Глава 7. Этика и общество

Глава седьмая

Этика и общество

Человеческая природа морально нейтральна. Человек – сложное существо, сочетающее в себе добродетельную, Божественную, с низменной животной, душу (ОХК 3, с. 235). В поисках идеальной жизни мы прибегаем к моральным критериям, отделяющим хорошее от плохого (там же, 3 с. 168). ¹ Подобная двойственность пронизывает Природу, в которой динамичному, систематическому и регулярному противостоит насилие, бесцельность и слепота. Человек должен подражать добру в Природе и отбросить анархическое и случайное (там же, 3, с. 143). Этическая нейтральность природы повышает нашу ответственность как моральных агентов, «неспособных винить внешние факторы в наших неудачах и их последствиях» (OHT, стр. 114). ² Как и в случае с космическими силами, неконтролируемая человеческая природа может порождать рост или сеять семена разрушения. Преимущество человека заключается в его врожденном Божественном сиянии и природной нравственности, реализуемой в святом, как трансцендентной цели жизни: ³

Природа следует своим курсом, игнорируя мораль и справедливость; он может строить или разрушать, прорастать или разрушаться. Точно так же индивидуальная природа человека преследует свои собственные ограниченные цели. Оживленное чувство священного, усиленное молитвой и религией, освещает естественную конституцию человека блеском нравственности (OHK 3, стр. 12).

Абсолютная мораль

«Абсолютная мораль» рава Кука (OHK 3, стр. 12; HZ, стр. 48) напоминает кантианский категорический императив, согласно которому каждый случай совести требует решения, которое будет справедливым для всех людей во все времена. В отличие от «автономной» морали Канта, присущей совести и воле человека, Рав утверждает «теономную» мораль, коренящуюся в воле Бога, который, создав человека, определяет нормы человеческого поведения.

Дихотомия Божественного и добра, возникающая в результате классической загадки: любит ли Бог добро, потому что оно добро, или добро таково, потому что Бог любит его, отвергается; таково же различие между естественной моралью и Божественным Императивом Торы. Мораль есть выражение Божественной Воли, критерии которой составляют «источник всеобщей этики» (там же, 3, с. 4-5). Категориальный хэсед (благодать) – конечная цель существования (ОР 1, с. 55). Даже в отрыве от религии мораль опирается на Божественное: «Этическое не может выжить без своего Источника» (там же, 3, с. 15; АТ, с. 34). ⁴ Окутанная «Божественным императивом», трансцендентальная этика порой следует автономным курсом, «скрывающим свой источник» (ГЦ, с. 48).

Рав Кук критикует кантианское «восприятие универсальной морали как единственной основы богословия», его отделение морали от Божественного, которое смешивается, как «солнечные лучи текут от солнца» (OHK 3, стр. 21). ⁵ Это также относится к философии и этике, поскольку человеческое сознание и интеллект отражают Божественный Свет. В этом «едином восприятии этики и философии» любое «затмение этического по своей сути затемняет интеллектуальное... отсюда и акцент на устранении порока во всем еврейском мышлении» (ОХК 3, стр. 19-20).

Мораль, по сути, не ограничивается улучшением общества, а представляет собой тонкую внутреннюю духовную динамику, которая побуждает нас искать добро, трансцендентное добро, отождествлять себя с добром и придерживаться его. Этот Божественный дух неотделим от нашего общения с Богом посредством веры, догматов и обычаев иудаизма (О, стр. 134).

Фокальное и периферическое

Вклад трансцендентальной морали в духовное развитие общества очевиден. Однако, порабощенный своими животными страстями, человек должен прибегнуть к «религиозной идеологии», чтобы подняться над своей природой (там же, с. 141). Отношения Божественного с моралью воспринимаются с точки зрения фокуса и его периферии; Божественный источник составляет внутреннее ядро, а этический — его окружность. Мораль, отделенная от своего Божественного источника, порождает неконтролируемый свет, лишенный периферии и окружения, распространение которого означает его рассеивание. С другой стороны, общение с Божественным, отвергающее мораль, представляет собой периферию, лишенную центра (там же, с. 140). «Профанная этика» гуманизма, основанная на «добродетели, присущей разумному», не может сдержать натиска страстей. Такая «бесхребетная мораль» оказывает минимальное влияние на общество. «Лучше спотыкаться и нащупывать контекст глубокой религиозной философии и этики, чем избегать подобных ловушек в жизни духовной нищеты, питаемой поверхностной светской моралью» (ОХК 3, стр. 2). ⁶

Естественная нравственность и справедливость — Божий дар (ХЗ, с. 7). «Свойственное человеку и обществу чувство справедливости, побуждающее нас наказать обидчика, вора, грабителя и убийцу, коренится в божественной справедливости, заложенной в нравственном восприятии человеческой души, созданной по образу Божию» (ОР 1, стр. 215). ⁷ «Нас пронизывает нравственная интуиция, стремление к чистой жизни; наше видение воспламеняет сердце к постижению высокого и небесно-блаженного, чистого и возвышенного. Из глубины своего существа мы молимся о твердой приверженности чистому и святому, идеальному и высокому в жизни. Осуществление этих стремлений предопределяет наш всепроникающий союз с Божественным просвещением и трансцендентной моралью, изложенными в традиционных, рациональных и моральных мыслях нашей Торы» (OHK 3, pl).

Врожденная моральная интуиция человека «требует возвышения на соответствующую орбиту, центром которой является Всемогущий Творец и Цель наших устремлений» (МА, стр.22).

Естественная справедливость должна учитывать нашу внутреннюю интуицию. Это голос Божий, который призывает человека из покоев его сердца избегать зла и извращения. Когда наше внутреннее сердце пробуждается к величию Торы и к чистому поклонению Богу, наша душа наполняется стремлением к Торе и почтением к Божественному». Бог наделил человеческую душу «врожденной чувствительностью ко злу и порочности» (ОР 1, стр. 339). «Естественная совесть человека взывает к нему изнутри: «О сын человеческий, оставь свои грехи» (ОНТ, стр. 84). Тем не менее, в человеке есть и отрицательные черты, требующие дисциплины: «самодовольное упорство на проторенной дороге ведет к неудачам» (МА, стр. 34).

По мнению наших мудрецов, дерех эрец естественной морали предшествовал ^девяти императивам Торы :

Глубокая сила и величие естественного сознания должны быть укреплены внутри нас как духовная основа для могущественного сияния Торы.

Все аспекты Торы подразумевают дерех эрец. Все, что согласуется с разумом и нашим врожденным чувством справедливости, должно следовать курсу, указанному человеческой интуицией и чистой волей.

Тора, дарованная Израилю, распространяет на нас и на мир сияние более яркое, всепроникающее и святое, чем свет естественного разума и морали. Те, кто пренебрегают стихийным Божественным призывом, отражающим естественную склонность человечества, и ищут божественный свет Торы, превосходящий блеск человеческой души, неверно истолковывают Тору. К ним относится предупреждение (Второзаконие , 32:6) «нечестивый и неразумный народ», переданное Онкелосом: «народ, который принял Тору, не обретя мудрости» (Ветхий Завет, стр.69-71). ¹⁰

Хотя естественная мораль и основана на Торе, она не дает нам независимого критерия: «Духовная жизнь, не просветленная Торой, немыслима» (там же, с. 71), как это отражено в вегетарианской проблеме.

Разрешение мяса Ною, удержанное от Адама, было отмечено раввинами. ¹¹ «Однако немыслимо, чтобы такое нравственное совершенство, достигнутое человеком, оставалось навсегда заброшенным» (ГЦ, стр. 9). «Мы не можем представить себе это высшее состояние нравственного просветления как преходящее» (там же, с.13).

Ссылка Торы на потребление мяса (Второзаконие, 12:20) с помощью уничижительного термина таавах (похоть) подразумевает, что человек может упорствовать в этом, пока его моральные чувства не восстают (HZ, стр. 11). Отсутствие простого запрета Торы рав Кук интерпретирует как реалистичную отсрочку меры, усвоение которой превосходит возможности недальновидной морали, оторванной от своего Источника. Далеко идущие ограничения представляют опасность для морально отсталых. Наша неудовлетворенная жажда мяса может стирать грань между уважением к животным и человеческими обязанностями: «Меч, топор, гильотина или электрический ток будут применяться без разбора, чтобы удовлетворить ненасытный желудок цивилизованного человечества» ( там же. , стр.51). В своем неискупленном нравственном состоянии человек не должен «призывать Святое Имя ^12, демонстрируя ложную святость, которая вызывает интеллектуальное и моральное замешательство» (там же, стр. 13):

Абсурдно, чтобы испорченный человек «размахивал когтями» ¹³ и изображал ханжеское отношение к животным, как если бы он выполнил свои обязанности по отношению к человеку, созданному по образу Божию, как если бы мир был избавлен от злого обмана, фанатизма и раздоров. так что теперь мы могли безопасно свести мораль к нашей заботе о животном. В условиях преобладающего морального вырождения это вряд ли заслуживает похвалы. Более того, не следует перегружать недостающие моральные способности человека (там же, стр. 13-14).

Следовательно, Божественная мудрость, которая одна может проникнуть в человеческое сердце и разум, решила разорвать эту связь между человеком и животным и выделить этическую основу для развития человечества. Только так человек достигнет своего блаженства в конце дней (там же, с. 19). ¹⁴

Мораль и религия

^{Как отмечалось ранее, восхождение} естественной нравственности к святому как «высшей цели жизни» происходит через Божественные заповеди (ОХК 3, с.13). ¹⁶ Святость, а не борьба с человеческой слабостью и эгоизмом, возносит нас на вершину духовности, где: «чем выше наше самоуважение, тем сильнее влияние врожденного добра на наше окружение, на мир, на все реальность». В социальном контексте только через духовное и священное можно уменьшить коллективный эгоизм общества. Мораль представляет собой вестибюль в пределы святого. «Возвращение общества к святости вытекает из стремления человека к моральной чистоте». Оторванная от религии, общественная мораль вырождается в «этическую демагогию».

Мы не можем представить себе этическую нацию, которая не была бы также святой, чье духовное и материальное развитие усиливает и превозносит светлое и доброе во всем мире (там же, с. 13-14). ¹⁷

Амбивалентность светской морали распространяется и на религию, «изоляция которой может погрузить человека и человечество в самую низкую пропасть, точно так же, как она возносит нас к самым высоким вершинам ¹⁸ ... Религия зависит не столько от самоанализа, сколько от ее проникновения в рациональные и позитивный, о Торе и ее заповедях, об этическом, динамичном и возвышенном» (OHK 3, Предисловие, стр. 23). ¹⁹ Эгоцентричная религиозность, неосвещенная светом Торы, порождает скорее мракобесие, чем добродетель, когда «боясь думать, человек погружается в трясину невежества, которое затемняет блеск его души, истощает его жизненные силы и затуманивает его дух» ( там же. , стр. 26). ²⁰

Религия должна остерегаться утраты своей чистоты из-за подавления врожденной нравственности человека. Наш моральный подъем к трансцендентным вершинам является отличительной чертой чистой религии.

Любая религия, которая ограничивает, а не усиливает индивидуальный и общественный прогресс, подчиняет жизнь, очевидно, является негативной религией (там же, с. 27).

Молитва и жизнь

Религия должна оживлять жизнь и общество. «Есть люди, чья вера не способна противостоять соблазнам обыденности, и которые тонут в экономическом потоке». Отсюда и еврейская молитва Нового месяца о « жизни , украшенной страхом перед Небесами и страхом перед грехом», в которой вера составляет «неотъемлемый элемент жизни». Талмудическая ассоциация «Я пойду пред Господом по землям живых» (Псалмы 116:9) (Йома 71а) с «рыночной площадью» призывает религию проникнуть во все аспекты экономической деятельности (OR 2, стр. 122) ²¹

В высшей степени религиозный акт молитвы должен превосходить чисто духовный. Талмуд учит нас (Берахот 32б) оставаться на некоторое время после молитвы, чтобы преодолеть психологический разрыв между вдохновляющим и обыденным:

Воздействие молитвы должно пережить установленное время, чтобы дать возможность духовным и освященным освятить стремление всей жизни к истине и закону. «Познай Его всеми своими путями» — вот цель паузы после молитвы, во время которой мы интегрируем наши религиозные идеи и чувства в основной поток мирской жизни. В высшей степени честные люди не отказываются от мирского, но способствуют нашему продвижению к конечному осуществлению жизни (OR 1, стр. 333-334).

Это смешение духовного и телесного передано в талмудическом настойчивом указании (Берахот 34б) на окнах в каждом месте поклонения:

Хотя молитва укоренена в душе, она не может раскрыться без оценки нашего окружения. Идеальная молитва наполняет нас Божественным рвением, способствующим праведности и справедливости; это ускользает от поклоняющегося, чья преданность затмевает мирское. Отсюда необходимость в окнах, обеспечивающих визуальный контакт с более широким обзором молящегося (там же, 1, с. 259-260). ²²

Природа человека

Мирской аспект поклонения и взаимозависимость человека и Божества изложены в утверждении Мидраша (Берешит Раба 44:1), что совершенствование человека является первостепенной целью библейской дисциплины: «Пророчество обращается к человеческой природе, сублимация которой является целью Божественное руководство, поскольку наше очищение составляет единственный объект библейских предписаний» (EY, стр. 42). Поскольку Божественные заповеди направлены на реализацию присущего человеку блага, Тора включила в себя добиблейские этические нормы, еврейские или языческие, которые могут быть подняты «до этических вершин вневременного и постоянно развивающегося» (там же) . Связь между Божественными заповедями и естественной моралью, отраженная в статусе человека по отношению к Богу, лежит в основе раввинистического спора (Сифра, Левит. 19:18), в котором рабби Акива определяет «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» как «главный принцип Торы». тогда как у Бен-Аззая это превосходит слова «Это книга летописи человеческих» (Быт. 5:1):

В более светлом понимании последние ²⁴ составляют основу позитивной культуры, которая вдохновляет ядро ​​человеческой натуры.

Поскольку это прообраз всей Торы, «это книга летописи человечества» перевешивает принцип «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (там же, с. 42-43).

Это подразумевается в уроке раввинов о том, что Дерех Эрец предшествовал Торе. Заботе рабби Акивы о нравственном поведении противостоит определение бен Аззаи добродетели как присущей «более светлому восприятию» человеческой природы.

Моральная философия рава Кука неотделима от его антропологии, в которой человечество представляет собой одновременно центр и телос творения. Человек влияет на функционирование Вселенной и, следовательно, на него возлагается огромная моральная ответственность. «Представление о центральной роли человека во Вселенной повышает его моральную ответственность и наделяет его инициативу героическим измерением» (OHK 3, стр. 64). «Распространённое представление о роли человека во Вселенной как о пассивной и лишенной объективного влияния необоснованно» (там же, 3, с. 65; О, с. 169). «Еврей по своей сути утверждает существование в себе Божественной души» (ОНТ, стр. 64).

Человек должен осознать и идентифицировать свою скрытую силу. «Чем больше человек осознает свою ценность, тем сильнее его фактическое воздействие» (OHK 3, стр. 65; О, стр. 169). Тем не менее, человеческий характер остается двойственным: «Наша оценка человека как великого, так и незначительного одновременно верна. Если он достоин, человек предшествует всему Творению; если недостоин, то и комар предшествует ему» (АТ, с. 70). ²⁵

Тяжелое бремя суверенного человека не заставит его отказаться от своей уникальности. «На первый взгляд кажется, что человек и другие существа имеют много общих черт. Однако сама суть отличия человека от зверя заключает в себе все великое, что есть в человеке, и от этого он не может и не будет отказываться ни за какую цену; он с любовью примет самые болезненные страдания, чтобы сохранить характер своей человечности» (О, с. 156).

Центральное место человека

Миниатюрный рост человека, пылинка, затерянная в бесконечности космоса, перекликается с словами Иова (T.YT) : «Что такое человек, что Ты придаешь ему большое значение и обращаешь к нему мысли Твои?» В то же время мы ощущаем благородство и силу человеческой личности. «Человек — всего лишь бессильное и крошечное существо в колоссальной Вселенной и ее чудесных созвездиях, чудовищность которых угрожает сокрушить человеческое эго. Тем не менее, однажды озаренный сияющим познанием Божественной благодати, которое зажигает в себе могучий потенциал святости, человек осознает свое превосходство и незаменимость для порядка Реальности, после чего он ликующе восклицает: «Я существую!» (OR 1, p. , я). ²⁶

Макрокосмическая парадигма современной науки стремится свести к минимуму уникальность человека. Природа воспринимается как автономная сила, не связанная с человеческой личностью. ^{27 Однако} современная космологическая проекция «колоссальной, но бесцельной» Вселенной не способна свести на нет центральную роль человека. Количественные соображения остаются нерелевантными для несравненного духовного потенциала homo sapiens и моральной ответственности, коренящейся в свободе выбора человека. Вместо того, чтобы обесценивать человека, расширяющаяся Вселенная усиливает главенство человеческого духа.

Антропология рава Кука, озаренная «глубиной мистического восприятия», «эзотерическим учением» и «мистической философией» ²⁸ , отличается от антропологии Маймонида, которая удаляет человека из центра Творения ²⁹ и тем самым устраняет возражения против религии на «антропоцентрических» основаниях, однако:

Мы обязаны Маймониду за разъяснение независимости Торы мнения о том, что человек есть ядро ​​Творения.

ция. Атеизм распространился вместе с вызовом антропоцентрического восприятия, брошенным коперниканской революцией, и галактической перспективой современной космографии, в которой Земля является лишь крошечной точкой в ​​бесконечном пространстве. Казалось, это разрушило религиозную точку зрения. Именно Маймонид вывел религию, Тору и теологию из рамок антропоцентрической парадигмы. ³⁰

Концепция каббалы о человеке вместо того, чтобы вступать в противоречие с современной космологией, на самом деле выигрывает от нее:

Космическая центральность человеческой души, сияющая бесконечной истиной и поэзией, не умаляется кажущимися случайными вращениями галактик и постоянно возникающими туманностями. Вневременное и безграничное на самом деле усиливает величие этого зрелища. Бессмысленным и поверхностным является представление новой космологии как подрывающей религию и центральное место человеческого духа. Действительно, религия остается незатронутой даже среди противников антропоцентрической доктрины, например Маймонида и его последователей. Протесты атеистов, очевидно, беспочвенны.

Мистическое восприятие, религиозное влияние которого в последнее время возросло, подкрепляется новыми открытиями, которые подчеркивают нашу моральную ответственность и укрепляют человеческий дух. Наше усвоение этого грозного расширения этического, несомненно, требует более глубокого и яркого восприятия его сущности (ОХК 2, с. 433).

Чтобы достичь этого уровня, мы должны обнаружить ядро ​​всего Существования, которое находится глубоко внутри нас самих (там же, 3, с. 357). ³¹

Расширенная научная перспектива подчеркивает взаимозависимость даже мельчайших частиц в великой схеме Творения. От самой низшей безжизненной материи до человека, «вершины и венца всей жизни», нет ничего лишнего. «Все служит определенной цели и выполняет свою функцию». В этой единой схеме человек представляет собой фокус и цель:

Озадаченный обилием и разнообразием материи и жизни, человек не может объединить феноменальное в единое всеобъемлющее целое.

Если наша способность говорить, слышать, обонять, ощущать, видеть, понимать и чувствовать кажется необъяснимой — давайте осознаем, что вся жизнь, а также неживое объединяются, чтобы пропитать все грани нашего существования. Ни один пункт не является лишним; все необходимо и дополняет друг друга. Наше существо пронизывает все, что лежит ниже нас, и мы разделяем и возносимся с высшим, которое превосходит нас (там же, 2, стр. 361).

Как венец Вселенной, человек определяет духовный характер Творения. «Эзотерическое восприятие» Каббалы влияния человеческого духа на все сущее представляет собой мощный моральный вызов. Человек может распространять «блаженство, свет, жизненную силу, радость и великолепие, если он следует правильным путем»; он может также опуститься на самую низкую глубину и причинить бесконечные страдания (там же, 3, с. 63).

Каббала постулирует универсальную духовную «сущность», оживляющую человеческую душу. Не существует «дискретных, атомарных и дефектных» душ, поскольку все «интегрировано, переплетено и переплетено» внутри всеобъемлющего телеологического континуума:

Существенное, всеобъемлющее и положительное духовное воздействие человека превосходит его господство над природой, его использование пара, огня, воды, электричества и т. д. Это остается поверхностным и ничтожным по сравнению с нашим решающим влиянием на общую сущность всего сущего с точки зрения Вселенской. существенное родство духовности с духовностью человека (там же, стр. 339-340).

Общество и интеллектуал

Моральная ответственность предполагает участие в общественной жизни. Иудаизм отвергает отделение религии от общества, нуждающегося в Божественном просвещении (ИР 1, с. 115) ³² . Мощный вызов, однако, может устрашить набожных, «чья пылающая внутренняя душа» возмущается господствующим материализмом, для которых «контакт с погруженными в чужую реальность невыносим» ³³ ... Такие болезненные переживания, однако, усиливают и возвышают человеческую личность. . Дух позитивного идеалиста очищает свое окружение и наполняет его благодатью искупленных и освященных, чье великолепие, в свою очередь, укрепляет идеалиста и вдохновляет его усилия благородством и святостью, которые затмевают религию одинокого отшельника» (ОХК) 3, стр. 271272־). «Внутреннее стремление к полному уединению», ослабляющее естественное, должно быть заменено синтезом «интеллектуально очищающего» одиночества и «органической динамики» социального. «Вульгарное невежество» толпы таило в себе «простое благочестие» и жизненную силу, укрепляющую наш дух (там же).

Интеллектуальная отстраненность, направленная на развитие ума и интеллекта, игнорирует здоровые, неотшлифованные, естественные восприятия и ощущения, которые не были испорчены разрушительным воздействием цивилизации. Здравое чувство справедливости вдохновляет простых людей больше, чем эрудированных интеллектуалов-моралистов. Понимание морального закона последними уступает моральному опыту, который мотивирует крепкие и естественные, хотя и неграмотные, массы. Природная вера, чувство Божественного величия, красоты, органического и откровенного, непосредственного и нефильтрованного загроможденными каналами (см. Исаия 19:10) науки и философии... все это остается здравее и чище среди масс. чем среди элиты (там же, 2, с. 364-365). ³⁴

Простота может зависеть от ума элиты, но «вклад интеллектуалов компенсируется вливанием массы в общество с его пульсирующей жизненной силой». Мирское участие духовного аристократа, синтез интеллектуального и естественного, олицетворяло пророческий призыв к массам. «Пророчество соединило народные настроения с идеальными представлениями о богатых духом» (там же).

Бегство от материального так же опасно для благочестивого отшельника, как и для общества. Требуется мужество, чтобы противостоять распространённому злу:

Какова бы ни была духовная награда за безразличие к обыденному со стороны набожных и чистосердечных людей, чьи высокие умы презирают материальное, это неизменно означает упадок, социальные последствия которого волей-неволей затрагивают и элиту. Пренебрежение совершенно злым и оскверненным усугубляет это состояние. Такое избавление, возникающее в результате игнорирования оскверненного, недолговечно. В конце концов, коррупция – которая могла бы уменьшиться, если бы ее признали и эффективно бросили вызов святые – возвращается к благочестивым, которых охватывает всепроникающая депрессия (там же, 2, стр. 318-319).

Неприятные аспекты профана смягчаются осознанием того, что «общество, его нормы и условности... действительно усиливают» Божественное просветление (АТ, стр. 55). Поиски Бога могли бы побудить к отрыву от временного, однако даже «самые благочестивые и потусторонние» признают заслуги земного, почитание которого они стремятся пропитать святым (там же, 3, с. 305-308). ³⁵

Избегание «животного и телесного» (АТ, стр. 43), чтобы общаться с Богом «как святые люди... отстраненные от мирского и тривиального» ослабляет их влияние на мирское (там же, стр. 38). ). Не так «в высшей степени религиозные», которые утверждают жизнь и влияют на нее (OHK 3, стр. 175), «истинно благочестивые и здоровые, которые укрепляют природные свойства тела и души, чтобы возвысить общество и его институты в ходе развития». свое духовное восхождение» (АТ, с. 11). Идеально религиозная святость «естественного еврея» не изолирует дух; оно облагораживает мирское посредством Торы и ее заповедей, гармония которых порождает «великолепную Божественную симфонию» (EY, стр. 47-48). ³⁶

Праведный человек

В преобладающих обстоятельствах святость достигается на разных уровнях: праведниками, набожными учеными и простыми людьми (AT, стр. 79). ³⁷ Есть святые, чьи «высокие умы» вмещают сокровища еврейского духа, которые возглавляют общину, горячо служат Господу и охраняют духовные укрепления Израиля (О, стр. 53-54), в отличие от общества в целом. Это типологическое различие отражено в талмудическом утверждении (Йевамот 49б), которое противопоставляет «затуманенное» видение библейских пророков ясному восприятию Моисея. «Затуманенное восприятие духовного» прагматиками, параллельное с неспособностью интеллектуалов «охватить практическое», символизирует вечный контраст между Царем и Пророком. Только Моисей, «царь в Иешуруне» (Втор. 33:4), достиг трансцендентно-сияющего восприятия Божественного, объединяющего пророческое и царственное. Его «ясное видение» Божественного сияния превратило физические чувства в зеркала Невыразимого.

Однако на менее возвышенном уровне мирское расходилось с духовным и пророческим (OHK 1, стр. 276-279). ³⁷³ В этой ситуации в высшей степени благочестивые люди могут отказаться от норм via media™. Сознавая внутреннюю напряженность между трансцендентно-духовным и земным, рав Кук поддерживает как срединный «стиль жизни», соответствующий общим потребностям, так и « полное уединение», открытое только для чрезвычайно набожных. Средства массовой информации , определившие оптимальный путь толпы к блаженству в соответствии с Божественным советом Торы, плохо подходили выдающемуся светилу, который должен культивировать жизнь в одиночестве и чистоте, не запятнанную мирянами, «чей сияющий внутренний дух должен уйти из толпы». Более того, «чем более выдающийся человек, тем больше потребность в самореализации... и, как следствие, в уединении». Такая аристократия духа приносит пользу обществу «как вестники счастья, святости и безмятежности, воспламеняющие наши сердца и освещающие наши души своим совершенством». Тем не менее, даже такие люди не должны отвергать общественность. «Несмотря на свой радикальный пуризм, они должны разделять заботы многих, сохранять чувство приоритета, укреплять свои внутренние корни жизни и реальности и культивировать духовное и социально-политическое ядро ​​своей души. Таков путь к индивидуальному совершенству и всеобщему возрождению, к трансцендентному превознесению добра в человеке как вместилищу сияющей славы Божественного Духа» (там же, 3, с. 267-271)?»

Хотя такие люди и не активны в обществе, они обладают неизмеримым влиянием: «Один праведный мудрец и гигант науки Торы окажет своим поведением, невольно, положительное влияние, которое превосходит бесчисленные эссе и воодушевляющие проповеди» (EY, стр. 35). . ⁴⁰ «Само наличие выдающихся нравственных и интеллектуальных лидеров порождает духовную энергию для целого поколения» (там же, с. 44). «Деяния святых отражают вечный протест против этого гнусного и вредного атеизма» (там же, ^. 50). Праведник, постоянно и горячо поклоняющийся Богу (ОХК 3, с. 228-229), составляет «столп Вселенной»:

Святый боголюбец выступает основанием Космоса. Весь мир присоединяется к его восхождению, движимому его динамичной внутренней личностью. Сама его плоть и душа являются источником его видения и прозрения (там же, 3, с. 263-264)?»

Благочестивый посредник между Богом и миром наполняет лучезарным словом Божиим все нечленораздельное и темное. Весь организм истинно благочестивых способствует Божественному объединению всех миров. Его страсти, воления, чувства, мысли, действия и высказывания; его привычки, движения, горести и радости, страдания и удовольствия — неизменно перекликаются с аккордами Божественной симфонии (там же, 3, с. 229)? ²

Он полон бесконечной любви к Богу и глубокого уважения к творению, ко всем ближним; в покоях его сердца звучит безграничное преклонение перед семьей, друзьями, Израилем, человечеством — всем, что живет и растет, всем, что существует (там же, 3, с. 230).

Святой столп мира мотивирован непрекращающимся Божественным призывом внутри его души к всепроникающему интеллектуальному и интуитивному общению со своим Создателем, Скалой Вселенной и Источником всей жизни и существования (МА, стр. 146).

Во времена духовного кризиса «Израилю следует смотреть на старейшин поколения, на избранных» (EY, стр. 21), «чьи личные примеры тем самым приобретают дополнительное значение» (там же, стр. 22). ). ⁴³ Рав Кук осознавал неизбежную опасность отождествления со святым цадиком , который был типичным представителем хасидского движения. Подражание Мудрецу, пропагандируемое в раввинистической литературе44, ^было переопределено хасидизмом. Религия усиливалась «отождествлением нашей души с Мудрецом и его учениками, нашей привязанностью к цадику , выражаясь хасидским языком». Хотя оно требовало «значительной доработки и усовершенствования» (О, с. 69), поклонение цадику « сыграло основополагающую роль в нашем духовном развитии» (там же, с. 146). ⁴⁵ Традиционное почитание ученых и святых, пренебрегаемое в последнее время, «было восстановлено современным хасидизмом в попытке исправить ситуацию... положительные и отрицательные аспекты этого процесса требуют глубокого анализа» (AT, p. 39). Культ цадика требует «эффективных гарантий», поскольку полная идентификация с ремиссивным цадиком может побудить последователя ассимилировать недостатки первого и тем самым нанести еще больший вред, чем тот, который понес их проводник» (О, стр. 146). ).

Рав Кук раскритиковал отклонения современного хасидизма:

Даже хасидизм, который стремился осветить Божественный свет в сердцах и умах всех, изменил свой характер, поощряя упрощенное благочестие, которое делает его неотличимым от своих противников. В результате лучезарное и радостное уступило место безрадостному, мрачному, суровому и непреклонному, и теперь все рушится (ИР 1, с. 161). ⁴⁷

Цадик и общество

Обладая особым статусом, духовный лидер остается неотъемлемой частью общества, на которое он влияет и находится под его влиянием. Даже на вершине святости Божественная справедливость сохраняет свое земное измерение. Гражданский кодекс Торы ярко отражает религиозную основу его правовых положений. Таким образом, овладение еврейским гражданским правом открывает врата «к нашему эффективному и глубокому возрождению» (OHT, стр. 82-83). Содействие социальной справедливости повышает нашу духовность, усиление которой святыми еще больше облагораживает общество:

Духовное восхождение человека влечет за собой растущую оценку общества как органической составляющей его внутреннего существа. Глубоко в своем сердце и разуме он чувствует многочисленные требования общества, трансцендентную ценность сообщества, рассматриваемую в единых терминах. Социальная реальность вызывает у него безграничное сочувствие и обожание, когда он превращается в идеального лидера общества: его мысли освящены святостью многих, а его заслуги достигают уровня цадика, служащего многим, чья душа отражает священное сияние Мессия. ⁴⁸ Его превосходство над личным приводит к соразмерному духовному возвышению (OHK 3, стр. 157). ⁴⁹

Смешение духовного и социального, которое характерно для социального законодательства Торы, привело к восприятию последнего как сущности иудаизма. Это заблуждение отражает наше «ограниченное понимание» иерархии еврейских заповедей, увенчанных «духовными» руководящими принципами нашего общения с Богом, достижение которых представляет собой высший телос иудаизма.

Социально-этические принципы являются лишь вспомогательными средствами божественного откровения Божественного сияния, «лестницей» к святой и конечной цели (там же, 3, с. 344). ⁵⁰ Термин «лестница» подчеркивает инструментальную, хотя и необходимую функцию социальных предписаний. Различие между «низшим» и «высшим», между «целями» и «средствами» исчезнет в идеальном состоянии. ⁵¹ Однако общинное измерение сохраняет свою центральную роль, поскольку реализация Торы предполагает «всеохватывающее общинное образование» со всеми его недостатками:

Духовное и моральное развитие личности влечет за собой замену эгоцентризма глубокой заботой об общественном благе (OR 1, стр. 370).

Изоляция духовного вредна для религии:

В нашем восхождении к святому мы превосходим эгоцентричных, чтобы освятить Господа Вселенной и соответствовать Божественному императиву. Эгоистичное продвижение, хотя и духовное, не согласуется со святым... Сущность Богослужения заключается в благодеянии, улучшении и развитии общества; стремление к святому влечет за собой отказ от себялюбия. Индивидуальное достижение святости предопределяет возвышение и заслугу многих... Следовательно (Берахот, 21б), изолированный верующий не читает кедушу, все священные публичные действия, требующие кворума, по крайней мере, из десяти евреев (там же, 1, стр. 271-272).

Социально-политическое не достигает корней общества. Отходя от маймонидийской позиции (ср. «Путеводитель для растерянных» , II, 40; III, 27; Кодекс, ХилхотДеот, гл. 6), рав Кук подчеркивает «проявление воздействия святого» на мирское и избегает аристотелевского определения человека как политическое существо, подтвержденное в Руководстве {там же}. В его трудах нет анализа общества и личности, которые подчеркивают смешение священного и мирского под влиянием Божественного. Материальное, органическое и социальное таит в себе тусклые искры святости. Типичным примером нашей социально-материальной культуры является талит (молитвенный платок), в котором социальные заповеди представляют собой цицит (бахрому), вызывающие «скрытый свет» святого, скрытого в талите . Точно так же религиозные обряды в социокультурном контексте раскрывают «скрытое сияние, заложенное в человеческой цивилизации», и тем самым расширяют сияние святого до временного (AT, стр. 5).

«Высший смысл социального, а не имманентный, заключен в трансцендентальном и величественном, яркость которого частично отражается в нашей интеллектуальной и духовной жизни. Таким образом, человеческий идеал не может быть сведен только к социальному (OHK 2, стр. 561). Вдохновение общества отражает божественное и святое стремление к «религии в социальном контексте». Отсюда и тесная связь между идеальным искуплением общества и мессианским видением. Социально-духовный идеал представляет собой «объединение царств Небесных и Земных». ⁵² Таким образом, социальная реформа отражает наше мистическое стремление к Богу, к интеграции земного и человеческого с небесным и Божественным (там же, 2, с. 561-562). Рав Кук, внимательно следивший за социальной ситуацией, определил современные изменения «в человеческом восприятии» (там же, 2, с. 538-542) как «социальные, космологические и эволюционные» ⁵³ инновации, которые, казалось, подрывают религию. Однако следует провести «рационально уместное» различие между романом и неизменным. «Естественная динамика идей способна распространить ограниченную концептуальную трансформацию на всю интеллектуальную сцену. Только рациональное различение позволяет нам высвободить изменившееся восприятие из того, что находится вне его поля зрения». Новшества, позитивные сами по себе, не были должным образом усвоены и, таким образом, привели к «хаосу и путанице». Требовалось систематическое исследование революционных событий и их масштабов.

Говоря об «изменившихся социальных перспективах», рав отмечает длительное отсутствие социального сознания среди масс. «Каждый сектор и сообщество жили изолированно, каждый человек реагировал на свое ограниченное окружение; люди и сообщества свято отождествляли мир со своей интеллектуальной и материальной средой». Это олицетворяло вторжение антисемитизма, «духовного и общинного образа жизни», который изолировал еврея от нееврея. Интеллектуалы могли бы признать сущностное единство человечества и «универсальность человеческого духа», превосходящую все различия. «Однако массам не удалось выйти за пределы своего круга... внутри ограниченных интеллектуальных границ которого их врожденный гений нашел выражение». Это ограничивало их понимание таких доминирующих тем, как «жизнь и смерть, свобода и крепостное право, самоопределение и дисциплина».

Однако нынешние радикальные социальные тенденции затронули интеллигенцию, а также массы на всех уровнях. Индивид теперь осознает динамическое воздействие бесчисленных, в том числе чужеродных, факторов. Мы ни в коем случае не должны отвергать как неуместные любые духовные течения, какими бы экзотическими они ни были (там же).

Растущий приток плодотворных идей из самых дальних уголков земли еще больше усилил наше замешательство. «Все революции, вызванные внешним влиянием», требуют систематической оценки новой парадигмы, чтобы отделить хорошее от плохого.

Сложность этого предприятия побуждает нас разгадывать глубокие «интеллектуальные представления» посредством проницательности «морально укреплённых наставников, пропитанных здравым, разумным и возвышенным» (там же, 2, с. 539-541).

Социальная реформа

Призыв иудаизма к улучшению общества выходит за рамки социально-экономического измерения.

Вся бестелесная духовность, ограничивающаяся плодами души, игнорирующей недуги общества, совершенно необоснованна.

С другой стороны, любая идеология, которая отвергает вневременное и возвышенное, фокусируясь на обыденном, должна деградировать, какими бы ни были ее этические и социальные устремления, ввиду ее ограниченной перспективы и присущего ей загрязнения земного, отделенного от сущности мирского. Жизнь Вечная.

Очевидная слабость этой социальной доктрины — это преклонение перед молодежью, увлеченной тщетными чарами земного, что удерживает обескураженных стариков от динамического влияния.

Такое эллинское презрение к возрасту типично в «Риторике» Аристотеля. Идеология, неспособная охватить весь спектр общества, остается крайне дефектной (там же, 3, с. 180).

Рав отверг социально-религиозную дихотомию восточноевропейского социализма и пионеров сионизма (см. главу 2). Изолированное социальное и «бестелесная духовность» были одинаково неприемлемы. Сионистско-социалистический апофеоз молодежи, его акцент на «бунте» и «молодежной культуре» как инструменте индивидуального и социального искупления также были несовместимы ⁵⁴ с традиционными еврейскими нормами. Общество должно преодолеть поверхностное: «Обществу, которое отказывается от вневременного и поощряет эфемерное, по-прежнему явно не хватает содержания, как бы пульсировала его сиюминутная жизнеспособность. В сердце остается лишь вакуум, как только осядет пыль сражений и конфликтов... Если не проникнуть в него возрождающей сущностью надвременного идеала, который поднимает многих к высотам трансцендентного, все движения остаются неэффективными и умирающими». (О, стр. 56). Религиозно-светское противостояние находит отражение в определении наказания в современной криминологии. «Санкции общества, особенно в гражданской сфере, выражают как позитивный, так и негативный настрой. Позитив подтверждает недопустимость тяжкого преступления, виновник которого должен быть подвергнут дисциплинарному наказанию, чтобы укрепить этот обязательный принцип. Негатив, отражающий нашу ревнивую защиту частной собственности от любого возможного пользования другими, выражает грубый эгоизм. Вся юриспруденция, лишенная религии, опирается на негативный источник, которому бросает вызов стремление Божественного законодательства к добру, истинному и справедливому как таковому... ⁵⁵ Преобладающий эгоизм нееврейского закона будет доминировать в политической конституции человечества до тех пор, пока оно не ассимилирует пророческий идеал «перековки мечей на орала»» (AT, стр. 65).

Низшая социальная мотивация сыграла решающую роль в разделении человечества на враждующие стороны, чья жестокая жестокость проистекала из жадности, а не из противостояния злу, чьи институты и положения отражали зависть, а не подлинные реформы (там же). В то же время Рав признавал этико-религиозное скрытым в самом стремлении к справедливости. «Мы не умаляем никакого социального прогресса, который полностью игнорирует религию, поскольку стремление к любой форме справедливости неизменно отражает блеск Божественного» (1R, 1, стр. 45).

Библейское восприятие рабства

Религиозный характер нравственности и справедливости, по своей сути латентный как искра святого, заключенная в земном, сознательно выражается в нашем стремлении к близости Божией. Далеко идущие социальные последствия этого различия, проявляющиеся в нашем наказании за социальные проступки, имеют решающее значение для классической проблемы рабства. Как и в случае с вегетарианством (о котором говорилось ранее в этой главе), Рав проводит различие между высшим идеалом и незрелым обществом, склонным искажать и унижать его. Вдохновленные Богом законы Торы определяют наш правильный курс постепенного социального и этического развития в современной реальности. ⁵⁶

Любое моральное руководство зависит от поглощающей способности общества на протяжении нескольких поколений: «процесс, который разворачивается тщательно выверенными шагами». Чрезмерное сострадание, игнорирующее распространенные моральные принципы, может быть более вредным, чем откровенная несправедливость. Напряженность и смятение, вызванные радикальными социально-моральными кампаниями, способны подорвать самые основы морали. Отсюда и необходимость различать «реальное и идеальное», категорически правильное «то, что должно быть», и неполноценное «условно правильное», которое обращается к текущей реальности. Путь Торы к моральной вершине признает ограниченность человеческого характера и его потенциал для постепенного улучшения (ИР 1, стр. 94). ⁵⁷

Это восприятие разъясняет концепцию рабства Торы. Разделение общества на богатых и бедных естественным образом приводит к найму и фактическому порабощению последних, будь то «институциональные крепостные» Торы или «естественные крепостные» современности. «Конечно, условия службы Торы устранили несколько недостатков, присущих естественному рабству», которое знаменует собой «хотя и добровольное, но подчинение угольщиков своим хозяевам». Важны были эффективные права рабочего, гарантированные Торой, а не формальный статус. Ужасающие условия в шахтах олицетворяли бесчеловечность их владельцев:

Бессердечные богачи, презирающие справедливость и мораль, предпочитают неосвещенные и удушающие шахты, которые вредят здоровью и сокращают жизнь бесчисленных рабочих, чтобы сэкономить тысячи долларов на физическом улучшении шахт. Владельцы одобряют обвал шахты и смерть ее операторов, которых легко заменить. Иначе обстоит дело с законным рабом и движимым имуществом своего господина, чья неприкосновенность касалась предпринимателя так же, как и целостность его капитала, «ибо он — его деньги» (Исход 21:21). Этот принцип мог бы значительно улучшить условия и перспективы этих бедных рабочих. Промыслы нашей Божественной Торы возвышают сердце человека и приближают его к Господу всего Творения, благословен Он (там же, 1, С-95).

Уроки Торы о «естественном рабстве» были забыты во время еврейского рассеяния и социальной изоляции. Общество игнорировало положительные положения Торы о «законном рабстве», касающиеся обездоленного «естественного крепостного». В конце концов, «рабство превратилось в монстра, потерявшего свою роль защитника тех, кто спотыкается от насилия хищных людей, предоставив им статус и безопасность капитала». Восстание против зверств рабства привело к его отмене, хотя у общества не хватило моральной силы отменить естественное рабство и, таким образом, оно не смогло компенсировать потери, понесенные трудящимися массами с прекращением законного рабства. «Законодательство не избавило бедных от превратностей современного рабства». Светская мораль не имела оснований относиться к обездоленным с должной справедливостью и сочувствием. Социальная справедливость вытекает из реформы сердца Божественной Торой и наполнения ее «справедливостью, состраданием, добротой и милосердием». ⁵⁸

В иерархическом восприятии Рава духовно неполноценный «конституционный» крепостной был предопределен служить своему господину: «раб по своей сути тот, чья ничем не ограниченная свобода вредит как его личности, так и обществу ввиду его естественного влечения к низменностям, которое внешнее давление один может противостоять» (там же, 1, с. 96). Это не узаконивает капиталистические эксцессы, сводящие на нет прерогативы работодателя. Неспособность капитализма соответствовать стандартам более широкой справедливости ⁵⁹ подорвала современную социально-экономическую трансформацию, которую только свет Торы, исходящий из Сиона, может превратить в моральное спасение (там же, 1, с. 98). Рав предвидел ликвидацию крепостного права в технологическую эпоху с сокращением потребности в рабочей силе по мере того, как человек продолжает покорять природу (там же, 1, с. 102).

Капитализм и социализм

«Реалистическое» установление божественного идеала в Торе не является прообразом законов, которые прообразуют идеальное состояние, освещенное Божественным сиянием, например, законы субботних и юбилейных лет, которые регулярно прерывают мирское и привлекают наши умы к Божественному ( Ш., Введение, стр. 8). Как в день субботний еврей освобождается от уз временного, так и в течение субботнего года Израиль превосходит земное, чтобы насладиться великолепием Божественного. Положения Семеричной Шмитты «очищают общество от земного, от труда и тревог, от гнева и соперничества». Вечное столкновение между идеалами милосердия и сострадания, а также «ростовщичеством и безжалостным давлением частного капитала» утихает в течение Субботнего года, дух которого пропитывает социальный дух прошедших периодов. Это «год, отмеченный спокойствием и умиротворением, отсутствием поборов и угнетения», год «равенства и покоя», когда прекращение «безудержной частной собственности и исключительных прерогатив позволяет всем живущим наслаждаться Божественной гармонией. »

« Шмитта» высвобождает продукцию этого года из кощунственной капиталистической жадности и алчности, взращенной коммерческими спекуляциями. Мы можем «есть их, но не торговать ими» (там же). ⁶⁰

Влияние Субботнего года на последующие годы аналогично влиянию Юбилея в долгосрочной перспективе: «Юбилей имеет глобальное значение», исправляя кумулятивные искажения провозглашением всеобщей свободы. Преобладающее «неравенство в распределении земельной собственности» устраняется, рабы освобождаются, а поля возвращаются первоначальным владельцам (там же, с. 9–10).

Это подразумевало неодобрение неограниченного капитализма:

Без определения экономической системы, предусмотренной Торой, становится очевидным, что последовательное применение социально-экономических норм Торы несовместимо с принципами капитализма. Уставное требование Торы: «Ты должен делать то, что правильно и хорошо» содержит настолько строгие ограничения на частную собственность, что делает ее практически несостоятельной и убыточной. ⁶¹

Такое неприятие капитализма, а не призыв к социализму, проистекало из этического возражения против суверенитета частной собственности. ⁶² Включение в Тору «сверхобязательств» серьезно ограничило права владения. Рав не уточнил пути решения сложившейся ситуации. Дух законов Шмитты и Йовеля (Юбилея) усилил Божественное освещение нашей жизни. Социальные доктрины оценивались по их моральному воздействию, индивидуальному и коллективному, на наше стремление к общению с Богом. Это не подразумевало замену капитализма социализмом. Восприятие равами сионистско-социалистического стремления к социальным реформам в возрождающейся Эрец Исраэль как укрывающего элементы Божественного не повлекло за собой какого-либо предпочтения их конкретной программе. ⁶³

Трудовые права

Частная собственность и трудовые права воспринимаются в свете моральной перспективы Торы, а не социально-политической классовой борьбы:

Организованное продвижение трудовых интересов является честным, справедливым и полезным для общества. Представляя рабочих, профсоюзы могут законно бросить вызов работодателям и неорганизованным работникам, чья низкая заработная плата, продолжительный рабочий день и т. д. подрывают положение остальных в финансовом и ином отношении. Если такие работодатели или работники отказываются подчиниться суду Торы или арбитражу, работники имеют право использовать другие средства давления, детали которых должны быть санкционированы судом Торы. Можно настаивать на том, чтобы такие дела рассматривались расширенным судом Торы, в котором принимают участие выдающиеся ученые, хорошо знакомые с обстоятельствами и проблемами труда. ⁶⁴

Социально-этическая защита профсоюзов Равом не распространялась на забастовки как инструмент вымогательства. Иски профсоюза должны быть урегулированы судом Торы или арбитражем. Забастовки могли быть объявлены только в том случае, если работодатели отказывались присутствовать на заседании, чтобы обеспечить выполнение работодателем приговора, а не в качестве независимой санкции. Не уточняя своей позиции в радикальных социально-экономических изменениях своего периода, рав полагался на компетентных судей-раввинов для разрешения трудовых споров в свете Торы после надлежащего расследования обстоятельств.

Социальная философия рава Кука опирается на динамику внутренней реальности, действующую в основе внешней. ⁶⁵ Он осуждал «вульгарный социалистический материализм» так же, как и пассивное утверждение «несовершенной реальности». Отсутствие идеализма ослабило стремление к реформам и борьбе с несправедливостью. Именно посредством «более светлого видения» общество освобождается от «мучительных и пагубных укусов реальности, лишенной призрачного блеска».

Стремление к реформам — неотъемлемая составляющая социальной сцены, внешний характер которой не исчерпывает ее сущности. Наш потенциал преобразования и улучшения жизни представляет собой «сверхсущественное ядро ​​реальности». Более глубокие слои существования раскрываются в «бунте блестящего видения против реальности и ее ограничений». Дальновидное стремление к лучшему миру выходит за рамки просто фантастических:

Вселенная поддерживается благородными мечтами различной интенсивности. Пророкам снилось: «Во сне я обращаюсь к нему», как и поэтам и архитекторам-идеалистам возрожденного мира; мы все мечтаем, даже когда Господь «отвращает плен Сиона».

Вульгарный материализм омрачает мир, сея боль и отчаяние.

Такие муки любви наказывают мир и подчеркивают ущербность реальности, почитаемую бездумными.

В конце концов, мечта видения осуществится, даже если «Устами в уста говорю я с ним явно, а не загадками; и он видит подобие Господне» (Числа 12:8) (OHK 1, P- 226). ⁶⁶