилейного года» будут возобновлены при организации землевладения в Эрец-Исраэль, так что никогда не возникнет частная собственность на землю — порядок, впоследствии принятый с образованием Еврейского Национального Фонда (Керен-Каемет ле-Исраэль).
Более того, в «Еврейском государстве» Герцль предвидит организацию массового заселения Эрец-Исраэль посредством создания, в широких масштабах, рабочих общежитий и развития разветвленной сети социальных институтов, которые сформируют новое общество по образцу того, что в наши дни мы назвали бы «государством всеобщего благосостояния». Венцом этих социальных основ является, согласно предложениям Герц- ля, семичасовой рабочий день; в этом он опирается на политиков и социальных реформаторов в Бельгии и Англии, доказывая, что самостоятельное с экономической точки зрения общество вполне может быть основано на рабочем дне такой продолжительности.
Центральное положение и символическая важность семичасового рабочего дня находят свое выражение во флаге еврейского государства, предлагаемом Герцлем: «Я представляю себе белый флаг с семью золотыми звездами. Белое полотнище символизирует чистую, новую жизнь; звезды — это семь золотых часов трудового дня. Ведь евреи отправляются на свою новую родину под знаком Труда»[3].
В «Альтнойланд» этот социальный элемент появляется в гораздо более ярко выраженной форме. Здесь ясно сказано, что социальная структура еврейского государства будет основана на общности (Gemeinschaftlichkeit) и взаимности (Mutualismus — понятие из мира французского утопического социализма). Основой экономики послужит общность, но она не будет лишать индивидуума возможности проявления собственной инициативы в рамках коллективного владения основными средствами производства:
«Это — средняя форма между индивидуализмом и коллективизмом; у индивидуума не будут отняты дух деятельности и радость, связанные с владением личной собственностью, и вместе с этим он сможет защитить себя от капиталистической власти в силу своей сплоченности с товарищами по профессии. Мы устранили проклятие, лежавшее на бедных, которые за производимое ими получают меньше, чем богатые, а за необходимое вынуждены платить больше, чем те».
Один из наиболее драматических моментов в «Альтнойланд» — это описание народного собрания в кооперативном поселении Ноедорф (Новая деревня) в Галилее, это собрание дает Герцлю дидактическую возможность изложить — устами героя нового общества Давида Литвака — принципы социальной организации обновленной Страны Израиля. Вот слова, влагаемые Герцлем в уста Литвака:
«Вы, наверное, примете это за шутку, если я скажу вам, что Новая деревня построена вовсе не в Палестине, а в другом месте. Она строилась в Англии и в Америке, во Франции и в Германии. Эта деревня возникла из опытов, книг и мечтаний. Неудачные попытки как практиков, так и фантазеров послужили вам путеводителем, хотя вы и не знали этого».
Герцль даже объясняет, почему потерпели неудачу некоторые социальные реформаторы XIX века и отчего не имели успеха пионеры «первой алии» — они пытались создавать поселения по образцу старой, традиционной деревни, построенной на базе частной собственности. Но современная эпоха не только ввела человека в мир машин, но и открыла перед ним новый социальный век. «Каждую новую машину сопровождала в этом странном XIX веке новая социалистическая мечта», — говорит Герцль устами своего героя. А затем он приступает к широкому историческому обзору теорий утопического социализма XIX века, а также начала кооперативного движения, по образцу которого должно строиться основанное на общности заселение Палестины. В этом обзоре принципов, на которых основано, или, точнее, будет основано, новое «мутуалистическое» (построенное на взаимности) еврейское общество Палестины, Герцль упоминает книгу Эдуарда Беллами «Взгляд назад» (Looking Backward), описывающую, согласно Герцлю, «благородное коммунистическое общество»; Теодора Герцку — автора социалистической утопии «Фрайланд» (этот роман уже упоминался выше); Шарля Фурье, мечтавшего о системе коллективных общежитий-фаланстеров; Этьена Кабе — автора коммунистической утопии «Икария»; пионеров производственной кооперации в Рошдейле (Англия) и других. «Ваше (жителей Ноедорф в Галилее) начинание было бы невозможно без политико-социальной работы, проделанной в XIX веке», — утверждает герой Герцля в заключение своего исторического обзора.
Ясно, что Герцль имел в виду не революционно- политический, а утопический, гуманитарно-реформистский социализм — тот, который впоследствии, в реальности более позднего сионизма Эрец-Исраэль, был назван «конструктивистским». Важно то, что основатель политического сионизма — прототипа того, что позднее именовалось «просвещенным общим сионизмом», — строил его на социально-кооперативных принципах и в обновленной еврейской стране видел воплощение мировоззрения и мечты европейского утопического социализма. Более того, то, что должно, согласно Герцлю, произойти в Эрец-Исраэль, не уникально, — «такое же общество может существовать в любой стране». С социальной точки зрения это предвидение распространяется не только на Эрец-Исраэль, хотя здесь условия роста нового общества с самого начала облегчают его осуществление; оно имеет значение универсального образца или примера.
Эти ярко выраженные социальные элементы подкрепляются и другими аспектами, носящими новаторский, если не революционный характер, и связаны с миром понятий начала XX века, когда писался «Альт- нойланд». Они также выходят за рамки общепринятого в буржуазном мире, в среде и из среды которого вырос Герцль. Как ни стремился Герцль видеть в своем «новом обществе» аристократический элемент, все же оно основано на всеобщем избирательном праве, дарованном как мужчинам, так и женщинам. Если мы вспомним, что ко времени написания этих слов ни одна европейская страна еще не предоставила избирательных прав женщине, да и мужчины в большинстве парламентарных государств Европы были ограничены в этом различными имущественными цензами, мы должны будем признать, насколько радикальной для того поколения была концепция Герцля.
Образование в новом обществе будет всеобщим и бесплатным от начальной школы до университета — еще одно революционное для 1902 года предвидение.
Вместе с тем каждый новый член общества — как мужчина, так и женщина — обязан посвятить два года своей жизни, как правило, в возрасте 18-20 лет, общественной службе — не воинской, а общей социальной службе, так что благодаря услугам представителей этого возраста найдутся достаточные кадры для институтов социального обеспечения, которые будут созданы обществом. Всем жителям обеспечено пособие по старости и на случай потери здоровья, и никто не остается без помощи перед лицом бедности или болезней. Герцль сознает, что и общество конца XIX века могло бы создать такие учреждения, однако «старое общество было, правда, достаточно богато, но страдало отсутствием всякого порядка. Оно было подобно кладовой, полной до краев, где в случае надобности не отыщешь и суповой ложки». Города в новой Стране Израиля строятся по лучшим образцам городского планирования, не завися от спекулянтов земельными участками. Технический элемент весьма силен в картине этого общества будущего: подвесные железные дороги во всех городах страны, скоростные поезда и сеть шоссейных дорог, частный и общественный автотранспорт; каналы и электространции, построенные на использовании разницы в уровнях Средиземного и Мертвого моря, и т. д., и т. д.
Стоит коснуться еще одного аспекта, рассмотренного в «Альтнойланд». Герцля, разумеется, занимал вопрос о будущем арабов в новом обществе, и предлагаемое им решение, при всей своей, видимой ныне, наивности и упрощенчестве, носит отпечаток лучших сторон его универсально-гуманистической мечты. Арабы при желании могут присоединиться к новому обществу как его равноправные члены, и один из них, Рашид-бей, даже появляется в «Альтнойланд» как образцовая фигура благородного и образованного араба, учившегося в Европе, который вместе со своими братьями-евреями в полной мере участвует в развитии Нового общества; в нескольких местах романа он даже отмечает, как много внесли евреи в развитие Палестины, подняв этим благосостояние и жизненный уровень арабов. Вместе с тем Герц ль не забывает подчеркнуть, что культурные особенности арабского населения будут охраняться и пользоваться уважением. Так, хотя арабские женщины и обладают равным избирательным правом — как активным, так и пассивным, — они предпочитают оставаться в традиционных рамках восточного дома, и никто не оказывает на них в этом нажима. Герцль, однако, явно недооценивает потенциал арабского национального движения, развившегося впоследствии в Палестине в немалой степени — как реакция на вызов, брошенный сионизмом. Вряд ли можно обвинять сионистского мыслителя в том, что он не предвидел зарождения арабского национального движения в тот период, когда лишь очень немногие из числа самих «палестинских» арабов действовали или мыслили в национальном духе. Согласно либерально-гуманистическим воззрениям Герцля, достаточно соблюдать равноправие арабов в новом обществе, открытом и плюралистическом с социальной и культурной точек зрения, чтобы разрешить проблемы арабского населения Палестины[4].
Интересен также культурно-политический спор вокруг проблемы взаимоотношений между различными народами и вопроса терпимости, в который вовлечены воображаемые лица — герои «Альтнойланд» в 1923 году. В период, когда развертывается фабула романа, проводятся выборы в Собрание представителей нового общества, и диспут ведется между двумя лагерями: один, во главе с раввином по имени доктор Гайер, стремится ограничить гражданские права в новом обществе, предоставив их одним евреям[5]; другой же лагерь, руководимый героем романа Давидом Литваком, стоит за равноправие и для неевреев, живущих в стране и желающих влиться в новое общество. Излишне говорить, что, согласно принципам Герцля, «сыны света» побеждают «сынов тьмы» и либеральный, просвещенный лагерь Давида Литвака одерживает победу на выборах; причем интересно, что Герцль видел в религиозно-националистическом фанатизме одну из проблем, способных омрачить будущее нового общества в Эрец-Исраэль.
О Герцле написано так много, что в данной главе мы ограничились лишь обзором отдельных аспектов его пророческой мечты и рекомендуем «Альтнойланд» всем тем, кто хочет понять, насколько захватывающим могло быть его предвидение, облеченное в литературную форму утопического романа — пусть сегодня эта форма устарела и вызывает порой улыбку у поколения, на глазах у которого потерпело крах немало утопий. Мы хотели подчеркнуть два главных элемента, на которых строилось предприятие Герцля. Во-первых, Герцль первым обратился к средствам массовой информации и к общественным отношениям, отражающим облик современного мира. Он вывел национальное дело евреев на международную политическую арену и тем самым вызвал чуть ли не мессианское воодушевление, превзошедшее все, что было прежде, в среде самих евреев. Во-вторых, мы хотели выделить социальный элемент именно во взглядах сионистского мыслителя, который был далек от политического социализма и революции, но сознавал, что «Сион трудом будет искуплен» и что без новаторской общественной мысли и мечты не наступит политическое избавление народа Израилева.
Приложение
Т. Герцль. ЕВРЕЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО
Опыт новейшего разрешения еврейского вопроса
(1896)[6]
Предисловие
Мысль, которую я хочу изложить в этом сочинении, уже очень стара. Я говорю о восстановлении еврейского государства. Мир, преисполненный негодования против евреев, будит уснувшую мысль, вызывая на размышления. Я ничего не выдумываю, в чем легко можно убедиться, так сказать, воочию из всего моего исследования в общем и в каждом пункте его в частности. Я не выдумываю ни положения евреев, ставшего достоянием истории, ни средств для спасения их. Те данные, которые я предпосылаю, на самом деле всем ясны и могут быть осязаемы чуть ли не руками. Но если б я хотел обозначить каким-нибудь именем эту попытку разрешения еврейского вопроса, то назвал бы ее не фантазией, а «комбинацией» в высшем смысле этого слова.
Относительно же такого понятия, как утопия, я должен предварительно сказать несколько слов, чем, собственно, и хочу предохранить поверхностных исследователей от ошибки, в которую они могут впасть. На самом-то деле, ведь нет никакого стыда в том, что пишут человеколюбивые утопии.
Напротив, мне удалось бы таким образом еще легче справиться со своим желанием, если бы я своим читателям, - кому это, понятно, будет интересно, - изложил свой план в виде неизвинительного описания какого-нибудь романа, но это все-таки была бы не такая сентиментальная утопия, какую обыкновенно представляли себе до и после Томаса Мора. Я глубоко убежден, что положение евреев в различных странах достаточно печально, даже слишком печально, чтобы из него делать какие-нибудь безделушки. Чтобы понять разницу между моей конструкцией и какой-нибудь утопией, я укажу на очень интересную книгу последних лет, сочинение доктора Т. Герцка «Свободная страна». Это целый ряд довольно осмысленных фантазий, предложенных вполне современным национал-экономическим умом, которые применимы к жизни так же, как и горы экватора, на которых расположена эта воздушная община. «Свободная страна» есть механизм со многими колесами и зубчиками, сцепленными друг с другом, но ничто мне не указывает на то, что ими можно пользоваться; даже и в том случае, если я увижу это общество «Свободной страны» уже созданным, я все-таки посчитаю это за шутку.
Таким образом, вся несостоятельность этих фантазий ясно видна из предыдущего. В проекте же, предложенном мною, заключается, в сущности, ходатайство предупредительной силы. Я только вычерчиваю колесики и зубчики для постройки машины исключительно в той надежде, что найдутся лучшие механики, чем я, которые, положившись вполне на мою долголетнюю опытность и воспользовавшись предложенным мною материалом, исполнят это дело лучше моего.
Я вполне надеюсь на принудительную силу, как на лучшего двигателя, ибо в данном случае эта сила может многое сделать. А что является лучшим двигателем, лучшей силой, как не еврейская нужда? Ведь голь на выдумки хитра! Кто же станет отрицать, что эта сила не основательна? Стоит только вспомнить о паре, который образуется в котле благодаря нагреванию, чтобы понять все значение принудительной силы. Накопившись в котле, он приподнимает крышку его и даже разрывает, если не находит для себя выхода. Этот пар есть те палестинские и другие общества, которые создаются с целью бороться против антисемитизма. Итак, намереваясь этим вопросом заняться подробнее в главе о причинах антисемитизма, я здесь повторяю только, что эта сила, имея любой, какой угодно ей вид, но разумно направленная, достаточно могущественна, чтобы двигать большую машину, требуя при этом людей и богатства. Я глубоко убежден в том, что я прав, но я не знаю, признают ли мою правоту. Первые, кого коснется это движение, едва ли увидят свой славный конец, но уже чутьем достигнется возвышенная уверенность и счастливое сознание внутреннего счастливого существования. Но чтобы в этом проекте нельзя было заподозрить утопии, я хочу быть также аккуратным и в главных деталях обрисовки. Я вполне при этом подготовлен к тому, что бессмысленная насмешка попытается карикатурно ослабить все, предпосланное мной; и даже за примером не надо далеко ходить. Так, один еврей, довольно умный во всем остальном, еврей, которому я объяснил все вышеизложенное мной, сказал: «Все, представленное как будущее благо, есть только утопия», - но это ошибочно. Всякий министр, например, финансов имеет дело в своих бюджетах с предполагаемыми цифрами, и не только с такими, прототип которых он имеет уже в прошлых годах, но и с такими цифрами, которые он надеется получить при введении какого-нибудь нового налога, ибо нельзя рассуждать о бюджете, не зная приблизительно цифры его доходов и расходов, но будут ли поэтому все финансовые предприятия считаться утопиями, когда известно, что нельзя в точности определить итога? Но я ставлю своим читательницам и читателям более суровое и, если хотите, более странное требование. Я прошу образованных людей, к которым я главным образом обращаюсь и которым дороги интересы еврейского народа, вспомнить и изучить некоторые старые мысли; я обращаюсь к лучшим евреям, которые деятельно занимались разрешением еврейского вопроса, предлагая им категорически признать свои попытки ошибочными и недействительными. При изложении своей идеи мне придется бороться с опасностью, ибо если я скрою все, что предстоит в будущем, то покажется, что я сам не верю в возможность ее осуществления, если же я буду говорить против действительности, то все это, пожалуй, покажется бессмыслицей, пустой мечтой; поэтому я утверждаю, что верю в возможность исполнения своей мысли, если даже я не окажусь в состоянии найти конечную форму ее.
Еврейское государство - это мировая потребность, и, следовательно, оно будет создано. Но если эта мысль будет достоянием только одного лица, то она на самом деле покажется странной, а если с этим согласятся одновременно многие евреи, то это окажется вполне возможным и исполнение не будет представлять собой особенных трудностей. Все дело зависит от числа последователей, так что, может быть, наши молодые люди, молодое поколение, которому уже и теперь закрыты все пути и которое в новом государстве найдет полную возможность достигнуть чести, свободы и счастья, может быть, говорю я, оно позаботится о распространении этой идеи.
С опубликованием этой работы я лично считаю свою задачу исполненной и опять возьмусь за перо только в том случае, если к этому меня принудят мои противники или если снова придется опровергнуть или устранить ошибки.
Если то, что я сейчас здесь пишу, еще не подтверждается; если страдания евреев, может быть, еще не так велики и я опередил свое время, то поживем и посмотрим. От самих евреев теперь зависит, чтобы это сочинение не оказалось только выдумкой. Если теперешнее поколение еще слишком глухо, то придет другое, более возвышенное, лучшее.
Евреи, которые захотят, будут иметь свое государство, вполне его заслуживши.
Вступление
Политико-экономический взгляд людей, стоящих в центре практической жизни, часто нам мало понятен, и только таким образом можно объяснить, почему евреи верят в свою неспособность и слепо повторяют за антисемитами: «Мы же... живем благодаря нашим соседям-земледельцам; если бы их около нас не было, нам пришлось бы голодать». Это один из тех несчастных пунктов, на который указывает наше ослабленное самосознание при своих несправедливых жалобах. Как же в самом деле обстоит дело с этими соседями? Насколько указывает старая физиократическая ограниченность, оно покоится на том детском заблуждении, что в деревенской жизни подобные вещи случаются сплошь и рядом. Мы не так далеки от жизни, чтобы не знать, что мир постоянно меняется благодаря непрекращающимся завоеваниям в области знаний и техники. В наше удивительное время всевозможных технических успехов и духовно неразвитый, умственный бедняк уже может вокруг себя наблюдать своими закрытыми глазами новые владения - плоды предприимчивого духа. Работа без предприимчивости - это работа рутинная, по старинке, типическим примером которой является земледелие, остающееся в том же положении, в каком оно находилось много тысячелетий назад при наших дедах. Во многих случаях материальное благополучие было осуществлено единственно благодаря предприимчивости.
Теперь же чуть ли не стыдятся сознаться в такой банальной истине, но если бы мы все были исключительно предпринимателями, нам не нужно было бы совершенно земледельцев. Нам не указан ряд постоянных владений, и мы с каждым днем завоевываем все новые и новые. У нас появились рабы, обладающие сверхъестественной силой, вызвавшие своим появлением в культурном мире смертельную конкуренцию ручному труду, - я говорю о машинах. Правда, нам нужны и работники, чтобы приводить машины в движение, но для этих потребностей у нас достаточно рук, даже слишком много. Только тот осмелится утверждать, что евреи не способны к ручному труду или не желают им заниматься, кто не знаком с положением их во многих местностях Восточной Европы. Я не хочу в этом сочинении предпринять какую-нибудь защиту евреев, ибо все благоразумное, равно как и все сентиментальное по этому вопросу уже сказано. Теперь недостаточно иметь верные доводы для ума и сердца; слушатель должен быть способен прежде всего понимать сказанное, иначе это будет гласом, вопиющим в пустыне, но если слушатели уж очень далеко ушли вперед, то проповедь напрасна. Я верю, что люди могут в жизни преуспевать, достигая высших ступеней, но думаю, что это удастся только после медленной и отчаянной борьбы. Если бы мы захотели ждать, пока средний класс облагородится, о чем мечтал Лессинг, когда писал своего «Натана Мудрого», то не хватило бы нашей жизни, ни жизни наших детей, внуков и правнуков, но тут совсем с другой стороны нам приходит на помощь дух времени. Последнее столетие принесло нам массу ценных открытий - при помощи технических данных, приобретенных трудом, и этот сказочный успех еще не утратил своего значения для человечества. Хотя отдаленность расстояний на земной поверхности уже устранена, однако мы еще страдаем от неудобств, вызываемых теснотой. Несмотря на то что найдены теперь способы быстро и безопасно плыть на гигантских пароходах по незнакомым дотоле морям и строить надежные железные дороги, привозящие нас к вершине горы, которой мы раньше едва ли могли достигнуть при сильной усталости в ногах; несмотря на то что нам в настоящее время известно все, что происходило в странах, которые еще не были открыты в то время, когда Европа держала евреев заключенными в гетто, и просвещенное время наступило еще столетие тому назад, мы все-таки страдаем и терпим, не находя средств к разрешению еврейского вопроса. Но есть ли это анахронизм? Итак, я думаю, что электрический свет был открыт не для того, чтобы повсюду освещать некоторые украшения пышных комнат, а чтобы при его свете могли разрешаться мировые вопросы человечества, из которых одним, и далеко не маловажным, является еврейский. Разрешая его, мы делаем благородное дело не только для самих себя, но и для многих других тружеников, обремененных невзгодами жизни.
Еврейский вопрос существует, и было бы безумием его не признавать. Это несчастное наследие средних веков, с которым культурным народностям едва ли удается теперь справиться при всем своем великодушном желании, обнаружившемся в том, что они дали нам эмансипацию; но устранить существующий порядок вещей пока не удалось, и еврейский вопрос неизбежен в любом месте, где только мы скопляемся в значительном количестве, а там, где его нет, он возникает вместе с появлением евреев-эмигрантов. Мы, конечно, стремимся туда, где нас не преследуют, но наши преследователи поистине вездесущи. Это будет продолжаться даже в таких высокопросвещенных странах, как Франция, до тех пор, пока еврейский вопрос не будет политически разрешен. Несчастные евреи ввозят теперь антисемитизм в Англию, как они ввезли его в Америку. Я хотел бы разобрать и уяснить себе антисемитизм, который оказывается слишком запутанным явлением, и рассматриваю его как еврей, но без всякой тени ненависти или страха. Я хотел бы понять, что в антисемитизме - голая насмешка, общая зависть, врожденное предубеждение, религиозная нетерпимость и что - мнимо-необходимая оборона; считая вместе с тем еврейский вопрос вопросом социальным и вопросом религиозным, я, чтобы разрешить этот вопрос, нахожу необходимым и предлагаю сделать его мировым вопросом с политическим оттенком, и тогда пусть разрешат его культурные народы.
Мы - народ своеобразный, народ особый.
Мы повсюду вполне честно пытались вступить в сношения с окружающими нас народами, сохраняя только религию наших предков, но нам этого не позволили. Напрасно мы верны и готовы на все, а в некоторых странах даже чрезмерные патриоты; напрасно жертвуем мы им своею кровью и достоянием, подобно нашим согражданам; напрасно трудимся мы, стремясь прославить наши отечества успехами в области изящных искусств и знаний; напрасно трудимся мы, стремясь увеличить их богатства развитием торговли и промышленности, все напрасно. В наших отечествах, в которых мы живем столетия, на нас смотрят, как на чужестранцев, очень часто даже те, родоначальники которых даже не думали о той стране, в которой уже слышались стоны наших предков и за которую они проливали свою кровь. Кого считать скорее чужими в стране, может, конечно, решить большинство. Подобный вопрос вообще решает сила, как все вопросы, возникающие при массовых народных сношениях. Я же ни во что не ставлю наше доброе насиженное право, когда я все это должен высказать как личность, стоящая вне закона. В настоящее время и, насколько можно видеть, - в будущем сила господствует над правом. Мы, значит, напрасно повсюду стараемся быть ревностными патриотами, какими были гугеноты, которых принуждали выселяться. Если бы нас оставили в покое...
Но я уверен, что нас не оставят в покое. Нас не хотят оставлять в покое, а притеснениями и преследованиями нас нельзя истребить. Ни один народ в истории не перенес столько мучений и страданий, сколько мы. Лица, насмехавшиеся над евреями, избирали, конечно, наши слабости мишенью для своих насмешек, и евреи с твердой волей напрасно возвращались к своему корню, к своему стволу i когда возникли преследования, что можно было наблюдать сейчас же непосредственно за эмансипацией, ибо евреи, стоящие духовно и материально значительно выше, представляли себе эмансипацию совсем иначе. При некотором продолжительном, политически благоприятном положении мы, вероятно, все ассимилировались бы повсюду, но я думаю, что это было бы не похвально. Гражданин, желающий для блага своей нации уменьшения еврейской расы, должен прежде всего подумать о продолжительности нашего политически благоприятного положения, ибо только в таком случае может произойти ассимиляция, в противном же случае никакие государственные узаконения не в силах этого изменить: так глубоко засели в народе застарелые предрассудки и неприязнь к нам. Кто хочет об этом подумать, кто хочет в этом убедиться, тот пусть только поближе познакомится с духом народа, у которого все сказки и пословицы пропитаны антисемитизмом. Правда, народ прежде всего - большое дитя, которое, конечно, можно перевоспитать, но на это перевоспитание, в лучшем случае, потребуется довольно продолжительное время, так что мы, как я уже сказал, другим образом значительно скорее сможем найти помощь.
Ассимиляция, под которой я разумею не только внешние изменения, например, платья, языка или привычек и манер жизни, но и уравнение в мыслях, чувствах, в понимании искусств, может произойти при смешении, что может быть допущено большинством только как необходимость. Ни в коем случае нельзя привить подобную меру путем предписаний, циркулярно. И тут же налицо примеры. Венгерские либералы, поступившие недавно таким образом, находятся теперь в очень интересном заблуждении, достойном внимания; предполагаемое же смешение может опять-таки быть иллюстрировано первым попавшим случаем: крещеный еврей женится на еврейке. Борьба, которая велась в последнее время относительно браков, значительно обострила отношения между христианами и евреями в Венгрии, так что она скорее повредила, чем принесла пользу смешению рас. Кто на самом деле желает исчезновения евреев, может видеть возможность этого в смешанных браках, а чтобы евреи могли так поступить, они должны приобрести экономические силы, которые позволят преодолеть укоренившиеся общественные предрассудки. Примером является аристократия, где известное смешение наблюдается чаще всего. Старое дворянство подновляет еврейским золотом свои поблекшие фамильные гербы - еврейские имена при этом исчезают; но каким представляется это явление в средних классах, где главным образом сосредоточивается еврейский вопрос, так как евреи - народ с преобладающим средним элементом? Здесь необходимое достижение власти, равносильное имущественному цензу евреев, уже находится в ложном положении, а если теперешняя власть евреев уже вызывает такие крики и ярость со стороны антисемитов, то каких выходок надо ждать с их стороны при дальнейшем росте этой власти. Уступок в данном случае нельзя ждать, ибо было бы порабощение большинства меньшинством, которое недавно еще ставили ни во что и которое никакого значения не имеет ни в административном, ни в военном ведомствах. Итак, я думаю, что поглощение евреев невероятно даже при большом успехе со стороны остальных граждан. В этом со мной тотчас согласятся там, где господствует антисемитизм, там же, где евреи в настоящую минуту чувствуют себя относительно хорошо, там, вероятно, будут жестоко нападать и оспаривать, не соглашаясь с моими предположениями. Они только тогда мне поверят, когда их снова посетят насмешки и притеснения, и чем дольше антисемитизм заставит себя ждать, тем суровее он проявится. Скопление эмигрирующих евреев, которых притягивает очевидная безопасность, равно как и движение, возникающее среди местных евреев, купно подействуют тогда, вызывая бурную реакцию. И ничего нет проще подобного заключения. Но что я не желаю кого-либо огорчать, говорю только на основании известных, обоснованных данных, да позволено мне будет объяснить ниже, коснувшись предварительно тех возражений и той вражды, которые могут возникнуть ко мне среди евреев, живущих в данную минуту при благоприятных условиях. Насколько же это, конечно, касается частных интересов, представители которых чувствуют себя удрученными исключительно вследствие ограниченности своего ума или трусости, то мимо них можно пройти только с презрительной насмешкой, ибо интересы бедных и притесненных значительно важнее. Но я постараюсь разъяснить каждому подробно его правоспособность и выгоду, желая предотвратить возможность какого-нибудь ложного представления, из-за которого, например, евреи, пользующиеся теперь всеми благами и преимуществами хорошей жизни, могли бы потерпеть некоторый вред, если мой план будет приведен в исполнение. Серьезнее будут возражения, что я препятствую ассимиляции евреев там, где хотят привести ее в исполнение, и врежу дальнейшей ассимиляции там, где она уже совершилась, настолько, насколько я как единичный писатель в силах изменить или ослабить ее. Это возражение возникнет главным образом во Франции, хотя я жду его и в других местах, но я хочу прежде всего ответить французским евреям, так как они представляют собой самый наглядный пример.
Как сильно я ни преклоняюсь перед своеобразием нации, которая создает выдающихся граждан: художников, философов, изобретателей или полководцев, равно как и общую историческую группу людей, которую мы называем народом; как сильно, повторяю, я ни преклоняюсь перед этой нацией, я все-таки не противлюсь и не оплакиваю ее исчезновения. Кто может, хочет или должен погибнуть, тот пусть погибает, но индивидуальность евреев не может, не хочет и не должна погибнуть. Она не может погибнуть потому, что внешние враги ей препятствуют, не хочет погибнуть - что она доказала в течение 2000 лет в целом ряде притеснений, и, наконец, не должна погибнуть, что я пытаюсь доказать в этом сочинении многим евреям, потерявшим, по-видимому, уже всякую надежду. Целые ветви еврейства могут отпасть или умереть, но само дерево останется жить. Бели таким образом некоторые или все французские евреи будут протестовать против только что сказанного, так как они уже ассимилировались, то я им очень просто отвечу, что это дело их мало интересует. Вы - французские «израэлиты», превосходно, а дело, которое я предлагаю, касается исключительно евреев. Таким образом, вновь образующееся движение в пользу основания еврейского государства, о котором я говорю, так же мало повредит французским «израэлитам», как и ассимилированным евреям других стран. Напротив, все мною предложенное принесет им только пользу, да, только одну пользу, ибо им больше не станут мешать в их «хроматической функции», выражаясь словами Дарвина. Они могут смело ассимилироваться, ибо теперешний антисемитизм навсегда умолкнет. Им даже поверят, что они ассимилировались до глубины своей души, если они, когда на самом деле образуется новое еврейское государство с его лучшим управлением, все-таки останутся там, где они теперь живут. Эти ассимилированные евреи извлекут еще большую пользу, чем христиане, от ухода евреев, верных своему началу, своему корню, ибо они будут тогда освобождены от беспокойной и неизбежной конкуренции еврейского пролетариата, который вследствие политических притеснений и имущественной нужды принужден был перекочевывать из страны в страну, с места на место. Этот блуждающий пролетариат наконец прочно усядется, и христианские общественные деятели, известные больше под именем антисемитов, смогут успокоиться насчет поселения иностранных евреев. Еврейские же общественные деятели, horribile dictu (страшно сказать - лат.), этого сделать не смогут, несмотря на то что они поставлены в гораздо худшие условия. Стремясь уменьшить домашнее зло, ассимилированные евреи только импонируют антисемитизму или даже обостряют уже существующий, ибо, подыскивая различные средства, они останавливаются на «благодетельных» предприятиях и учреждают эмиграционные комитеты для приезжающих евреев. Казалось бы, что это явление ясно противоречит моим словам, и было бы странно, если бы граждане не заботились о нуждающихся и притесненных собратьях. Но дело-то в том, что некоторые из этих вспомогательных обществ действуют совсем не в пользу гонимых евреев. Заботясь якобы о них, они на самом деле думают о том, как бы как можно быстрее и как можно дальше удалить бедных и несчастных скитальцев. Таким образом, при более внимательном обсуждении данного вопроса выясняется, что иной очевидный друг и благодетель еврейства есть не больше, как замаскированный антисемит. Что же касается колонизации как таковой, то, будучи сама по себе очень интересным и удобным опытом разрешения еврейского вопроса, она до сих пор велась очень странно. Я не хочу и не могу допустить, чтобы тот или другой еврейский деятель смотрел на занятие колонизацией, как на приятное времяпрепровождение, что тот или другой деятель и благодетель, давая евреям возможность странствовать и переселяться, смотрит на это, как на спорт какой-нибудь, где лошадям, например, дают возможность прыгать и скакать. Ведь дело очень серьезное и, к несчастью, очень печальное. Если же я назвал эти опыты интересными и удобными, то я имел в виду это постольку, поскольку они в небольших размерах представляют собой практического предвестника идеи еврейского государства; и постольку они полезны для нас, поскольку мы, воспользовавшись ошибками, происшедшими при колонизации, сможем избегнуть их при разрешении нашей идеи в больших размерах. Распространение антисемитизма, являясь необходимым следствием искусственного скопления евреев, кажется мне самым ничтожным злом; значительно хуже, по моему мнению, то, что результаты у эмигрировавших явно неудовлетворительны, ибо они таким образом вызывают сомнение или даже убеждение в непригодности еврейских масс. Это сомнение при разъяснении можно, положим, уничтожить целым рядом совершенно простых, следующих друг за другом аргументаций вроде, например, того, что бесцельное или не исполненное в «малом» еще не гарантирует такого же результата и в «большом», что маленькое предприятие при известных условиях может причинить убытки, в то время как большое предприятие при тех же условиях приносит доходы; что челнок, плывший не раз в ручье, тонет в реках, где плывут железные гиганты, что никто не богат и не силен настолько, чтобы переселить народ с одного места на другое, что подобное переселение может произойти только во имя идеи. Но важно то, чтобы существовала идея, чтобы идея учреждения государства имела свою обаятельную силу, свое значение, а это имеется. С того самого момента, как закатилось солнце для евреев, они в течение всей ночи своей истории не переставали и не перестают мечтать о государстве. «В будущем году в Иерусалиме!» Это старое, но вечно юное желание, не оставляющее еврея ни на одну минуту дня и ночи. Теперь, кажется, ясно, как из мечты может осуществиться светлая мысль. Нужно только всем вычеркнуть из своей памяти различные старые предубеждения, сбивчивые, недальновидные представления, иначе ограниченные умы могут легко подумать, что переселение будет совершаться из культурной страны в некультурную, невежественную. Напротив, наше переселение именно стремится к культуре, поднимаясь все выше и выше по ступеням развития, а не возвращаясь к прежним ступеням. Наши эмигранты перейдут на жительство не в мазанки, а в прекрасные дома, построенные по всем современным требованиям; они не потеряют свое благоприобретенное имущество, но только, превращая его в капитал, сменяют хорошее положение на лучшее, они не разлучатся со своим облюбованным местожительством, пока не найдут его снова, не оставят старый дом, пока новый не будет готов; наконец, в новую страну отправятся только те, кто вполне убежден, что благодаря этому его положение улучшится. Сначала, значит, отправятся уже отчаявшиеся, затем бедные, затем средний класс, а там уже и богатые люди, и, таким образом, первые мало-помалу достигнут обеспеченного положения и сравняются с тем, кто придет впоследствии. Переселение en masse (массовое - фр.) всегда можно сравнить с течениями, где все попавшее, увлекаясь, уносится вперед. Этим уходящим евреям не угрожают никакие сельскохозяйственные или имущественные кризисы или неприятности, напротив, их ждет период благополучия, а для оставшихся граждан-христиан наступит период переселения в места, оставленные евреями.
Таким образом, этот могущественный отток больших масс произойдет без всякого сотрясения, и его начало уже есть конец антисемитизма. Евреи уйдут как уважаемые друзья, и, если впоследствии единичные личности вернулись бы обратно, их в цивилизованных странах, вероятно, примут так же хорошо, как и других иностранцев. Это переселение не будет каким-нибудь бегством, а, напротив, вполне организованным переходом под контролем общественного мнения.
Но подобное движение не может быть приведено в исполнение одними только частными средствами, а требует для своего осуществления дружественного соучастия теперешних правительств, которые от этого получат только существенную пользу. Что же касается идейной чистоты дела и средств для его выполнения, то их можно найти в сообществах, образующих собой так называемую «моральную» или «юридическую» особь; и вот эти-то оба понятия, которые в юридическом смысле очень часто смешиваются, я хочу разъединить. Моральную особь я хочу видеть в Еврейском Союзе, который будет заведовать всеми сторонами дела, а рядом с ним я поставлю Еврейское Общество, которое будет заведовать исключительно торговлей и промышленностью страны. Что же касается тех единичных личностей, которые показывают вид, что намерены были бы предпринять подобное исполинское дело, то они могут быть или неблагонамеренными, или ограниченными людьми. Таким образом, моральная особь нашей идеи слагается из характера деятельности ее членов, достаточность же средств юридической особи обрисовывается ее капиталами.
* * *
Итак, при помощи вышеизложенного я хотел в очень кратких словах предотвратить ту массу возражений, которая будет вызвана уже одним словом «еврейское государство», а там я с большим спокойствием постараюсь ответить на другие возражения, а кое-что, уже обнаружившееся, изложу подробнее, остановившись на нем подольше даже в том случае, если это будет не в интересах сочинения, мысль которого должна развиваться по возможности быстрее и главным образом кратко. Но если я на старом фундаменте хочу строить новый дом, то прежде всего я должен попробовать его, а затем уже строить. Признавая подобный порядок вещей вполне разумным и справедливым, я буду придерживаться его и сначала в общей части разъясню идею, устранив при этом старые и нелепые понятия, изложу план и твердо установлю политико-экономические и национальные условия. Затем в специальной части, распадающейся на три главных отдела: Еврейский Союз, Образование новых поселений и Еврейское Общество, я поговорю о способах выполнения нашей идеи, и, наконец, в заключение я скажу еще несколько слов об остальных вероятных возражениях.
Мои еврейские читатели могут сохранить терпение и прочесть это сочинение до конца, и чье сомнение будет благоразумно побеждено, тот пусть поближе станет к нашему делу.
Затем я обращусь исключительно к разуму, хотя отлично сознаю, что этот последний сам по себе недостаточен. Старые заключенные ведь неохотно оставляют места заключения. Мы узнаем наконец, подросла ли юность, в которой мы так нуждаемся, юность, идущая об руку со старостью, юность, твердо выступающая, юность, умозаключения которой превращаются в воодушевленную решимость.
2. Еврейский вопрос
Никто не станет отрицать, что положение евреев более чем незавидное. Во всех тех странах, где они живут в большом количестве, их в большей или меньшей степени преследуют. Равноправие, если даже подобное и признано законодательством, почти везде, к их несчастью, значительно сокращено. Уже средние должности в войсках или различных общественных и частных ведомствах для них недоступны. Стараются даже вытеснить их из торговли, пропагандируя повсюду: «Не покупайте у евреев!» Нападки в парламентах, собраниях, прессе, на церковных соборах, на улице или во время путешествий, при выезде из известных гостиниц, наконец, в местах их постоянного жительства увеличиваются с каждым днем. Преследования эти в различных странах и в различных собраниях носят различный характер: в России, например, выселяют из сел и деревень; в Румынии дело обычно кончается убийством некоторых евреев; в Германии при случае бьют их; в Австрии бушуют антисемиты, терроризируя всю общественную жизнь; в Алжире странствуют лица, проповедующие травлю людей; в Париже так называемое лучшее общество смыкается, чуждаясь евреев, - словом, вариации бесчисленны.
Но пусть не подумает благосклонный читатель или прелестная читательница, что я хочу их утруждать излишним перечислением всех ограничений, которые практикуются по отношению к этим несчастным людям; я не буду также останавливаться пред единичными случаями, как тяжелы они бы ни были; я не думаю также вызвать к нам сочувствие, - все это напрасно, неосновательно и недостойно. Я удовольствуюсь только опросом самих евреев: правда ли, что в странах, где мы живем в большом количестве, положение наших врачей, адвокатов, инженеров, техников, учителей и представителей других знаний и искусств действительно невыносимо; что весь средний класс у евреев в ужасном, угрожающем положении; что несчастья простого народа происходят из-за наших богатств, что наши бедняки терпят гораздо больше, чем всякий другой пролетариат? Я думаю, что гнет везде имеется, но, проявляясь в высших, зажиточных слоях евреев только как неприятность, он в средних слоях общества уже выражается тяжелым, глухим стеснением, а в низших слоях есть уже не что иное, как только отчаяние, бьющее в глаза своей наготой. Во всяком случае, как ни проявлялся бы этот гнет в различных слоях общества, он везде оканчивается одним и тем же, сливаясь в общий крик берлинцев: «Долой евреев!» Я постараюсь поэтому сформулировать еврейский вопрос в самых сжатых и самых ясных выражениях: должны ли мы уже уйти? И куда? Или мы можем оставаться? И как долго? Остановлюсь прежде всего на втором вопросе: можем ли мы надеяться на лучшие веяния, набраться терпения и с Божьей помощью ждать, что цари и народы на земле смилостивятся над нами? К несчастью, я должен ответить, что нет никакой надежды. А почему? Да потому, что цари, если бы даже мы были близки их сердцу, как и остальные граждане, не могут нас защитить.
Они только усилят ненависть к евреям, если окажут последним слишком много предпочтения, хотя бы под этим «слишком» нужно было разуметь значительно меньшее, чем то, на что имеет право всякий обыкновенный гражданин или всякий народ.
Все народы, у которых живут евреи, - явные или замаскированные антисемиты.
Обыкновенно толпа не имеет никакого понятия об историческом развитии, да она и не может его иметь; она не знает, что европейские народности платятся теперь за грехи средних веков, что мы теперь являемся тем, чем сделало нас гетто, что мы приобрели особенную способность к денежным операциям только потому, что нас оттеснили к ним; она не знает, что и теперь повторяется то же самое: что нас оттесняют к денежным операциям или, выражаясь специальным термином, опять толкают на биржу, закрывая пред нами все другие пути. Но наше присутствие на бирже, наши торговые операции опять-таки служат мишенью для новых нападок, новым источником для ненависти.
К тому же мы неутомимы и производим средний интеллигентный класс, которому нет никакого исхода и который поэтому является таким же опасным элементом для общества, как возрастающие капиталы. Образованные, но неимущие евреи теперь все становятся в ряды социализма, и социальная борьба, во всяком случае, должна теперь отразиться на наших же спинах, ибо мы как в социалистическом, так и в капиталистическом лагере занимаем очень видное место.
Новейшие попытки, предпринятые для разрешения еврейского вопроса
Искусственные приемы, которые применялись до сего времени для улучшения и изменения несчастного и бедственного положения евреев, были или незначительны, как, например, эмиграция и колонизация их в различных странах, или ложно понимаемы, как, например, попытки превратить их в крестьян на полях их теперешней родины, то есть в местах их постоянного жительства. И чего мы в самом деле достигнем, если какой-нибудь тысяче евреев дадим другое положение, переведем в другую страну? Либо эта тысяча погибнет, или, если она начнет процветать, то во всей своей силе встанет антисемитизм со всеми своими средствами. К тому же мы уже раньше говорили обо всех этих попытках, практиковавшихся и практикующихся до сих пор, - переселять бедных евреев в другие страны. Эмиграция, во всяком случае, неудовлетворительна и бесцельна, если не прямо противна цели; и благодаря этим приемам разрешение интересующего нас вопроса только тормозится, затягивается и, может быть, даже затрудняется.
Кто думает и хочет превратить евреев в земледельцев, тот удивительным образом заблуждается. Крестьянство есть собственно историческая категория, в чем легко и удобно можно убедиться из привычек и забот крестьянина, в большинстве случаев разнообразных и старых, и его земледельческих орудий. Те и другие совершенно примитивны, ничем не отличаясь от привычек или земледельческих орудий его предшественников. Он пашет тем же плугом, он сеет еще рукой, он косит еще допотопной косой и молотит допотопными цепами, несмотря на то что для всего этого имеются уже очень давно превосходные земледельческие орудия и машины. Сельскохозяйственный вопрос есть в то же время и машинный вопрос, и на этом пути Америка, подобно крупному хозяину, пожирающему мелкого, победила Европу. Крестьянин, таким образом, на общем фоне вполне определенная фигура. Если его искусственно оберегают, то это совершается за счет политических интересов, которым он призван служить. Если же создавать новых крестьян по старому рецепту, то это только безумное и невыполнимое желание. Никто настолько не силен и не богат, чтобы насильственно отодвинуть ход культуры, и даже при всех могущественных средствах самостоятельных государств уже одна задержка культуры в прежнем состоянии есть необыкновенная и необычайная задача. И вот при таких-то обстоятельствах хотят еврея, интеллигентность которого нельзя отрицать, принудить сделаться крестьянином старого покроя. Это так же возможно, как сказать еврею: вот тебе лук и отправляйся на войну! Как, вправе воскликнуть он, с одним луком отправляться на войну, когда другие снабжены малокалиберными ружьями и крупповскими пушками! Евреи, которых хотят омужичить, вполне правы, если они при таких обстоятельствах не трогаются с места. Лук - прелестное оружие, но все-таки ему место только в музее.
Существуют, конечно, страны, где ненавистные евреи приходят на полевые работы и могут ходить на заработки, занимаясь земледелием, но тут-то и замечается главный антисемит, тут-то и зарождается главный источник вражды и ненависти.
Мировые филантропы, заботящиеся о еврееях и посылающие их пахать землю, совершенно упускают из виду мнение последних, а они, эти будущие крестьяне, имеющие полное право высказать свое мнение, могли бы очень многое сказать. Земельная подать, неурожаи, экономический гнет крупных земледельческих хозяйств, работающих дешевле, а особенно американская конкуренция делают жизнь крестьянина достаточно горькой. Вместе с тем необходимо иметь в виду и фабричного или мастерового, которого нельзя заставить голодать, оставляя без необходимого хлеба, ибо его политическое значение все возрастает, и цены на зерно не могут бесконечно увеличиваться. Все эти затруднения очень хорошо известны всем, и я привожу их здесь только потому, что хотел напомнить, как ничтожны попытки прежние и попытки, предпринятые в настоящем с известной, в большинстве случаев похвальной, целью разрешить столь наболевший и вполне назревший вопрос. Ни эмиграция, ни искусственное омужичивание духовно развитых сил нашему пролетариату помочь не может, точно так же, как и чудное средство «ассимиляция», о котором я уже говорил выше. Таким образом, почти невозможно осилить антисемитизм; он не может быть уничтожен пока его основы не будут уничтожены, - а можно ли последние уничтожить?
Причины антисемитизма
Я не хочу здесь говорить о нравах и обычаях или о старых предрассудках и глупостях, я хочу только коснуться политических и имущественных основ. Наш сегодняшний антисемитизм ни в коем случае не должно смешивать с ненавистью и враждой к еврейской религии, наблюдавшимися в прежние времена. Эта ненависть и вражда, основанные на различии исповеданий, еще и до сих пор наблюдаются в единичных странах. Другое дело - то сильное движение, которое наблюдается теперь, - оно совершенно иного характера. В больших государствах, где антисемитизм главным образом свил себе гнездо, он является следствием эмансипации евреев. Когда культурные народы, заметивши всю бесчеловечность ограничений, освободили нас, освобождение явилось уже слишком поздно. Не будучи по закону эмансипированы в тех странах, где мы жили, мы в наших гетто превратились странным и непонятным образом в какой-то средний класс, явившись вместе с тем для всех остальных сильными конкурентами, внушающими ужас.
Очутившись затем вдруг, после эмансипации, в круге буржуазии, мы должны были выдержать давление с двух сторон, с внешней и внутренней. Наконец, ведь и нельзя узаконенное уже равноправие, в каком бы оно виде теперь ни находилось, еще больше расширить, не только потому, что оно грешит против умеренности, но также и потому, что тогда все евреи, богатые и бедные, тотчас разделятся на различные пагубные партии. Но если посмотреть на оборотную сторону медали, то, собственно, против нас особенно существенного сделать нельзя. Вот в прежние времена у евреев поотнимали их украшения, бриллианты, золото и пр.; но каким образом теперь заполучить их движимое имущество? Оно все в бумажках, блуждая по белу свету, или, может быть, схоронено в христианских кассах. Правда, можно ценность всех этих железнодорожных, банковских и др. акций или бумаг разных строительных обществ и других крупных предприятий легко побить понижением, и где окажется самое большое поступление доходов и налогов, там сосредоточится и вся масса движимого имущества. Но все подобные попытки могут отразиться не только на евреях, но и на христианах; где это уже испробовали, там тотчас переживали очень тяжелые имущественные кризисы, никоим образом не ограничивающиеся одними евреями, в которых главным образом метили; эти стрелы менее всего в них попадали, а следствием такой невозможности уничтожить еврея является то, что ненависть к нему только увеличивается и растет. Антисемитизм в соседях растет не по дням, а по часам, и будет расти, потому что причины, вызывающие его, очень прочно усвоены народом и не могут быть поколеблены.
Отдаленная причина, или causa remota, подобного порядка вещей есть отсутствие в средние века возможности ассимиляции, ближайшая же причина всего этого, или causa proxima, есть наш продуктивный излишек среднего интеллигента, не имеющего никакого выхода ни вверх, ни вниз, то есть не имеющего, собственно, никакой здравой возможности превратиться в низший класс или подняться в высшие слои общества. Беднея, мы образуем пролетариат и создаем разрушителей, то есть низший персонал руководителей разных революционных партий, а одновременно с этим вверху увеличивается наша денежная сила, которая опять-таки внушает страх.
Влияние антисемитизма
Гнет, в котором мы находимся, не делает нас лучше.
Мы, кажется, ничем не отличаемся от других людей, хотя, правда, не любим своих врагов и притеснителей, - это совершенно верно; но только тот нам может это поставить в вину, только тот нас может в этом укорять, кто сам остается победителем в подобной борьбе чувств. Этот гнев естественно вызывает в нас ненависть, враждебное отношение к нашим притеснителям, что, со своей стороны, снова вызывает гнет, притеснения, и, не будучи в состоянии выйти из этого круговорота, мы вертимся, как белка в колесе.
Все-таки, скажут мягкосердечные фанатики, этого всего можно избежать при помощи всеобщей любви.
Нужно ли мне еще в самом деле доказывать, что это за сентиментальная болтовня? Кто хочет при теперешней борьбе за существование создать улучшенное состояние только во имя всеобщей любви людей, тот по меньшей мере утопист.
Не отрицая, конечно, всего блага идеи всеобщей любви, я не могу, однако, не согласиться с тем мнением, что всеобщая любовь возможна только при светопреставлении; что же касается ассимиляции, то, поговоривши уже о ней выше, я все-таки ни на одно мгновение не соглашусь сказать, что желал бы ее. Наше своеобразное «я» достаточно известно и определенно и вопреки всем унижениям слишком высоко, чтобы желать его гибели, его уничтожения. Но, может быть, мы могли бы повсюду среди народов, нас окружающих, незаметно разрастись или, напротив, рассеявшись, не оставить после себя и следа, если бы нам только в течение двух поколений дали полный покой. Но нас не оставляют, а, напротив, каждый раз через короткие промежутки времени из-за терпимости к нам возникает все большая и большая вражда. Наше благополучие, кажется, заключает в себе нечто раздражающее, ибо свет уже в течение многих веков привык видеть в нас самых жалких бедняков среди остальных, не желая при этом, по своему ли незнанию или из-за злобного характера, понять, что наше благополучие ослабляет нас, а наша отчужденность уничтожает. Только гнет приводит нас к прежнему состоянию, только ненависть наших соседей заставляет нас чуждаться их, только притеснения побуждают нас volens-nolens (волей-неволей - лат.) составлять ту историческую группу, которую так легко узнать по роковым ее признакам. Мы - особый народ, но быть таким заставляют нас обстоятельства; мы составляем государство в государстве, но к этому нас побуждают; враг делает нас такими против нашего желания, и это мы наблюдаем сплошь и рядом в истории. В несчастье мы сплачиваемся и неожиданно обнаруживаем нашу силу. Да, у нас есть эта сила, чтобы создать государство и, чего доброго, даже образцовое! Мы имеем все физические и материальные средства, необходимые для подобного дела, но прежде чем поговорить об этом подробно, прежде чем коснуться наших умственных деятелей, нашего духовного материала, лучше было бы познакомиться с главными пунктами плана, по которому все это создается.
План
Всякий план в своем основном виде прежде всего должен быть прост, иначе он не будет удобопонятным всякому, знакомящемуся с ним. Наш план, в сущности, таков: если бы нам дали достаточную территорию на началах сюзеренства для нашей справедливой необходимости, предоставив обо всем остальном позаботиться нам самим, то все создалось бы само собой. Возникновение нового сюзерен- ства не смешно и не невозможно; ведь на наших же глазах создавалось подобное, мы это переживали и наблюдали даже у народов менее зажиточных, менее образованных и к тому же значительно слабее. Этим вопросом могли бы заняться правительства тех стран, которые свободны от антисемитизма.
Чтобы исполнить эту задачу, очень простую в принципе, необходимо создать два общества: Еврейский Союз и Еврейское Общество. Союз должен быть органом созидательным, а Общество - органом исполнительным. Общество могло бы заведовать ликвидацией дел лиц, эмигрирующих из каких-нибудь стран, а с другой стороны, оно могло бы организовывать на местах нового поселения необходимый движимый и недвижимый инвентарь, не допуская, однако, эмиграции евреев быть сплошной и быстрой.
Нет! Эмиграция должна совершаться медленно и продолжаться десятки лет, иметь своими пионерами сначала самых бедных, строящих по заранее обдуманному плану города, улицы, мосты, железные дороги, телеграфы, регулирующих пути и, наконец, заботящихся о собственных домах в городах, которые они избрали бы своим постоянным местом пребывания, обрабатывая эту страну.
Их работа создала бы спрос и предложение, эти вызвали бы к жизни рынки, а последние привлекли бы новых поселенцев, причем каждый являлся бы туда добровольно, на собственный риск и издержки. Труд, который тратился бы на обработку земли, поднимал бы ценность страны. Евреи быстро поняли бы, что для их предприимчивости, которую до сих пор так ненавидят и позорят, открылась бы новая сфера деятельности, открылись бы новые владения. Но если хотят создать государство, то переселять необходимо не en masse, что веками и тысячелетиями считалось единственно возможным. Странно и неразумно возвращаться к старой культуре, о чем мечтают некоторые сионисты. Если бы нам, например, пришлось очистить страну, в которой кишат дикие звери, разве мы поступили бы так, как поступал европеец в пятом столетии? Мы не вышли бы на медведя в одиночку с одним копьем и мечом, но, устроивши правильную облаву, чтобы загнать зверя в одно место, послали бы ему мелинитовую бомбу. Или, если бы мы захотели что-нибудь построить, разве мы делали бы так, как делали раньше? Мы строили бы смелее и изящнее, чем это делали раньше, так как у нас имеются все средства, о которых в пятом примерно столетии даже и не мечтали.
Когда все, таким образом, благодаря нашему бедному классу было бы готово, средний, более зажиточный и имущественный класс пошел бы на смену во главе со средним интеллигентом, имеющимся у нас в большом избытке.
Итак, пусть вопрос о переселении евреев будет поставлен на очередь и пусть каждый выскажется, но это ничуть не значит, что должно произойти разногласие, так как в этом случае все дело может погибнуть. Кто не согласен, тот может остаться, равно как и безразличны возражения отдельных личностей; кто же согласен, тот пусть станет под наше знамя, содействуя успеху дела словом и делом. Евреи, согласившиеся и присоединившиеся к нашей идее о государстве, составят Еврейский Союз, который получит полномочия и первенство в правлении и сможет говорить и действовать от имени евреев. Он составит как бы зерно государства, и, тем самым, государство уже будет основано, а раз остальные государства окажутся настолько подготовленными, чтобы отдать евреям в сюзеренство какую-нибудь нейтральную страну, то о принятии этой страны и ее устройстве опять-таки позаботился бы Союз.
На мысль в данном случае приходят две территории, достойные внимания, - Аргентина и Палестина, на которых остановились еще раньше колонизационные попытки, но так как при колонизации господствовал принцип выбора поселенцев, при котором немедленно обнаруживался ряд притеснений, ужасавший многих эмигрантов и отклонявший их от переселения, останавливая, таким образом, дальнейший приток евреев, то и попытки эти всегда кончались неудачно. Только в том случае эмиграция имеет и будет иметь свой raison d'etre (смысл - лат.), когда в основе будет надежная верховная власть.
А тем временем, пока устав для этого Еврейского Союза будет вырабатываться нашими теперешними государственными властями и пока эти последние уяснят себе суть дела, Союз сможет находиться под покровительством европейских государств. Мы могли бы поручиться нынешним правительствам за огромные выгоды, мы могли бы взять на себя часть государственных долгов, заключить торговые договоры, которые нам самим также очень нужны и т. п. От возникновения такого государства соседи могли бы только выиграть, ибо как в большом, так и в малом государстве культура всегда увеличивает значение сношений.
Палестина или Аргентина? Куда идти, в Палестину или Аргентину? Еврейский Союз будет благодарен за всякий клочок земли, который ему дадут, лишь бы только мнения и мысли евреев могли там свободно и беспрепятственно высказываться и созревать.
Аргентина - одна из естественных богатейших стран, огромнейшая равнина с незначительным населением и умеренным климатом, более всего, конечно, подходит для наших целей. Аргентинская республика должна быть очень заинтересована в том, чтобы уступить нам часть своих обширных территорий. Правда, теперешнее переселение евреев произвело там свое неудовольствие, но нужно объяснить аргентинскому правительству существенную разницу нынешней эмиграции от предполагаемой.
Что же касается Палестины, этой нашей незабвенной исторической родины, то одно имя ее уже имеет само по себе большое значение для еврейского народа вообще и для эмиграции и колонизации в частности. Если бы турецкий султан захотел отдать бы нам Палестину, то мы могли бы обязаться привести финансы Турции в полный порядок. Для Европы же мы образовали бы там нечто вроде оплота, преграды против Азии, мы заботились бы о распространении культуры среди невежественных народов Азии. Оставаясь вместе с тем со всеми государствами Европы в союзе в качестве нейтрального государства, мы, таким образом, были бы гарантированы за наше существование. Что же касается священных для христиан городов, то, будучи изолированы, они в нас могли бы только найти почетную стражу, которая своим существованием ручается за исполнение своего обещания. Эта почетная стража была бы великим символом решения еврейского вопроса после восемнадцати столетий, полных мучений, страданий и притеснений.
[...]
Заключение
Как много еще недосказано, сколько недостатков, вредных колебаний и бесполезных повторений заключается в этом сочинении, несмотря на то что я очень долго обдумывал и часто переделывал его.
Искренний и сочувствующий читатель, понимающий и недосказанное, не оставит этой книжки из-за ее недостатков и недомолвок, но, напротив, сам постарается их исправить и принять участие своими умственными и нравственными силами в деле, которое принадлежит не одному лицу.
Что же касается меня, то я, кажется, вполне выяснил суть дела и главные условия для его удачного выполнения.
Некоторые возражения я, правда, предвидел, но я знаю, что есть еще очень много других, менее важных и более важных, из которых довольно видное место занимает возражение, что на свете существует не одна только нужда и бедственное положение евреев; но я думаю, что о своих мы обязаны как можно скорее позаботиться, ибо если мы сами не будем стремиться к самостоятельности и заботиться о себе, кто же посторонний позаботится о нас? Впрочем, нам могут сказать, что лучше сгладить или, вернее сказать, стереть с лица земли границы, отделяющие нас от остальных людей, чем заботиться о том, чтобы создать еще более редкие отличия, но я думаю, что так могут говорить только милые мечтатели, память о которых давно исчезнет с лица земли, когда идея об отечестве будет еще в полном расцвете. Всеобщее братство есть только приятная мечта, а вражда необходима, хотя бы для высших эгоистических целей. Но как же? Раз евреи не будут иметь врагов в своем собственном государстве, то они сделаются слабыми, постепенно станут вымирать, еврейской нации в скором времени угрожает совершенное исчезновение? Я думаю, что евреи, как и всякая другая нация, будут всегда иметь достаточное количество врагов и недругов, но как только у них будет своя собственная земля, они уже не смогут снова рассеяться по всему свету. Не может государство быть предано уничтожению, раз будет существовать всемирная культура. Нынешняя же культура достаточно могущественна и обладает всем необходимым для своей самозащиты, так что только ограниченный человек может в наше время страшиться за благосостояние государства и бояться его уничтожения.
Что же касается менее важных возражений, то им числа нет, подобно тому, как нет числа заурядным людям в сравнении с выдающимися; но некоторые из них я все-таки попытаюсь опровергнуть. Всякий, кто хочет стать под белым знаменем с семью звездами, должен мне помочь в этом, ибо очень легко может случиться, что придется бороться со злыми, малодушными и ограниченными людьми, к сожалению, с нашими же собратьями.
Но, может быть, скажут, что я даю антисемитам оружие в руки, потому ли, что я подношу голую правду, или потому, что я не провозглашаю, что мы все без исключения превосходные люди и что между нами нет дурных? Или, может быть, скажут, что я указываю антисемитам способ, благодаря которому нам могут вредить? Я решительным образом отрицаю это. Все, что я предлагаю, может быть исполнено только в том случае, если евреи охотно и в огромном числе примкнут к моему проекту. Можно говорить против единичных личностей и вредить обществам, составленным нынешними могущественными евреями, но никто никогда и ни в коем случае не станет говорить против целого государства и всех евреев. Равноправие евреев в том виде, в каком оно теперь существует и санкционировано законом, не может быть увеличено; неоднократно мы в этом убеждались хотя бы из того, что подготовительные работы и попытки к увеличению их прав уже обрекают всех евреев, бедных и богатых, произволу различных гибельных партий; официальное же уменьшение их прав повсюду имело бы своим следствием экономические кризисы. Следовательно, ничего существенного против нас нельзя предпринять, если не желают причинить самим себе вреда.
Между тем ненависть все растет и растет. Богачи очень мало это замечают и чувствуют, но наши бедняки! Пусть спросят их, увеличивающих собой ряды пролетариата пропорционально возникновению и увеличению антисемитизма, и тогда все станет ясно. Но, может быть, некоторые из наших состоятельных соплеменников думают, что гнет не столь велик, чтобы нужно было эмигрировать, и укажут на то, что евреи неохотно уходят даже при насильственном изгнании? Это происходит оттого, что они не знают, куда идти; что они принуждены переходить из одной чужбины в другую! Мы же им указываем путь в давно желанную страну, хотя при этом не скрываем, что могущественной силе воодушевления придется бороться со страшной силой привычки.
Могут сказать, что преследования далеко не такие ужасные, как это было в средние века. Да, оно-то так, но за это время наша чувствительность возросла настолько, что мы не видим никакого уменьшения наших страданий. Долгие, многовековые преследования слишком расстроили наши нервы.
Наконец, могут сказать, что предприятие это бесцельно и безнадежно даже в том случае, если мы уже получим страну и самостоятельность, так как туда последуют только бедняки. Но они-то нам и нужны! Отчаявшиеся и потерявшие надежды только и годятся для завоеваний и приобретений. Нам может еще кто-нибудь заметить, что если бы было возможно, то давным-давно сделали бы это. Так ведь раньше этого нельзя было сделать, а теперь возможно. Еще лет сто, пятьдесят тому назад на это посмотрели бы, как на несбыточную мечту, на пустую бредню, теперь же все это - насущная необходимость. Богатые люди отлично сознают, что с деньгами все можно сделать, и те бедняки и простолюдины, которые и не подозревают всего значения естественной силы человека, без сомнения уверуют в новую миссию, так как они не потеряли еще надежды на получение новой страны.
Так оно, собратья! Не сказка и не обман! Всякий может в этом легко убедиться, так как всякий из нас носит в себе мысль об этой давно желанной стране и составляет часть обширного государственного механизма, кто своими умственными силами, кто - физическими, а кто - материальными. А кто думает, что это дело очень продолжительное, что на образование государства потребуется даже в лучшем случае очень много лет, а тем временем над евреями будут насмехаться, евреев будут теснить, обирать, грабить, убивать, - тот глубоко заблуждается. Лишь только мы решимся выполнить наш план, как тотчас утихнет и исчезнет антисемитизм, так как это решение принесет с собой и окончательный мир.
Весть об основании Еврейского Союза как молния облетит по телеграфу весь мир, а одновременно с этим наступит и облегчение. Тотчас уедет излишек нашей интеллигенции, в лице которого мы будем иметь необходимый состав наших первых организаций. Тут будут начальники и чиновники, учителя и юристы, техники и врачи, и дело наше будет подвигаться вперед поспешно, без каких-либо опасных экономических сотрясений. За успех нашего дела будут молиться не только в синагогах, но и в церквах, ибо это есть освобождение от старого гнета, от которого равно терпели и терпят все.
Но прежде всего с нашим проектом должны близко познакомиться те, кому дороги интересы еврейства; мысль об основании государства должна проникнуть в самые отдаленные места, где только живут наши собратья, и все евреи наконец откажутся от своего бесполезного выжидания, так как наша жизнь вступит в новую фазу. Всякий будет заботиться о себе самом, и число желающих само собою возрастет. Какая слава ждет самоотверженных борцов за наше правое дело! И я убежден, что из земли явятся необходимые люди. Маккавеи снова воскреснут, и дух их и отвага будут витать над нами! Еще раз я повторяю, что евреи, которые захотят, будут иметь свое отечество. Пора уже нам, наконец, жить как свободным гражданам в своей собственной стране и умирать в своем собственном отечестве. Нашей свободой освободится мир, нашими богатствами он обогатится. Все, что мы будем предпринимать для своего собственного благосостояния, будет принадлежать всему человечеству и способствовать его процветанию.
[1] Насколько болезненным был этот вывод для Герцля в личном плане как для человека, укоренившегося в буржуазной культуре Европы, можно видеть из замечания, сделанного им в посвященной языку главе «Еврейского государства». Там он говорит, что евреи в своей стране по-прежнему будут
«держаться каждый своего языка... Мы и там останемся такими же, как теперь, и никогда не перестанем тосковать и любить те страны, где мы родились и которые были вынуждены оставить».
[2] В названии «Альтнойланд» (нем. «Старо-новая страна») заметен, без сомнения, отклик утопической книги современника и земляка Герцля, д-ра Теодора Герцки (Hertzka) «Фрайланд» («Свободная страна»), вышедшей в свет в 1890 году. Социальные порядки нового общества, описанного Герцлем, сходны с таковыми у Герцки, причем Герцль и сам не раз упоминает Герцку как в «Еврейском государстве», так и в «Альтнойланд». Однако в своем дневнике Герцль свидетельствует, что назвал книгу «Альтнойланд» по аналогии с названием синагоги Махарала (р. Иехуда Лива бен Бецалель) в Праге «Альтнойшуль» («Старо-новая синагога»), символизировавшей в глазах либерального еврейства Центральной Европы того времени возвышенное чудо существования еврейства.
[3] Как известно, Герцль предложил этот флаг в качестве флага Сионистской организации, но идея наткнулась на сопротивление некоторых английских сионистов, выходцев из «делового мира», которые видели в семизвездном знамени излишнее подчеркивание социального элемента, противоречащего их мировоззрению. Под их нажимом Герцль отказался от своей идеи, и так родился знакомый нам сионистский флаг со «щитом Давида» в центре, помещенным между двумя голубыми полосами, ставший впоследствии флагом государства Израиль.
[4] Как было сказано, трудно предъявлять претензии с моральной или исторической точек зрения тому, кто в 1902 году видел в этом свете проблему палестинских арабов. Однако тот, кто рассматривал эту проблему 80-х годов XX века с позиций одних лишь личных прав, свидетельствует этим, что события последних восьмидесяти лет не оставили никакого отпечатка в его сознании и политическом видении.
[5] С глубокой иронией рисует Герцль образ раввина Гайера — вначале фанатичного антисиониста, принявшего затем сионизм и превратившегося в ярого фанатика и в этом, новом для него учении.
[6] Цит. по: Сионизм в контексте истории. Хрестоматия. Кн. 1.
Иерусалим, 1992. С. 284-329.