Иудаизм онлайн - Еврейские книги * Еврейские праздники * Еврейская история

Глава 9. Язык, страна и нация (Э.Бен-Иехуда)



Элиэзер Бен-Иехуда (Перельман; 1858-1922) известен в первую очередь благодаря делу, которому он посвятил свою жизнь, — возрождению языка иврит в качестве разговорного. Он одним из первых утверждал, что иврит должен быть превращен в живой язык повседневного общения, в отличие от просветителей (маскилим) классического периода, видевших в иврите лишь язык культуры еврейского народа. Многие годы отдал он составлению словаря языка иврит, заложившего основы новой лексикографии этого языка. Однако его жизненный путь от ученичества в иеши- вах Литвы, годов изучения медицины и вплоть до поселения в Эрец-Исраэль в 1881 году, отмечен совершенно уникальным интеллектом, оказавшим сильное влияние на все разнообразие форм эволюции культуры и образования на языке иврит и на еврейское национальное сознание, которое неразрывно связано со Страной Израиля.

В студенческие годы Бен-Иехуда познакомился с революционными идеями русского народничества и был не так уж далек от тех представителей этого движения, которые стояли за индивидуальный террор как средство достижения целей революции; но на протяжении всего этого периода он был близок и к журналу Переца Смоленскина «Ха-шахар», где публиковал свои заметки вплоть до переезда в Эрец-Исраэль.

Переселение Бен-Иехуды в Страну Израиля также было революционным по своей сути шагом, больше никто из еврейских просветителей в России, даже после 1881 года, не переехал в Эрец-Исраэль; он призывал к переезду в Палестину еще до волны погромов. В разработанной Бен-Иехудой идеологии, призывающей к переселению в Эрец-Исраэль, как и в личном примере ее воплощения, есть культурно-интеллектуальная специфика.

Его доводы строятся на проницательном анализе кризиса просветительского движения, анализе, выполненном оригинальным и новаторским методом.

Это находит свое программное выражение в открытом письме редактору журнала «Ха-шахар», написанном Бен-Иехудой в 1880 году по поводу острой полемики, развернувшейся в то время между Перецом Смо- ленскиным и берлинскими маскилим относительно пользования языком иврит. Смоленский выступил против подхода, характерного для берлинского реформизма. Его представители утверждали, что если евреи — это не народ, а всего лишь религиозная община, то надобность в языке иврит отпадает. Язык — так заявляли они, исходя из опыта национальных движений XIX века, — является одним из признаков национального существования; поэтому, если реформизм намерен подчеркнуть вечный, универсально-этический характер еврейства, а не его преходящие национальные черты, то нет смысла в поддержании существования иврита. Смоленский, наоборот, утверждал следующее: специфика еврейского национального существования состоит в том, что Израиль как народ духа существует вне связи с определенной территорией, и одним из обручей, скрепляющих это духовное существование, является именно язык иврит, носитель духовных ценностей еврейского народа.

Бен-Иехуда разделяет национально-культурные позиции Смоленскина, но не останавливается на этом.

Следует помнить, что речь идет о взглядах Смоленскина периода до 1881 года, когда он стремился развивать еврейскую национальную культуру, но вне связи с Эрец-Исраэль или с возобновлением его заселения.

В письме Смоленскину Бен-Иехуда откликается на явление, тревожившее в то время группу еврейских просветителей в России и Восточной Европе: художественно-эстетический уровень литературы Хаскалы на иврите был невысок. Вот уже десятки лет существует просветительское движение, вызвавшее широкий культурный ренессанс и возобновление творчества на этом языке. Очерки, романы, стихи и песни вновь создаются на иврите, и этот язык превращается в средство духовного общения все более широкого круга образованных людей, овладевающих им во все растущей сети современных школ на иврите. И все же Бен-Иехуду не покидает чувство, что все эти усилия не создают большой литературы, и он пытается вскрыть причины посредственности, серости и подражательности «эстетической продукции» Хаскалы.

Его ответ, упомянутый в открытом письме Перецу Смоленскину, предельно прост: подлинная литература может расцветать только в социально-национальном обрамлении, в среде, говорящей на языке данной литературы. Литература же Хаскалы, создаваемая на иврите в России и других странах, искусственна, лишена корней подлинно художественного творчества, то есть оторвана от жизни. Творящие на иврите писатели не пользуются им в повседневной жизни; они описывают на иврите общество, которое в действительности говорит не на нем, а на идише или на языке местного населения. Как может расцвести истинная литература, пока существует такой разрыв между творцом и почвой подлинного творчества? Литература на иврите сможет достичь расцвета лишь в обществе, говорящем на нем, где будет еврейское большинство, пользующееся этим языком в своей жизни и деятельности:

«…Мы не сможем оживить язык иврит иначе, как в стране, где численность говорящего на иврите населения превысит число неевреев. Умножим же число евреев в нашей безлюдной стране и возвратим то, что осталось от нашего народа, на землю предков; оживим нацию, и оживет ее язык!»

Таким образом, обновление языка не ограничится рамками интеллектуального усилия, пытающегося развить язык как средство духовного общения одних только образованных людей. Одно лишь «интеллектуальное возрождение» такого рода, составляющее программу маскилим, в конечном итоге обрекает язык на истощение, подобно средневековой латыни, и на духовное бесплодие, в котором погрязла литература Хаскалы. Тот, кто стремится возродить иврит, должен добиваться этого путем территориальной концентрации евреев в Эрец-Исраэль. Культурно-языковая романтика национальных движений века слышится в словах Бен-Иехуды: «Не переводами мы оживим его (язык), а лишь вложив его в уста наших потомков на той земле, где он когда-то цвел и плодоносил!» Принято считать, что идея возрождения иврита как разговорного языка возникла у Бен-Иехуды в результате его переселения в страну и развития еврейского населения Эрец-Исраэль. Наоборот: его переселение в страну — это действие, проистекающее из убеждения, что только в Эрец-Исраэль возможна настоящая литература на иврите и подлинное культурное возрождение этого языка. Для Бен-Иехуды программа переселения в Эрец-Исраэль и превращения иврита в разговорный язык, а не только в язык интеллектуальной культуры образованных кругов явилась ответом на дилемму, стоявшую перед движением Хаскалы в России. Концепция, в соответствии с которой возрождение языка не может быть делом одних лишь образованных слоев, а должно отражать подлинно массовые процессы, превращающие иврит в язык народа, — это, без сомнения, попытка применить к еврейской среде идеи, вытекающие из русской народнической мысли, к которой Бен-Иехуда был близок. Как русские народники полагали, что социальная революция будет делом не одной только интеллигенции, что образованные люди должны «идти в народ», жить среди него, испытать его мытарства и подготовить его к революции, — так же, согласно Бен-Иехуде, должно обстоять дело в отношении просветительского движения, пропагандирующего иврит. Если это будет уделом одной лишь интеллигенции, развлекающейся в своей учености обрывками библейских фраз и языковыми блестками, их дело обречено, оно станет оторванным от реальности архаизмом. Согласно Бен-Иехуде, язык следует нести в народ, его нужно обратить в средство повседневного общения широких слоев, в язык, на котором мать будет говорить с ребенком, а муж — с женой. Одним словом, возрождение языка следует вывести из атмосферы салонов и журнальных редакций, превратив его в подлинно народное национальное явление. Это — перевод народнической традиции в действительность культурно-языковой трансформации, совершающейся в еврейском обществе.

Для Бен-Иехуды национальная культура и национальный язык невозможны без реальной социальной почвы национальной жизни. Такое понятие, как «народ Духа», на котором Смоленский основывал свою деятельность до 1881 года, оторвано от почвы этой реальности и поэтому обрекает дело на неудачу. Как у прочих народов мира национально-политическое и языковое возрождение связаны друг с другом, так же будет и у евреев:

«Напрасно будем мы взывать: поддержим язык иврит, чтобы он не умер! Только если мы оживим нацию и вернем ее на родную землю, оживет и язык иврит. Ибо, в конце концов, господа, только этим мы спасемся навеки, а без этого спасения погибнем, погибнем навсегда!..

Еврейская религия может продолжать свое существование и на чужой земле; она изменит свой облик, приспособившись к месту и времени, и ее судьба будет той же, что и судьба всех религий. Но нация? Нация будет жить только на своей земле, на этой земле она обновится, вернет себе свою молодость и принесет великолепные плоды, как в былые дни!»

Переезд Бен-Иехуды в Эрец-Исраэль и его деятельность в Иерусалиме, сопровождавшаяся трудной борьбой с религиозными фанатиками, рассматривавшими превращение иврита в язык повседневного общения как «богохульство», — все это явилось логическим и последовательным выводом из его мировоззрения, видящего в национальной революции широкое народно- общественное явление, которое не может быть уделом одного лишь тонкого, наиболее образованного слоя.

Это «хождение в народ», превращение иврита в язык, усваиваемый с раннего детства, представляет собой вторую языковую революцию, которой подвергся иврит в XIX веке, последовавшую за первой, превратившей его из языка «священного» в язык образованных кругов. В этом заключается специфический вклад Бен-Иехуды, который он воплотил в своей интеллектуальной деятельности и общественной борьбе, переселившись в Эрец-Исраэль. Еврейский народ, язык иврит и Эрец-Исраэль по-новому переплелись у него, составив единое целое.

Приложение
Э. Бен-Иехуда. ПИСЬМО ИЗДАТЕЛЮ ГАЗЕТЫ «ХА-ШАХАР»

(1880)[1]

29 кислева 5641, Алжир Издателю «Ха-Шахар» привет! С Вашего позволения, сударь, я желал бы высказать несколько замечаний, касающихся Вашей статьи «Еврейский вопрос — вопрос жизни». Я не имею представления о том, что Вы, сударь, собираетесь еще сказать по этому вопросу в последующих номерах «Ха-Шахар», но ваш основной тезис кажется достаточно ясным на основании вводной части, которую я прочел. Поэтому я и осмелился разобрать Вашу статью и отослать Вам свои критические замечания, уверенный в том, что Вы не истолкуете моих возражений превратно и опубликуете их в «Ха-Шахар».

В этой статье Вы, сударь, сами разрушаете все, что с таким трудом создали за последнее десятилетие. До сего дня Вы были верны доктрине Избавления, бывшей основною, сквозной темой всех Ваших писаний, — до такой степени, что в одной из своих книг Вы выразили убеждение в том, что всякий оставляющий эту надежду перестает тем самым быть евреем; Вы стремились восстановить наш народ из руин, Вы обрушились на «Берлинское просвещение» и его основателей за то, что они изгнали из сердец своих последователей надежду на Избавление нашего народа.

На протяжении последних десяти лет Вы, сударь, посвятили себя этой задаче и оставались непоколебимы перед лицом самых яростных нападок; и вот теперь, в последней статье, Вы говорите, как человек, чей горизонт всецело ограничен настоящим, как человек, отчаявшийся в возможности Избавления своего народа и потерявший веру в будущее.

Ибо если мы все еще надеемся на Избавление, если мы еще не утратили надежду стать «живой нацией», то наша мысль должна руководствоваться представлением о том, чем станет этот народ, когда возрождение произойдет. Сегодня мы кажемся умирающими, но завтра непременно проснемся к жизни, сегодня мы оказались на земле чужестранцев, но завтра мы будем жить на земле своих отцов; сегодня мы говорим на чужих языках, но завтра заговорим на иврите.

В этом смысл надежды на Избавление, и я не знаю иного; мы верим в Избавление, в ясном, буквальном значении этого слова, а не в какой-то завуалированный и чрезмерно изысканный суррогат его. Если надежда на такое Избавление воодушевляет Вас, — если и Вы мечтаете о подобном будущем для нашего народа, — то почему же пришли Вы к заключению, будто еврейский язык мертв, неприменим для всех искусств и наук и пригоден лишь для «материй, относящихся к наследию Израилеву»? Не будь я убежден в возрождении еврейского народа, я отбросил бы иврит как бессмысленное затруднение. Я бы согласился тогда с тем, что берлинские маскилим были правы, утверждая, будто иврит имеет смысл лишь как язык просвещения. Отчаявшись в приходе Избавления, они не видели в этом языке никакого иного смысла. Ибо — позвольте мне, сударь, спросить: что есть иврит для человека, переставшего быть евреем? Разве он значит для него больше, чем латынь или древнегреческий? Для чего ему изучать иврит и читать произведения возрождающейся на нем литературы? Почему, в самом деле, необходимо выражать «еврейскую науку» лишь на иврите? Да и какова, в сущности, ценность такой науки? Как может наука, которую допустимо излагать лишь на ее исконном языке, быть достойна называться знанием? Где найдем мы на свете народ, чью премудрость можно выразить только на его родном языке? Я понимаю, сударь, что, принимая подобную позицию, Вы руководствовались самыми высокими мотивами. Вы видели, как нашая молодежь уходит от языка предков, и потому быстро изобрели аргументы, рассчитанные на то, чтобы положить конец этому злу. Поэтому Вы вступили на новый путь, утвердили новую теорию — о том, что мы духовная нация и что жизнь наша отличается от жизни всех прочих народов, ибо жизнь Израиля только в духе, дух этот только в Торе, Тору же можно выразить лишь на одном из человеческих языков; и потому, если мы отказываемся от нашего языка, мы отказываемся от своего духа, тем самым обрекая себя на смерть! Однако для того, чтобы Ваша теория устояла, все эти посылки должны быть справедливы: и то, что мы духовная нация, и то, что наш дух только в Торе, и то, что Тору можно выразить лишь на нашем языке. Но на чем, сударь, покоятся все эти посылки? Стремясь спасти свой народ от мертвой хватки берлинских маскилим, вы создали эти посылки острым своим умом.

Вы слышали, как берлинские маскилим говорят: ни один народ не может выжить без собственной территории, мы же живем на чужой земле и, следовательно, мы не народ.

Вы поспешили возразить, вы воскликнули: «Это ложь! Еврейский народ отличен от всех других народов. Политическая сфера необходима для жизни всех прочих наций, но еврейский народ живет в сфере духа. Дух его, как он выражен в Торе, и есть его царство. Несмотря на изгнание из пределов родины, еврейский народ сохранится, ибо его дух и Тора с ним; он будет жить, доколе жив дух».

В поддержку своего тезиса Вы выдвинули и другие аргументы. Если я не прав, говорили Вы, то пророка Иеремию мы должны назвать предателем и изменником, ведь он подрывал боевой дух армии и даже желал, чтобы враг захватил его в плен. После того, как Навуходоносор разрушил его родную страну, Иеремия написал своему народу, находившемуся в изгнании: «Стройте домы и живите в них, и разводите сады и ешьте плоды их… плен будет продолжителен». Вы утверждали, что действия пророка Иеремии могут быть признаны верными, только если Израиль есть духовная нация, а его национальная жизнь основывается не на земле, а на духе, ибо Иеремия знал, что этот дух будет крепнуть в изгнании, что душа народа очистится и он не будет более почитать чужих богов.

Но, сударь, лишь столь острый ум, как Ваш, мог создать такие чудесные теории. Даже если бы мы признали, что все Ваши доводы верны, неужто Вы действительно думаете, что они помогли бы нашему народу? Разве не ясно Вам, сударь, что, если бы Ваши мнения преобладали среди всего еврейского народа, они принесли бы ему больше вреда, чем те заблуждения, которые мешали ему до сих пор? Не будь я убежден в том, что разрушение нашей страны было вызвано множеством причин, я без колебания заявил бы, что именно Иеремия разрушил свою Родину и отдал ее иноземцам! Он сделал это неумышленно, ибо, быть может, думал так же, как Вы, но разве нам лучше от того, сделал он это неумышленно или с умыслом? Разве была какая-то разница в масштабах катастрофы, произошедшей, когда в ворота Иерусалима из-за ошибки Иеремии вошел Навуходоносор, и той, когда в ворота его вошел Тит из-за предательства Иосифа Флавия? Разве Исайя I и Исайя II думали так же, как Иеремия? Разве разделяли его воззрения Зрубавел и Нехемия? Разве следовали за Иеремией мудрецы Талмуда, установившие: живущий за пределами Эрец- Исраэль подобен человеку без Бога.

Но оставим в покое эти столь отдаленные от нас времена, ибо чрезвычайно тяжело судить о событиях, имевших место около двадцати пяти веков тому назад, особенно поскольку от тех времен остались лишь слова Иеремии, тогда как слова других пророков, например Шемаии, Нехеламитянина, Ахава, сына Комии, и Седекии, сына Маасеи, бесследно утеряны.

Создавая свою теорию, Вы преследовали цель помочь еврейскому народу, оживить в юношестве верность ему — но добьетесь ли Вы успеха? Будет ли мнений и доводов довольно, чтобы смирить бушующие вокруг нас бурные потоки, не дать им смыть нас? Являемся ли мы духовной нацией или нет, дела не решает. Независимо от того, каковы могут быть наши теоретические выводы, события в мире будут и дальше развиваться своим собственным путем, без оглядки на наши мнения. Разве не видим мы, что близится конец нашего народа? Разве одно только берлинское просветительство является причиной всех наших бед? Действительно, даже в тех странах, где евреи не слыхали ни имени Моше Мендельсона, ни его учения, еврейская молодежь идет по тому же пути, что и евреи Германии, отходя от своего народа и языка своих отцов. Берлинские маски л им написали много книг, разработали теории, доказывающие, что мы не являемся народом; евреи всех других стран, в любой стране, где коснулись их лучи просвещения, мыслят подобным образом, с тою только разницей, что не считают нужным тратить много слов на оправдания.

Так какой же прок, сударь, во всех этих теориях? Каждому очевидно, сударь, что молодежь наша уходит от нашего языка, — но почему? Потому что язык этот представляется ей мертвым и ненужным. Все наши усилия заставить ее оценить важность этого языка для нас, евреев, будут бесполезными. Это поймет лишь еврей с еврейским сердцем, но такой человек поймет и без наших советов. А потому давайте действительно оживим наш язык! Давайте научим молодежь говорить на нем, и тогда она никогда его не предаст! Но мы не сможем оживить еврейский язык иначе, как в стране, где число еврейских жителей превышает численность неевреев. Станем же увеличивать еврейское население в нашей безлюдной стране; возвратим остатки нашего народа на землю отцов; возродим народ, а тогда и язык его возродится! Только такой подход, такая позиция могут разрешить все «вопросы» и положить конец всем дебатам. Такой призыв привлечет внимание даже тех евреев, которые ныне смеются над нами и считают нас безумцами. Человеческое сердце трогают не умствования, а чувства. Мы можем убеждать день напролет, кричать, что мы народ, хоть мы и лишены Родины, но все это будет тщетно и бессмысленно. Но мы можем обратиться к чувствам людей, к сердцам евреев, сказав им: земля отцов наших ждет нас, давайте заселять ее; а став в ней хозяевами, мы снова станем народом, как все другие. Такие слова будут выслушаны со вниманием, ибо сердце человеческое, сударь, даже сердце маскила, мягко, оно легко поддастся такому порыву.

Верно, еврейский народ и его язык умерли вместе. Но смерть эта была вызвана естественными причинами, это не была смерть от истощения, наподобие той, которая постигла римскую нацию, умершую навсегда! Еврейская нация была дважды убита, оба раза это случалось, когда она была в расцвете юных сил. Точно так же, как возродилась она после первого изгнания со своей земли, после поразившей ее национальной смерти и достигла даже больших духовных и материальных высот, точно так же теперь, после того как погибла убившая ее римская нация, она восстанет в еще большем величии, чем перед вторым изгнанием! Еврейский язык тоже не умер от истощения; он погиб вместе с нацией, и, когда нация возродится, он оживет! Но сударь, мы не можем оживить его переводами; мы должны сделать его языком наших детей, которые будут расти на земле, где он некогда цвел и приносил прекрасные плоды! Наш народ обладает неограниченными возможностями! С того дня, как он появился в мире, и до нынешнего дня путь его был цепью чудес; его история, его Тора и религия, в сущности, весь народ в целом — все это чудеса. И потому в силах этого народа теперь, как некогда во времена царя Кира, совершить чудо, возродившись к жизни после смерти и возродив свой язык, погибший вместе с ним! Воистину, сударь, это великая и трудная задача, ее не решить в один-два дня, но при современных условиях было бы еще труднее нашему народу долго оставаться в живых на чужой земле. Если до сих пор мы существовали без собственной земли, языка и политической независимости, то это потому, что наша религия и весь жизненный уклад коренным образом отличались от всех прочих народов, и это отличие служило нам надежным оплотом, сохраняя нас. В этом круге жили мы жизнью замкнутого в себе народа. В те времена у нас было подлинно еврейское просвещение, мы обладали даже национальным языком, ибо вся наша умственная жизнь проходила на иврите. Но наше настоящее совершенно иное. Мы полностью отрешились от нашей национальной окраски и теперь облекаемся в чужеземное убранство. Все наши доводы и усилия обречены на провал, ибо никто не станет нас слушать! Поэтому я утверждаю, сударь, что мы уклонились с верного пути. Бессмысленно взывать: давайте лелеять еврейский язык, иначе мы погибнем! Еврейский язык может жить, лишь если мы оживим нацию и возвратим ее на землю отцов. В конечном счете — это единственный путь достичь вечного Избавления; и если мы не найдем такого решения, то погибнем, погибнем навеки! Разве Вы, сударь, думаете иначе? Еврейская религия сможет, без сомнения, выжить и в чужих землях; она приспособит свои формы к духу местности и времени, и ее судьба будет та же, что у всех религий! Но нация? Нация не может жить нигде, кроме как на собственной земле; лишь на этой земле может она возродиться и принести великолепные плоды, подобные тем, что давала в прошлом! Потому нам следует обратить свое внимание на то, каков будет этот народ в «конце времен», дабы наступление великого дня, который я предвижу, не застало нас неподготовленными.

Этим замечанием, сударь, я завершу свое письмо. Во всем, что я здесь высказал, моими устами говорил Ваш дух, сударь, ведь это Вы первым из просвещенных наших соплеменников подняли знамя надежды на Избавление и мужественно проповедовали это учение всем нашим маскилим.

Вы не страшились, что Вас могут назвать безумцем или фанатиком, и усилия Ваши были не напрасны. Слова Ваши принесли плоды, заронив в сердца многих наших юношей священный росток, росток национального чувства. Это мое письмо, в сущности, — плод Ваших трудов, и потому я надеюсь, что Вы, сударь, не сочтете его неприятным.



[1] Цит. по: Сионизм в контексте истории. Хрестоматия. Кн. 1.

Иерусалим, 1992. С. 221-229.