I. АВРААМ
От Ноаха до Авраама десять поколений, и за все эти долгие годы Господь не говорил ни с кем из смертных, кроме Авраама.
Притча раби Нехемии:
— У царя во время путешествия выпала из короны жемчужина. Велел царь принести сито и просеять песок на том месте. Просеяли раз — не нашли, другой раз — не нашли, на третий раз нашлась жемчужина. И со вздохом облегчения пронеслось кругом:
"Царь отыскал свою жемчужину!"
Так и Господь говорил об Аврааме:
— "Какая надобность была бы перечислять родословную всех этих Шема, Арпахшада, Шелаха, Эвера, Пелега, Рэу, Серуга, Нахора,
Тераха, если не ради тебя, Авраам?" (Берейшит Раба 39).
В тот час, когда родился Авраам, на восточном склоне небес появилась звезда, поглотившая свет четырех звезд на четырех сторонах небосвода. Видя это, звездочеты сказали Нимроду:
— Сейчас у Тераха родился сын, будущий родоначальник племени, которому предопределено унаследовать и земной мир, и загробный. Прикажи весь дом Тераха засыпать серебром и золотом, только бы он дал умертвить новорожденного.
Послал Нимрод сказать, по совету звездочетов, Тераху: дай умертвить родившегося у тебя младенца, и царь наполнит твой дом серебром и золотом.
На это Терах ответил притчей:
— Одному коню сказали: "Дай отрежем тебе голову, а в награду за это дадим тебе полный амбар овса".
— Глупцы, — отвечал конь, — если отрежете мне голову, кто же есть будет овес?
— Отвечу и я: "Если вы умертвите моего сына, кто же унаследует серебро и золото?"
— Впрочем, — прибавил Терах, — у меня действительно родился сын, но он умер.
Пришлось Тераху прятать сына от Нимрода, и он укрыл его в пещере, где Авраам оставался три года. Для питания его Бог сделал в стенах пещеры два отверстия, из которых текли мед и елей.
Трех лет от рождения вышел Авраам из пещеры и, увидя мир Божий, стал размышлять о том, кем созданы земля и небо, и он сам. Очарованный величественным видом солнца, его светом и теплом, он весь день возносил молитвенную хвалу солнцу. Когда солнце зашло, а на небе появилась луна, окруженная мириадами звезд, Авраам подумал: "Вот это светило, очевидно, и есть божество, а маленькие светильники, его окружающие, это его вельможи, воины и слуги. Всю ночь он пел гимны луне. Но вот наступило утро; луна зашла на западе, а на востоке снова появилось солнце.
— Нет, — сказал Авраам, — есть Некто, который и над солнцем властен, и над луною. К Нему стану я возносить моления мои.
(Маасе Авраам, Бет гаМидраш)
Терах занимался изготовлением идолов, которыми торговал на базаре. Однажды он поручил продажу своего товара Аврааму. Подходит на базаре человек к Аврааму и спрашивает:
— Не найдется ли для меня подходящего бога?
— А тебе какого надо? — спрашивает Авраам.
— Видишь ли, — отвечает тот, — я богатырь и хотел бы приобрести себе бога-богатыря.
Авраам снял истукан, помещавшийся выше остальных уговорит:
— Вот этот самый для тебя подходящий.
— Но разве он богатырь?
— Глупец! — Отвечает Авраам. — Уж таков искони порядок среди идолов: который поставлен выше остальных, тот богатырем и слывет.
Когда этот человек собирался уходить со своей покупкой, Авраам остановил его вопросом:
— Скажи, сколько тебе лет?
— Семьдесят.
— И тебе, прожившему на свете семьдесят лет, не стыдно воздавать божеские почести идолу, сделанному день назад.
Покупатель с презрением бросает идол, берет обратно деньги и уходит.
Подошла женщина и передала Аврааму, в дар идолам, полную миску тонкопросеянной муки. Взял Авраам палку, разбил всех идолов, кроме одного, самого крупного, которому и вложил в руки палку. Приходит отец и спрашивает:
— Как это произошло? Кто это сделал?
— Расскажу, — отвечает Авраам, — ничего от тебя не скрывая. Дело было так: принесла женщина миску с мукою и просит принести в жертву идолам. Стал я совершать, как следует, жертвоприношение, а идолы и завели спор между собою, — один кричит: "я хочу поесть раньше", а другой: "нет, я раньше!" Но тут встал самый крупный идол и — видишь — разбил все.
— Но ты издеваешься надо мною, — закричал отец, — разве способны эти...
— Да? Так вдумайся же сам, отец, в слова свои...
Повел Терах сына на суд к Нимроду.
— Это ты и есть Авраам, сын Тераха? — проговорил знаменитый зверолов, вперив в юношу грозный взор, — отвечай же мне: разве неизвестно тебе, что я господин над всем творением, и солнце, и луна, и звезды, и планеты, и люди — все движется волей моей. Как же ты дерзнул священные изображения уничтожить?
В эту минуту озарил Господь ум Авраама мудростью, и так отвечал он Нимроду:
— Позволь мне слово сказать не в укор, но в хвалу тебе.
— Говори, — сказал Нимрод.
— Исконный порядок в природе таков: солнце всходит на востоке, а заходит на западе. Так вот, прикажи, чтобы завтра оно взошло на западе, а зашло на востоке, и тогда я признаю, что ты подлинно господин над всем творением. И еще вот что: для тебя не должно быть ничего сокровенного. Скажи мне сейчас: что у меня в мыслях и что я сделать намерен?
Нимрод задумался, важно поглаживая рукою свою бороду.
— Нет, — продолжал Авраам, — напрасно ты ищешь ответ. Не владыка вселенной ты, а сын Хуша. И если бы ты действительно был Богом, то отчего ты не спас отца своего от смерти? И так же, как ты отца своего не спас от смерти, ты и сам не спасешься от нее.
Тут Нимрод обратился к Тераху, говоря:
— Не заслуживает ли жестокой кары сын твой, отрицающий божественное всемогущество мое? Он должен быть сожжен! И, обращаясь к Аврааму, продолжал:
— Поклонись огню как божеству, и я пощажу тебя.
— Огню? — ответил Авраам. — Не правильнее ли поклоняться воде, которая тушит огонь?
— Хорошо, поклонись воде.
— Не поклониться ли лучше облаку, насыщенному водою?
— Я и на это согласен, — поклонись облаку.
— Но разве не сильнее ветер, разгоняющий облако?
— Поклонись же, наконец, ветру!
— Но разве человек не преодолевает и силу ветра?
— Довольно! — воскликнул Нимрод. — Я поклоняюсь огню и тебя заставлю ему поклоняться.
— Бросить его в огонь! — приказал он слугам. — И увидим, спасет ли его тот Бог, которому он поклоняется.
Повели Авраама к калильной печи, связали его, распростерли на каменном помосте, обложили дровами с четырех сторон, с каждой стороны на пять локтей в ширину и на пять локтей в вышину, и подожгли. Видя это, соседи Тераха и прочие сограждане его стали наступать на него с угрозами, говоря:
— Стыд и позор тебе! Не сам ли ты говорил, что сыну твоему суждено унаследовать и земной мир, и загробную жизнь, и ты же предал его Нимроду на казнь!
Но сам Всевышний сошел с неба и спас Авраама от смерти.
(Тана д'вей Элиягу; Берейшит Раба, 38)
В ту минуту, когда Авраам был брошен в печь, воззвал архангел Гавриэль к Господу:
— Владыка миров! Позволь мне сойти, остудить печь и спасти праведника.
— Нет, — ответил Господь, — Я Един в вышних, а он един на земле. Единому и подобает спасти единого. Но и тебя, Гавриэль, ждет подвиг: ты в свое время спасешь троих из потомков его[1](Псахим, 118).
И зазвучал Аврааму голос нагорный:
Я был с тобой, когда, во славу Божью, Бесстрашно в лютый пламень ты сошел И на земле к святыне веры чистой Народам путь свободный указал. Тебя избрал и возлюбил Я прежде, Чем первую денницу Я зажег, — И благодатна жизнь твоя для мира, Как благодатны росы для полей.
(Берейшит Раба, 39)
Авраам, оставаясь в Харране, подобен был сосуду, наполненному благовонным елеем, но закупоренному и лежащему без употребления, почему аромата его и не слышно. Откройте сосуд, дайте ему движение с места на место, — и тогда только обнаружится сила его благоухания. И Господь сказал:
— Авраам, много добрых дел, много подвигов веры и благочестия ты можешь совершить. Встань же, пойди из земли твоей, от родни твоей, из дома отца твоего, — и имя твое возвеличится в мире Моем.
(Берейшит Раба, 39; Шир гаШирим Раба, 1)
"И я произведу от тебя великий народ".
И отчеканена была монета с изображением: на одной стороне — старика и старухи, а на другой — юноши и девушки (символ непрерывного возрождения и обновления жизни) (Берейшит Раба, 39).
"И взял Авраам с собою Сарру, жену свою" — "и всех людей, которые были приобретены им в Харране".
Дом Авраама служил гостеприимным приютом для всякого, и люди находили там не только радушный прием, но также и наставление в истинной вере. А приведение хотя одной души "под сень крыльев Шехины" (духа Божия) равносильно созданию ее и утверждению в жизни вечной (Шир гаШирим Раба).
Приближаясь вместе с Саррою к границам Египта и зная дурные нравы потомков Мицраима, Авраам спрятал Сарру в сундук. У заставы стали его допрашивать, что он везет в этом сундуке.
— Ячмень, — сказал Авраам.
— Не пшеницу ли? — спросили надсмотрщики.
— Возьмите пошлины как за пшеницу.
— Может быть — перец?
— Возьмите как за перец.
— А не находится ли в этом сундуке золото?
— Я готов заплатить как за золото.
— А вдруг там окажутся шелковые ткани?
— Считайте как за шелковые ткани.
— Но в сундуке может быть и жемчуг?
— Пусть по-вашему — заплачу как за жемчуг.
— Нет, — заявили они, — тут что-то неладное. В этом сундуке, должно быть, находится нечто необыкновенно ценное, и ты шагу не сделаешь прежде, чем сундук не будет открыт.
Пришлось подчиниться. И когда Сара вышла из сундука, от красоты ее разлилось сияние по всему Египту (Берейшит Раба, 40; Танхума).
Желая, со свойственным ему радушием, достойно принять трех странников (ангелов), посетивших его у дуба Мамврийского, Авраам поспешил в шатер к Сарре заказать лепешки, масла и молока, а затем побежал к стаду "выбрать теленка нежного и хорошего". Но теленок побежал в сторону от шатра и скрылся в пещере Махпела. Проникнув в эту пещеру, Авраам невольно остановился, пораженный чудным видением: озаренные пламенем светильников, в гробнице покоились Адам и Ева, и благоухание исходило от останков первородной четы. Эту пещеру Авраам и избрал местом вечного успокоения для себя и для Сары (Пиркей д'Раби Элиэзер).
II. ГРЕХИ СОДОМА
Молясь о прощении грехов Содому и Гоморре, Авраам взывал к Всевышнему, говоря:
— Судья всей земли поступит ли неправосудно? Господи! Если Ты желаешь, чтобы мир устоял, отмени суд Свой, а исполнится суд Твой — миру не быть. Ты затягиваешь петлю с обоих концов; ослабь сколько-нибудь один ее конец — прости людям хотя часть их грехов, ибо иначе — миру не устоять (Берейшит Раба, 49).
Содом находился в цветущем состоянии, и это сделалось причиною гордыни и порочности жителей его.
— Мы, — говорили они, — живем в покое и изобилии, — хлеб идет из Содома, отсюда же вывозится серебро, золото, драгоценные камни и жемчуг. Для чего нам пускать сюда странников, от которых один только убыток? Воспретим же посторонним вступать в пределы нашего города.
Четверо судей было в Содоме: Шакрой, Шакрурай, Зайфой и Мацли-дин[2]. Этими судьями были установлены такие правила:
Кто имеет вола, обязан пасти общественное стадо один день, а кто никакого скота не имеет — два дня.
Был там некий бедняк, сын вдовы; заставили его пасти стадо. Встал этот пастух и убил весь скот, а жителям заявил так: "Тот, у кого была скотина, получает кожу одного животного, а тот, кто скотины не имел, получает две кожи. Это будет вполне последовательно по вашим законам".
Далее:
Если кто отрежет ухо у чужого осла, животное поступает в полное его распоряжение до тех пор, пока не отрастет отрезанное ухо.
Если кто нанесет другому увечье, пострадавший вносит ему плату как за кровопускание.
Кто пройдет через мост, уплачивает четыре зуза[3], а кто переберется вброд — восемь зуз.
Попал туда однажды человек, по ремеслу шерстобит. Потребовали с него четыре зуза мостовой платы.
— Но ведь я мост не переходил, — возражал он, — а перешел вброд.
— Тогда уплати восемь зуз.
Тот не согласился. Избили его. Пошел он с жалобой в суд; а там его присудили к уплате восьми зуз за переправу через брод, и отдельно за то, что ему кровь отворили.
Был случай с Элиэзером, слугою Авраама. Его избили, а когда он пришел жаловаться, судья постановил взыскать с него за кровопускание. Поднял Элиэзер камень и, изувечив судью, заявил:
— Следуемое мне от тебя заплати моему истцу, а мои деньги при мне останутся.
Завернул в Содом на ночлег некий странник. На осле его навьючен был, перевязанный шнуром, дорогой, разноцветного узора ковер. Странника встретил один содомлянин и любезно пригласил его на ночлег. В продолжение двух дней не отпускал его гостеприимный хозяин. Когда же странник собрался наконец в дорогу и спросил у хозяина ковер со шнуром, тот прикинулся непонимающим, о чем ему говорят:
— Ковер? Какой ковер?.. Ага, понимаю: тебе приснился ковер... Разноцветный, говоришь ты? И еще шнур приснился тебе? Это, милый человек, сон хороший, к добру тебе: шнур, который ты видел во сне, предвещает тебе долгую жизнь, а ковер разноцветный означает, что ты приобретешь прекрасный сад со всевозможными плодовыми деревьями. Вот, друг мой, что означает сон твой.
— Какой там сон! — запротестовал странник. — Не во сне, а на яву я сдал тебе на хранение ковер со шнуром и требую, чтоб ты мне их возвратил.
Отправились к судье. А судья, выслушав обоих, заявил страннику:
— Сей почтенный гражданин, оказавший тебе столь радушный прием, издавна известен у нас как превосходный толкователь снов, и за то, что он так хорошо истолковал твой сон о ковре и шнуре, ты должен уплатить ему четыре серебреника, — это по таксе, и сверх того за все, что съедено и выпито тобою в эти два дня.
Стояла у них кровать, на которой укладывали спать странников. Если человек оказывался ростом длиннее кровати, ему обрубали ноги; если короче — у него вытягивали члены[4].
Если попадал туда нищий, хлеба ему не подавали, а каждый давал по монете, на которой надписывал свое имя, и бедняк в конце концов умирал голодной смертью. Тогда каждый брал свою монету обратно.
Была там одна девушка, которая принесла тайком, спрятанным в кувшине, кусок хлеба для нищего. Прошло три дня, а нищий был еще жив. Узнав о поступке девушки, содомляне вымазали тело ее медом и, поставив девушку на верху городской стены, выпустили на нее рой пчел. Девушка в страшных мучениях скончалась.
Был еще такой случай.
Встретились у колодца две девушки. Одна из них имела вид крайне изможденный и с трудом держалась на ногах. На вопрос подруги — что с нею, она рассказала, что в доме у них все припасы истощились, и семью ждет голодная смерть. Другая, желая помочь несчастным, сходила домой и, наполнив свой кувшин мукою, тайком поменялась с подругою кувшинами. Но это открылось — и "преступницу" предали сожжению.
И Господь сказал:
— "Теперь, если бы Я и хотел промолчать, голос этой мученицы властно требует от меня ответа".
(Сангедрин, 108-109; Сефер Гайашар; Берейшит Раба, 49)
Жена Лота стала соляным столбом.
Кара эта постигла ее за то, что в ту ночь, когда к ним в дом пришли три странника-ангелы, она пошла по соседям, говоря: "Одолжите соли, — у нас гости''. А целью ее было накликать на странников содомлян. Господь и обратил ее в соляной столб. Ежедневно к тому месту приходили козы и слизывали столб до основания; на завтра же столб появлялся снова (Берейшит Раба, 49; Сефер гаЙашар).
III. ПОТОМСТВО АВРААМА
Раби Леви, со слов р. Иоханана, рассказывал притчу: Одному страннику лежал путь через пустынную местность. На всем пути в продолжение десяти дней не встретил он ни поселения, ни корчмы, ни даже воды и какой ни на есть растительности. Наконец, показалось вдали дерево. А под деревом оказался источник. Поел странник плодов от дерева, утолил свою жажду, отдохнул в тени и, собравшись в дальнейший путь, обратился к дереву с такими словами:
— Милое дерево! Как тебя благодарить и чего пожелать тебе? Чтоб рост твой был хорош? Но ты и так стройно и прекрасно; чтоб ветви твои были густолиственны? Но листва твоя и теперь уже густа и обильна. Чтоб плоды твои были сочны и сладки? Но они и теперь сочны и сладки. Чтобы ты не терпело недостатка во влаге? Но источник прекрасной воды бьет у корней твоих, и место, где ты растешь, прекрасно. Остается пожелать тебе одного: чтобы все побеги, которые пойдут от тебя, были во всем тебе подобны.
Так, после двадцати поколений, представлявших собою пустыню, появляется Авраам, самоотверженный служитель Господа, гостеприимный хозяин, наставник истинной веры, возвеличивающий в мире имя Бога живого и вечного. И вот, остановив на нем взор Свой, Господь говорит:
— Авраам! Что Мне сказать тебе и чем тебя благословить? Ты и теперь уже образец праведности и совершенства, и жена твоя, Сара, исполнена благочестия и добродетели, и все домочадцы твои — люди праведные. Одного пожелаю тебе: чтобы все потомки твои были тебе подобны (Бемидбар Раба 11).
"На смех поступил со мною Бог. Кто услышит обо мне, рассмеется, — говорила девяностолетняя Сара, — кто сказал бы Аврааму: Сара будет кормить детей грудью?"
Сколько же детей кормила грудью Сара?
Рождение Ицхака вызывало у всех естественное недоумение, и клевета стала переходить из уст в уста. "Полюбуйтесь, — говорили кругом, — старик и старуха подобрали где-то подкидыша и выдают его за собственного ребенка! И мало того, еще пиршество устраивают по этому случаю. Однако кого же они этим убедят?"
Слыша эти пересуды, Авраам пригласил на пир почтеннейших соседей с их женами, а последних Сара попросила принести с собою грудных детей своих, но без их кормилиц. Когда приглашенные явились, Бог сотворил чудо: превратил сосцы Сары в неистощимый источник молока, и она поочередно накормила грудью всех принесенных детей.
Не видя возможности после этого отрицать подлинность материнства Сары, — клеветники попытались было опорочить супружескую верность ее, указывая на слишком преклонный возраст Авраама. Но сходство лица Ицхака с лицом Авраама сделалось настолько полным и очевидным, что все поневоле стали говорить: "Да, Ицхак — сын Авраама".
(Бава Меция, 87)
Авраам встал рано утром, взял хлеба и мех воды и дал Агари и отпустил ее с отроком ее, Ишмаэльом, в пустыню Вирсавии.
Чадру Агари Авраам прикрепил у нее к поясу, дабы конец ткани, влачась за нею по песку, оставлял след, по которому он мог бы определить, в которую сторону она направилась.
Ишмаэль поселился в пустыне Паран; и мать его взяла ему жену из степей Моавитских, по имени Йсса.
По прошествии трех лет пошел Авраам в пустыню Фаран повидать Ишмаэля; а Сарре поклялся он, что не сойдет с верблюда в том месте, где живет Ишмаэль.
Прибыл Авраам к шатру Ишмаэля в полдень и, застав только жену его, спросил:
— Где находится Ишмаэль?
— Он ушел вместе с матерью, — ответила Исса, — за финиками и другими плодами в оазис.
— Я очень устал от пути в пустыне, — сказал Авраам, — дай мне немного воды и хлеба.
— Нет у нас, — ответила она, — ни воды, ни хлеба. Отъезжая от шатра, Авраам сказал:
— Когда возвратится муж твой, Ишмаэль, скажи ему: приезжал некий старец из Кенаана, чтобы повидать тебя, и велел тебе сказать: не хорош порог в жилище твоем.
Когда возвратился Ишмаэль, жена рассказала о приезде Авраама, повторив последние слова его.
Ишмаэль отослал Иссу обратно в дом ее родителей, а мать взяла ему другую жену, из рода отца своего, и звали ее Петума.
Прошло еще три года, и снова отправился Авраам повидать сына своего Ишмаэля и, как и в первый раз, поклялся Сарре не сходить в том месте со своего верблюда. Прибыл он и на сей раз в полдень и, застав у шатра жену Ишмаэля, спросил:
— Где находится Ишмаэль?
— Погнал, — ответила она, — вместе с матерью верблюдов на пастбище.
— Я очень устал, — сказал Авраам, — от пути в пустыне. Дай мне немного воды и хлеба.
Вынесла Петума воды и хлеба и дала ему.
Встал Авраам и вознес молитву к Господу, — и дом Ишмаэльов наполнился всякого добра в изобилии.
Когда возвратился Ишмаэль, жена его рассказала ему о происшедшем. И понял тогда Ишмаэль, что отныне милость отца его почила на нем (Пиркей д'Раби Элиэзер., 30).
IV. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ИЦХАКА
Когда Ицхак был отнят от груди, Авраам устроил большой пир. Сатана же говорил перед Господом:
— Владыка! Вот каков этот праведник Твой: пирует с гостями, а принес ли в жертву Тебе хотя одного вола, хотя одну горлицу, одного птенчика?
— Авраам, — ответил Господь, — находит высшую радость в сыне, но вот увидишь, я велю ему принести сына в жертву, и он тотчас исполнит Мою волю.
В последний раз перед вечной разлукой с сыном Авраам отпраздновал рождение его семейным пиром, а Сарре сказал так:
— Я познал Истинного Бога, когда мне было три года, сын же наш подрос и до сих пор не получил еще наставления в истинной вере. Я знаю одно место, где детям дается хорошее воспитание, и желаю отвести туда нашего сына.
— Отправляйся с миром, — ответила Сара.
Снаряжая сына в дорогу, Сара надела на него лучшую одежду его, а голову повязала дорогой шалью с застежкой из драгоценных камней, и провизии дала вдоволь для него и для Авраама. На прощание обнимая Ицхака и не в силах удержать душившие ее слезы, Сара говорила Аврааму:
— Умоляю тебя, господин мой, не спускай глаз с сына нашего в пути, береги его, давай ему поесть и попить вовремя, не утомляй его ходьбой по жаре, — ты знаешь, нет у меня ни сына, ни дочери кроме него, единственный он у меня.
Долго и горько плакала Сара, провожая сына с мужем. Плакали и все бывшие при этом люди, слуги и служанки Авраама и Сары.
Не мало слуг было у Авраама, но он сам оседлал себе осла: так сильна была и в этот час величайшего испытания любовь его к Богу.
Предстал сатана Аврааму в образе старца и спрашивает:
— Куда это идешь ты, Авраам?
— На богомолье, — отвечает Авраам.
— А для чего ты огонь, нож и дрова взял с собою?
— Чтоб можно было, на случай, если задержимся в пути день-другой, горячую пищу приготовлять себе.
— Старик, — сказал сатана, — не сам ли слышал я, как Бог сказал тебе: "Возьми сына своего"? И у тебя, старика, хватает жестокости повести сына на заклание?
— Такова воля Божия, — отвечал Авраам.
Предстал сатана Ицхаку в образе юноши и спрашивает:
— Куда идешь ты, отрок?
— Поучиться слову Божию, — отвечал Ицхак.
— Когда именно, — продолжает сатана, — при жизни или же после смерти?.. О, несчастное дитя несчастной матери! Сколько дней провела в посте и скорби мать твоя, вымаливая себе сына, а этот безумный старик отнял тебя у нее и ведет на заклание!
— Если бы это и было так, как ты говоришь, то и тогда я не пойду против великого моего Творца и воли отца моего.
Видя невозможность совратить их, пошел сатана и обратился в многоводную реку, заградив им дальнейший путь. Вступил Авраам в реку, а когда вода стала достигать ему до шеи, поднял он взор свой к небесам, взывая:
— Владыка мира! Ты избрал меня и открылся мне, говоря: "Един Я, и ты единственный, чрез кого мир познает имя Мое". Повелел мне закласть сына, и я немедля пошел исполнить Твое веление. А теперь, Боже, спаси меня! Ибо воды дошли до души моей. Если утонем, я или сын мой, кто же исполнит слово Твое и кем провозглашено будет Единство Твое?
— Клянусь, — сказал Господь, — что через тебя мир узнает о Едином.
Прикрикнул Господь на сатану, и в тот же миг высохла река.
Что придумал сатана? "Слышал я из-за Горней Завесы, — говорит он Аврааму,. — такие слова: "Не Ицхак, но овен предназначен для жертвы всесожжения".
На это Авраам ответил:
— Такова судьба лжеца: когда он и правду скажет, ему никто не верит.
Три дня продолжался путь, дабы люди не стали говорить об Аврааме: ему не дали опомниться; обезумел человек и заколол сына.
Дальнейший путь шел по долине. Но так как место жертвоприношения Ицхака должно было стать обителью Духа Святого, совершилось чудо: по мановению перста Божьего окружающие долину горы сомкнулись и образовали одну горную возвышенность, достойную служить подножием для Духа Вечного.
— Видишь ли ты, сын мой? — спросил Авраам.
— Вижу, отец, дивных очертаний гора поднялась, и облаком повита вершина ее.
— А вы, — обратился Авраам к сопровождавшим его отрокам, — видите вы что-нибудь?
— Нет, — сказали отроки, — ничего особенного не видим; все те же пустыри кругом.
— Останьтесь же тут, при осле, — сказал им Авраам.
Взял Авраам дрова для всесожжения и возложил на Ицхака — подобно тому, как возлагают крест на плечи человека, ведомого на распятие, взял в руки огонь и нож, и пошли дальше.
Тут великий страх напал на Ицхака. "Отец, — сказал он, — я вижу огонь и дрова; где же агнец для всесожжения?"
— Тебя, сын мой, избрал Господь на жертву Себе, — ответил Авраам.
И сказал Ицхак:
— Если так угодно Богу, да исполнится воля Его. Об одном только скорбит моя душа: что станется с матерью моей?
И оба они, этот отец, готовый казнить собственного сына, и этот отрок, безропотно идущий на заклание, принялись за работу: делали помост из камня, складывали костер, высекали огонь. Авраам подобен был отцу, ведущему сына к венцу, Ицхак — жениху, приготовляющему себе венчальный балдахин.
— Скорее, отец! — торопил Ицхак Авраама. — Спеши исполнить волю Господа и, смотри, хорошенько сожги меня, а пепел мой собери и отнеси к матери, — она сохранит его как память обо мне, казненном тобою. Ах, отец, отец! Что вы станете делать на старости, осиротелые и одинокие?
— Сын мой, — отвечал Авраам, — нам жить осталось недолго, и Тот, Кто доныне был утешением нашим, нас и впредь не оставит.
— Отец, — говорил Ицхак, — ты знаешь, душа строптива; трудно ей расстаться с телом. Боюсь, как бы, увидев нож, занесенный надо мною, я как-нибудь не пошевельнулся бы, и жертва сделается несовершенной и неприемлемой. Так смотри, отец, хорошенько, по рукам и ногам свяжи меня.
— И матери, — продолжал он, — не говори, если застанешь ее стоящей возле колодца или на кровле, — она, упаси Бог, упадет и разобьется насмерть.
Лежал Ицхак на жертвеннике, устремив взор в глубину небес. И не в силах был Авраам оторвать глаз от сына; и плакали эти старые глаза слезами беспредельного горя и отчаяния. Вот он взял в руку нож... Не дрогнет его рука, пока четвертая часть крови не выйдет из тела сына. Но сатана оттолкнул руку Авраама, и нож, падая, со звоном ударился о камни жертвенника. Нагнулся Авраам за ножом, но в это мгновение потрясающий вопль вырвался из груди его, глаза, полные невыразимой скорби, поднялись к небесам, и голос его зазвучал:
"Подъемлю к горам очи мои — Откуда придет помощь моя?"
В это мгновение небеса расступились над Ицхаком, и видел он: в ослепительном блеске катится Колесница Небесная; тесными рядами сонмы ангелов сомкнулись, и звучат их голоса: "Глядите, единственный единственного на заклание привел!"'
В это мгновение раздался небесный голос: "Не поднимай руки твоей на отрока".
— Кто ты, говорящий ко мне? — спросил Авраам.
— Я — ангел Господен, — был ответ.
— Нет, — сказал Авраам, — я не могу послушаться слов твоих. Господь Сам повелел мне принести в жертву сына моего, и от Него я желаю услышать об отмене Его веления.
Разорвались облака, распахнулась лазурь.
— Клянусь! — раздался голос Господен.
— Ты поклялся, Господи, — вновь заговорил Авраам, — но и я поклялся, что не сойду с этого жертвенника прежде, нежели не выскажу всего, чего желаю я.
— Говори, — сказал Господь. И говорил Авраам:
— Не обещал ли Ты, Господи, говоря: "Сосчитай звезды, — также неисчислимо будет потомство твое?"
— Да, обещал, — ответил Господь.
— От кого же пойдет потомство мое?
— От Ицхака.
— Не говорил ли Ты далее: "И сделаю потомство твое, как песок земной?"
— Да, Я говорил это.
— От кого?
— От Ицхака.
— И вот, Господи, я мог бы сказать Тебе: "Вчера Ты обещал мне потомство от Ицхака, а ныне велишь повести его на заклание", но я преодолел ропот сердца моего и не стал заклинать Тебя, так поступи и Ты, Господи: когда согрешат потомки Ицхака и навлекут на себя несчастие, вспомни тогда жертвоприношение Ицхака, и да зачтется это перед Тобою, как если бы от него один ворох пепла остался на жертвеннике; вспомни об этом и прости потомкам его и избавь их от бедствия.
Отвечал Господь:
— Я выслушал слова твои; теперь слушай, что Я скажу: предопределено потомкам Ицхака грешить предо Мною; и раз в году, в день Новолетия, совершаться будет суд Мой над ними. А дабы Я смягчал вину их, вспомнив о жертве Ицхака, пусть они трубят в рог этот —
— О каком роге говоришь Ты, Господи?
— Оборотись назад.
И взглянул Авраам, и видит: овен запутался в чаще рогами своими.
Весь день после этого перед Авраамом мелькал овен: зацепит рогами за ветви дерева и едва успеет высвободиться, как тут же запутается в кустарнике.
— Авраам! — сказал Господь. — Так и потомкам твоим суждено: запутавшись в грехах, они будут скитаться из страны в страну, из царства в царство.
— Господи! — вырвался крик из груди Авраама. — Когда же наступит конец их скитальчеству? И был ответ:
"Придет Господь. Как молния из тучи,
Сверкнет стрела Его; Он возгремит трубой,
И в бурях юга шествовать он будет.
Сынов твоих Бог Воинств защитит;
И будут ликовать они, как от сикеры,
И камни пращные ногами попирать:
И радостью и мощью их сердца
Наполнятся, как жертвенная чаша
И как алтарь по всем его углам.
Подобно пастырю, Господь спасет народ Свой,
И он в стране Господней воссияет,
Как адаманты в царственном венце..."
(Танхума; Сангедрин, 9., Сефер гаЙашар; Йерушалми, Таанит)
V. ЦЕЛЕБНЫЙ КАМЕНЬ
По преданию от р. Шимона бен Иохай, Авраам носил на шее некий драгоценный камень, при взгляде на который люди излечивались от всякой немощи. После кончины Авраама Всевышний вправил этот чудесный камень в солнечный диск.
Абайя, по поводу этого предания, вспоминал древнюю поговорку: "встанет солнце — встанет и больной".
И недаром, как говорил рав Ханан бар Аба со слов Рава, люди, узнав о смерти Авраама, восклицали:
— Горе миру, лишившемуся своего руководителя! Горе кораблю, потерявшему кормчего своего!" (Бава Батра, 17 и 91).
VI: Яаков и Эйсав
Два побега вышли рядом из земли, один — мирта, другой — терновника. Вначале они мало чем отличались один от другого, а когда выросли и расцвели, один покрылся душистой листвой, а другой колючками.
Так росли рядом Яаков с Эйсавом, в ранней юности ничем не отличаясь друг от друга. Но они подросли и разошлись в разные стороны: Яаков посвятил себя служению Истинному Богу, а Эйсав — идолам.
(Берейшит Раба, 63)
VII. СЛЕПОТА ИЦХАКА
Раби Елизар бен Азария говорил:
— Видя Ицхака, лежащим на жертвеннике, плакали ангелы, и слезы ангельские падали на глаза Ицхака, оставляя следы на зеницах его. От этого к старости и потускнели глаза Ицхака (Мидраш Абк.).
VIII. БЛАГОСЛОВЕНИЕ ИЦХАКА
Домашние скрывали от Ицхака идолопоклонство Эйсава, а сам он, вследствие слепоты, не мог видеть этого.
Был канун пасхальной ночи. И сказал Ицхак Эйсаву: — Знаешь, сын мой, эту ночь весь мир встречает хвалебным гимном. В эту ночь родники росы открываются. Приготовь мне мое любимое кушанье, и, пока я жив, я благословлю тебя.
И не расслышал он голоса Духа Святого: "Не вкушай пищи у человека завистливого и не прельщайся лакомыми яствами его".
Отправился Эйсав на ловлю и замешкался там. Ибо послал Господь сатану задержать его там подольше. А сделал это сатана так: поймает Эйсав оленя, свяжет ему ноги и оставит лежать, погонится за другим оленем, и также свяжет его, и побежит дальше; а сатана идет по следам его, развязывает оленей и пускает на волю. Возвращаясь и не находя своей дичи, Эйсав сызнова принимался за ловлю. А в это время Ревекка говорила Яакову:
— В эту ночь, сын мой, источники рос открываются. В эту ночь небесные духи поют славу, и это время самое благоприятное, чтоб получить благословение от отца.
Вошел Яаков к отцу, и показалось слепому Ицхаку, что воздух вокруг него наполнился благоуханием рая.
— Вот, — сказал Ицхак, — благоухание от сына моего, как запах от поля, благословенного Господом.
А когда, по уходе Яакова, вошел Эйсав, "вострепетал Ицхак великим трепетом", потому что в это мгновение ему привиделись отверзнутые бездны ада и Эйсав, подкладывающий дрова в печи адские.
(Пиркей д'Раби Элиэзер, Танхума)
IX. ЯАКОВ
"Яаков вышел из Вирсавии и пошел в Харан. — И остановился ночевать, потому что зашло солнце".
К одному царю приходил изредка его преданный друг. И царь говорил слугам: "Потушите светильники, потушите лампады; наедине я желаю беседовать с моим другом".
И Господь повелел заблаговременно погасить[5] солнечный диск, дабы втайне и задушевно говорить с Яаковым.
"И взял Яаков из камней того места" — и сделал ограду для защиты от зверей.
Заспорили камни между собою, которому из них послужить изголовьем. Этот говорит: "я хочу, чтоб на мне покоилась голова праведника", другой говорит: "на мне!" Чудесным образом все камни слились в одну сплошную плиту.
"Увидел Яаков во сне: лестница стоит на земле, а верх ее касается неба, и ангелы восходят и сходят по ней".
Это были духи-покровители четырех царств "пленения и изгнания" Израиля.
"И вот Господь стоит над ним".
При появлении Всевышнего, упорхнули духи, навевавшие на Яакова мрачные видения грядущих веков. И стоял Господь и, как добрая няня, опахивал лицо спящего.
Рав Ицхак говорил:
— Всю землю Кенаанскую Господь свернул, как сворачивают свиток папируса, и, положив ее под изголовье Яакова, сказал:
— Землю, на которой ты лежишь, я отдам тебе и потомкам твоим.
(Берейшит Раба, 69; Хулин, 91)
X ГРОБНИЦА РАХЕЛИ
Гробница эта находится по дороге в Бет-Лехем. Провидел Яаков, что по этому пути будут проходить, отправляясь в изгнание, потомки его, и похоронил он там Рахель, дабы она молила Господа о милосердии к изгнанникам. Об этом и гласит стих пророка: "Вот, голос слышен в Раме, вопль и горькое рыдание, — Рахель плачет о детях своих".
(Танхума)
XI. ИОСИФ В ЕГИПТЕ
"И увидел господин его, что Господь с ним, и что всему, что он делает, Господь в руках его дает успех".
Как виночерпий, Йосеф обладал чудесным свойством. Бывало, он нальет вина Потифару."Это какое вино?" — спросит Потифар.
— Пряное, — отвечает Йосеф.
— А я хочу полынного.
И сладкое вино мгновенно превращается в полынное.
Потребует Потифар согретого вина — вино тотчас же становится теплым.
То же самое с водою и проч.
Потифар и поставил его главным правителем в доме и все, что имел, отдал на руки его (Танхума; Берейшит Раба, 87).
Йосефу в то время было семнадцать лет, он был в полном расцвете красоты. Дня не проходило, чтобы Зелика, жена Потифара, не говорила ему о своей страсти. По три раза на день она меняла свои одежды, стараясь обольстить его.
— О, как прекрасен ты! — говорила Зелика. — Как дивно прекрасны глаза твои! Как упоительно сладок голос твой! Возьми арфу мою и спой мне песню под звуки струн ее... А кудри, кудри твои! Возьми себе этот золотой гребень, Йосеф, возьми и расчеши им кудри свои!.. О, как прекрасен ты, возлюбленный мой!..
— Йосеф! — говорила она, переходя от мольбы к угрозам. — Горе тебе, если ты не ответишь на любовь мою: кандалами железными отягощу тебя, жизни твоей не пожалею!..
— Что с тобою, Зелика? — спрашивали египтянки, подруги ее. — Чего еще не достает тебе, жене вельможи знатного, любимца фараонова?
— Чего мне не достает? — отвечала Зелика. — Сейчас вы узнаете это.
В то время, когда эти египтянки занялись предложенными им плодами, очищая их острыми ножиками, в комнату, по зову Зелики, вошел Йосеф. Впились они глазами в лицо его и порезали себе до крови пальцы. Застывшие в очаровании, глядели они на лицо его, не видя и не чувствуя, как капала кровь из порезанных пальцев на плоды, на стол, на туники их...
— Вот, — сказала Зелика, — при одном взгляде на него вы так очарованы, поражены красотою его. Что же должна испытывать я, постоянно видя его, под одной кровлей находясь с ним?..
С каждым днем росла и крепла страсть ее. Но не уступал Йосеф ни мольбам, ни угрозам ее.
Наступил день разлития Нила. С великою радостью, с музыкой и плясками, сопровождаемый несметными толпами, пошел фараон с волхвами и вельможами своими к берегам священной реки их. Пошел туда и Потифар со всеми своими людьми, и остались в доме его только Зелика и Йосеф.
Тончайшими благовониями умащенная, облаченная в роскошнейшие одежды свои, вся осыпанная драгоценными каменьями — притаилась Зелика в одном из покоев, мимо которых должен был пройти сейчас Йосеф. Опьяняющим ароматом корицы и ладана, мирры и алоэ был насыщен воздух кругом... Послышались шаги. Вдали показался Йосеф... Вот он остановился... По тишине, стоявшей кругом, по необычному обилию и изысканности ароматов от курильниц он понял, кто стережет приближение его... Быстрым движением повернулся он назад... Но Зелика одним прыжком очутилась возле него, судорожно ухватилась за одежды его... Молнией сверкнуло лезвие кинжала в руке ее... "Ты пойдешь ко мне!" — подобно шипению раздался грозный шепот над ухом его... Одно мгновение — один порыв — фигура Йосефа исчезла вдали, а в руке у Зелики остался разорванный плащ его...
(Танхума; Сефер гаЙашар)
Призвал фараон всех волхвов и мудрецов Египта и рассказал им сон свой; но не было никого, кто бы истолковал его фараону.
— "Семь тучных коров", — говорили эти мудрые снотолкователи, — означает, что у тебя родится семь дочерей. "Семь тощих коров" — семь дочерей ты похоронишь. "Семь тучных колосьев" — семь царств завоюешь. "Семь тощих колосьев" — семь областей отложатся от короны египетской.
И вот, после того как волхвы Египта и мудрецы его истощили все свое искусство, нисколько не облегчив угнетенной души фараона, тогда был призван Йосеф; и повелитель Египта сразу увидел все ничтожество прежних снотолкователей (Берейшит Раба, 89).
В одеждах виссонных, с царским перстнем на руке, с золотою цепью на шее, верхом на могучем коне, из коней фараоновых — повезли Йосефа по улицам столицы египетской. Пять тысяч воинов, сверкая обнаженными мечами, шли хороводом впереди него; звуки тысячи цитр и тысячи бубен, предшествовавших им, сливались со звуками тысячи арф, заключавших это великолепное шествие. Отряды почетного конвоя фараона, все в присвоенных званию их кожаных, покрытых золотом, поясах, шли по правую и левую руку его. Кровли домов покрыты были толпами женщин и девушек, высыпавших из домов, чтобы полюбоваться красотою Йосефа. По всему пути стояли курильницы с душистыми кореньями и травами, и громко раздавались голоса двадцати глашатаев: "Преклоняйтесь перед Цафнаф Панеахом! Фараоном поставлен он над всею землею египетской".
Полный глубокого благоговения — поднял Йосеф взоры свои к небу и воззвал к Предвечному:
"Из праха Ты подъял меня, Из бренья нищего возвысил. Господь! Блажен, кто на Тебя Свои возложит упованья".
(Сефер гаЙашар)
Раби Хийя бар Аба говорил со слов р. Иоханана:
— Слыша сказанное фараоном Йосефу: "Властью фараона говорю тебе: Без тебя никто не посмеет шагу ступить во всей земле Египетской", — волхвы и звездочеты говорили фараону:
— Государь! Рабу, купленному за двадцать Серебреников, ты даешь власть над нами!
— В этом рабе, — отвечал фараон, — я вижу признаки царского величия.
— Но если так, — продолжали те, — потребуй от него, по крайней мере, знания, подобно тебе, всех семидесяти языков.
— Хорошо, — сказал фараон, — я спрошу его об этом.
В ту ночь Йосефу явился архангел Гавриэль и научил его всем семидесяти языкам и наречиям. Наутро фараон стал испытывать Йосефа, — Йосеф свободно отвечал на любом из семидесяти языков, а в заключении сам обратился к фараону на языке, повелителю Египта совершенно незнакомом.
— На каком это языке ты говоришь? — спросил фараон.
— На еврейском, — ответил Йосеф.
— Научи меня этому языку, — стал просить фараон.
Йосеф исполнил его желание. Но не сумел научиться фараон священному языку, и взял он с Йосефа клятву, чтобы это осталось тайной между ними (Берейшит Раба, 89; Сота, 36).
XII. БРАТЬЯ ЙОСЕФА В ЕГИПТЕ
Когда сыновья Яакова собрались в Египет для закупки хлеба, отец им сказал:
— Дети мои, все вы одарены от Господа и силой, и красотой. Дабы не возбуждать лишнего любопытства, не входите вместе в одни ворота и, вообще, не держитесь близко один к другому.
Предание от рав Иегуды бар Шимона:
— Йосефу известно было, что братья его идут в Египет для закупки хлеба, и, дабы узнать немедленно о их прибытии, он у всех ворот поставил особых людей, которым поручено было вести ежедневные записи, по имени и отчеству, всем приезжим, а вечером списки представлять Йосефу. Убедившись таким образом, что братья его все налицо, хотя они и входили через разные ворота и находились в разных местах в городе, Йосеф повелел закрыть все зерновые склады и оставить открытым единственное зернохранилище. Дав заведующему список имен десяти братьев, Йосеф приказал, когда явятся эти люди, немедленно задержать их и доставить к нему.
Прошло три дня, а братья к зернохранилищу не являлись. Пошли их разыскивать и нашли поодиночке бродящими по городу из одной улицы в другую, с одного базара на другой; задержали их всех и доставили к Йосефу.
"Узнал их Йосеф, но сделал вид, будто не знает их" — как человек им чужой, иноплеменный. Взял он в руки кубок, постучал по нему пальцами и, прислушиваясь к звону металла, сказал:
— Кубок этот говорит, что вы соглядатаи.
— Мы люди честные, — ответили они.
— Если вы честные люди, почему вы входили как бы крадучись, поодиночке в разные ворота, и зачем в продолжение трех дней слонялись по базарам?
— Мы отыскивали пропажу.
— Какую такую пропажу? Мой кубок говорит мне, что двое из вас разрушили большой город.
— Назови, кто именно из нас? Постучав по кубку, Йосеф сказал:
— Имена их: Шимон и Леви.
— Господин, — начали они, пораженные чудесной силой кубка, — нас, рабов твоих, двенадцать братьев...
— Но вас здесь только десять; где же двое остальных?
— Меньший — при отце, а одного не стало.
— Это самое я и говорил вам и утверждаю: вы соглядатаи. И вы не выйдете отсюда, пока не приведете меньшего брата вашего.
И, взяв Шимона, приказал связать его. Но, зная необыкновенную силу Шимона, Йосеф ввел семьдесят испытанных воинов, которым повелел наложить кандалы на Шимона и отвести его в темницу. Едва воины приблизились к Шимону, последний крикнул с такой силой, что все они повалились как подкошенные, и зубы выскочили у них из челюстей и рассыпались по полу.
При Йосефе в это время был сын его, Менаше.
— Возьми ты его, — сказал Йосеф.
Встал Менаше, одним ударом оглушил Шимона и, наложив на него кандалы, отвел в темницу.
— Этот удар, — говорил Шимон братьям, — не удар египтянина: такие удары наносить умеют только люди нашего рода.
Великий страх пал на братьев, и они отправились к Яакову поведать ему о происшедшем.
Нелегко было убедить отца отпустить с ними Вениамина.
— Отец, — убеждал его Йегуда, — если Вениамин пойдет с нами, то, неизвестно еще, может быть, его и не заключат в темницу; без него же мы не можем явиться к фараону, и всем нам неизбежно придется умереть с голода. Наконец, я беру на себя ответственность и ручаюсь за его безопасность (Берейшит Раба, 91; Танхума).
Поникнув головой, сидел Яаков у входа в шатер свой. Бесконечной цепью испытаний проходила в памяти старца вся его долгая жизнь: бегство из родного дома к Лавану; двадцать лет полурабского служения тестю; бегство от Лавана и встреча с Эйсавом, которого приходилось умилостивить дарами, чтобы спастись от лютого гнева его; несчастие с Диною; смерть любимой жены, Рахели. Подросли, наконец, дети; давно пора было дать отдых старым костям, — исчезает Йосеф. Теперь — грозит голод, а Шимон в темнице, и Вениамина ждет та же участь...
— Боже Всемогущий, смилуйся над моими детьми, смилуйся над старостью моей. Положи предел испытаниям моим! (Берейшит Раба, 92).
Радостно забилось сердце Йосефа при виде Вениамина. Как живое встало перед ним милое лицо Рахели, матери их. Позвал Йосеф братьев на пир и, желая быть во время пира поближе к любимому брату, снова обратился к помощи своего кубка.
— "Йегуда, — начал он, поднося к носу бокал и в запахе его содержимого ища указаний, — Йегуда, у которого царственный вид, пусть займет первое место. Реувену сесть рядом с ним дает право его первородство". И т. д. Когда очередь дошла до Вениамина, Йосеф сказал: "Я сирота без матери, и его мать умерла, родив его. Меня разлучили с братом, и у него не стало брата. Одна судьба у обоих нас, и нам отрадно будет склонить головы друг к другу.
Видя особое радушие Йосефа к этому отроку, Асенефа, жена Йосефа, положила и свое кушанье на блюдо Вениамина; то же самое сделали Эфраим и Менаше (Танхума).
Но вот в мешке Вениамина оказался серебряный кубок Йосефа.
— Вор! — накинулись на него братья, — вор, сын воровки! — кричали они ему. — Мать твоя покрыла стыдом отца нашего[6], и ты опозорил нас, украв чашу у гостеприимного хозяина! И вот, останешься ты вечным рабом этому человеку.
Но тут выступил вперед Йегуда и встал перед Йосефом.
В это время духи небесные говорили друг другу:
— Сойдем вниз и поглядим, как Вол со Львом[7] в единоборство вступает. И нет у Вола страха перед Львом.
Предание от рав Иоханана:
— Голос Йегуды в это время звучал на расстоянии четырехсот парса[8]. Услыша знакомый голос, Хушам, сын Дана, поспешил из Кенаана в Египет и встал рядом с Иудой. Загремели голоса этих двух человек — и заколебалась земля во всем Египте.
Видя гнев Йегуды, закипели гневом и другие братья; затопали ногами — и глубокими бороздами взрывалась земля под ними.
Но более всех других страшен был Йегуда. На груди, против сердца, рос у него один волосок, который в то время, когда Йегуда распалялся гневом, превращался в острую иглу и выходил наружу, проколов ткань пяти одеяний, которые носил Йегуда.
Но Вол не уступал Льву.
Ударил Йосеф ногою о мраморную скамью, на которой перед тем сидел, — и скамья рассыпалась на мельчайшие осколки.
— Что это значит? — удивился Йегуда. — Этот человек силен не менее каждого из нас!
Схватился Йегуда за меч, но меч, точно удерживаемый невидимой рукой, не выходил из ножен.
— Сомнения нет, он и человек богоугодный, — подумал Йегуда и обратился к Йосефу с такими словами:
— Господин! С самого начала ты, без всякого повода, начал взводить на нас обвинения. Множество народу из разных стран приходит в Египет для закупки зерна, и ни одного человека ты не подвергал такому допросу. А мы, пришли мы, что ли, взять дочь твою себе в жены или сестру свою выдать за тебя замуж? Ты спрашивал, и мы на все твои вопросы отвечали, ничего не скрывая. Чего же ты требуешь от нас?
— Прежде всего, — сказал Йосеф, — объясни, почему именно ты выступаешь защитником этого отрока, а не кто-либо другой из братьев, старше тебя?
— Потому, — ответил Йегуда, — что я поручился за его безопасность перед отцом.
— А почему ты не заступился за другого брата, когда вы продавали его измаильтянам, и не пожалел старика отца, спокойно говоря ему: "Хищным зверем растерзан Йосеф"? Тот брат твой ничем не погрешил перед тобою; этот же похитил мой кубок. Ты и скажи отцу, когда он спросит о нем: "в колодезь ведро — туда и веревка".
Громко и горестно зарыдал Йегуда, говоря:
— Как мне пойти к отцу моему, когда отрока не будет со мною?
— Хорошо, — сказал Йосеф, — рассудим спокойно дело наше; чего ты требуешь от меня?
Но Йегуда уже не слушал его.
— Нефтали! — крикнул он. — Иди узнай, сколько в городе кварталов. — Быстрый, как серна, Нефтали вернулся и сказал: "двенадцать".
— Братья, — крикнул Йегуда, — три квартала разрушу я, да каждый из вас — по одному кварталу, чтоб ни души в живых не осталось.
— Йегуда, — заговорили братья, — Египет не Шхем: разрушить Египет — все равно что разрушить весь мир.
Почувствовал Йосеф, что не выдержать ему дольше, и крикнул: "удалите от меня всех и оставьте меня одного с этими людьми".
Удалились египтяне, и снова заговорил Йегуда:
— Ты поклялся жизнью фараона нечестивого, а я жизнью праведного отца моего клянусь: стоит мне только извлечь из ножен меч мой — и Египет наполнится трупами.
— Обнажи свой меч, — отвечал Йосеф, — и я узлом завяжу его на шее твоей!
— Огонь Шхема пылает во мне!..
— Не огонь ли Тамары, Йегуда? Так я потушу его! Гневу Йегуды в это мгновение не было пределов. Слитки железа изгрызал он, превращая их в опилки.
— Все улицы я кровью обагрю! — гремел голос его.
— Красильщиками вы всегда были, — ответил Йосеф, — вы и одежду брата вашего выкрасили кровью.
Но, видя, что они готовы кинуться и опустошить Египет, Йосеф заговорил:
— Не верно то, что вы сказали, будто брат Вениамина умер. Нет, он жив: купил его я. Позову — и он придет. "Йосеф, сын Яакова! — начал он звать. — Приди ко мне! Йосеф, сын Яакова, приди к братьям твоим, которые продали тебя!"
Начали братья оглядываться во все стороны. А Йосеф говорит:
— Не ищите его кругом себя. Он перед вами: я — Йосеф, брат ваш. И очи ваши, и очи Вениамина видят, что это мои уста говорят с вами; на родном языке я с вами говорю.
Братья и глазам своим не верили: помнили они его отроком, а перед ними стоял человек, обросший бородою.
В одиннадцати колесницах, из колесниц фараоновых, возвращались братья Йосефа в Кенаан, везя с собою для Яакова особую, роскошной отделки, колесницу и целый караван, нагруженный дорогими одеждами для каждого из внуков Яакова, тканями и благовониями для жен своих, невесток Йосефа, для Дины — целую сокровищницу золо-тотканых и серебротканых одежд. Провожая братьев, Йосеф говорил им:
— Когда придете к отцу нашему, не говорите ему обо мне сразу, но постепенно подготовьте его к этому.
Случилось так, что, при приближении их к цитрам своим, им встретилась Серах, дочь Ассира, девушка, прекрасная, лицом и обладавшая в редкой степени даром игры на цитре. Поведали они ей об Йосефе и сказали:
— Ступай к отцу нашему, к Яакову, и заиграй перед ним на цитре, и песню запой, а в песне этой упомяни то, о чем мы рассказали тебе.
Сбегала Серах в шатер за цитрой, пришла к Яакову и, сев у ног его, стала перебирать струны цитры и сладким голосом своим запела:
"Он жив и славен В стране далекой..."
Поднял патриарх поникшую голову свою и начал прислушиваться к голосу Серах.
"Он жив и славен..." —
повторила девушка, заставляя тихо и сладостно звенеть струны на цитре, и наконец громким и ликующим аккордом зазвучала песня:
"Он жив! Он жив и славен, В стране далекой, Твой сын Йосеф, Твой сын и дядя мой!.."
Потоком света и радости полилась песня Серах в душу Яакова — и дух Господен сошел на него, и понял он, что правда звучит в словах песни этой (Берейшит Раба, 92; Танхума Сефер гаЙашар).
XIII. КОНЧИНА ЯАКОВА
Призвал Яаков сыновей своих и сказал:
— Соберитесь, и я возвещу вам, что будет с вами в грядущие дни. Желал Яаков открыть им грядущую судьбу мира, но дар предвидения вдруг покинул его.
— Нет ли, упаси Господь, — подумал он, — в семье моей изъяна, как в семье отца моего, в лице Эйсава?
— Нет, — сказали в один голос сыновья его, — слушай, отец наш Израиль! В наших сердцах, как и в твоем сердце, жив только Единый.
И Яаков благоговейно отвечал:
— Благословенно имя Его, царствующего во веки веков! И звучит из века в век, дважды в день, утром и вечером, клич далеких потомков его:
— "Слушай, Израиль!
Слушай в гробнице Махпела, отец наш Израиль! Крепко и свято храним мы завет твой: Господь наш — Господь единый!"
(Псахим, 56; Берейшит Раба, 98).
И дошли они (сыновья Яакова с телом его) до гумна Атада[9].
По преданию от раби Абагу, туда пришли также сыновья Эйсава, и сыновья Ишмаэля, и потомки Хеттуры. Пришли со злыми чувствами и враждебными целями, колючим кустарником окружив останки праведника. Но вот, видят они: венец Йосефа висит у гроба. И все сняли венцы свои, счетом тридцать шесть, и, точно золотой гирляндой, окружили ими гроб патриарха (Сота, 13).
[1] Хананию, Мишаэля и Азарию.
[2] Шакрой и Шакрурай — от слова "шекер", т.е ложь; Зайфой — от "зайфон": подделыватель; М а ц л и-д и н — извращающий правосудие
[3] Серебряная монета.
[4] Вариант предания о древнем легендарном разбойнике в Аттике, Прокрусте, которому приписывается изобретение т. н "прокрустова ложа"
[5] "ки во гашемеш" — ибо зашло солнце, "киво гашемеш" — погасил солнце.
[6] Похитив идолы у Лавана.
[7] "Крепость Йосефа как первородного вола" (Предсмертное благословение Моисея. Дварим 33,17) "Молодой лев Йегуда" (Благословение Яакова. Берейшит, 49,9).
[8] П а р с а — четыре версты
[9] "А т а д" означает собственно: изгородь из колючего кустарника.