После того как повесили Бигтана и Тереша, не захотел царь, чтобы и впредь два человека занимали при нем одну должность — ведь они всегда могут сговориться убить его. Поэтому решил Ахашверош, что лучше назначить одного ответственного за свою личную охрану, человека верного, который никогда не предаст его. Мордехай-Йегуди, спасший его от смерти, по всем статьям подходил на эту должность, но подозревал царь, что еврей недостаточно предан ему. «Мордехай хочет вернуться в свою страну, Эрец-Исраэль, и построить Храм своему Б-гу. Его голова занята другими мыслями, и он не сможет охранять меня как положено», — подумал Ахашверош и, оставив Мордехая начальником дворцовой стражи, назначил Гамана сына Гамдаты ответственным за охрану своей персоны. Так возвеличил в конце концов царь Гамана, что этому агагейцу, поставленному над всеми другими сановниками, должны были теперь кланяться все в государстве — кроме, разве что, самого владыки.
Вкусив от великих почестей, оказываемых ему, возгордился Гаман безмерно, забыл свою прошлую жизнь, прошедшую в нищете и постоянных унижениях, не вспоминал и о еврее, который спас его в пустыне. Одна страсть теперь владела им: стать самым могущественным, самым богатым и самым почитаемым на всем белом свете.
Приказал Гаман вышить на своей одежде изображение идола, которому он служил, и, таким образом, каждый, кто кланялся теперь Гаману, склонялся и перед его идолом.
Единственным, кто отказывался преклонять перед Гаманом колени, был Мордехай-Йегуди. «Пусть лучше убьет меня царь, но не оскверню я Имени Г-спода», — думал бесстрашный еврей.
Каждый житель Шушана видел, с каким пренебрежением относится к самолюбивому Гаману Мордехай, и все удивлялись его мужеству.
— Как осмеливаешься ты нарушать царский приказ? Разве ты не боишься наказания? — спрашивали Мордехая другие сановники.
— Кто такой Гаман, чтобы кланяться ему? Он такой же, как и все мы, ничем не лучше нас, — отвечал тот. — А что представляет собой человек и какая судьба уготована ему в этом мире? Появляется на свет он с плачем, жизнь его соткана из бед и страданий, а после смерти он превращается в прах. Стану ли я поклоняться человеку? Ни за что! Только пред Б-гом, великим, могучим и грозным, преклоню я колени и паду ниц. Г-сподь сотворил мир, определил границы океанам и морям, чтобы не затопило землю и всех живущих на ней, словом Своим создал небеса; пылающий огонь — слуга Его. Только Его надлежит восславлять, только пред Ним я склонюсь, но уж никак не перед человеком. Еще Моше-рабейну предупредил нас в святой Торе, которую он записал со слов Всевышнего: «Проклят тот, кто сделает изваяние или литого идола!»[1] Так неужели я склонюсь перед Гаманом, этим злодеем, возомнившим себя божеством?
Спросили Мордехая сановники:
— Вот ты упрямишься и не кланяешься Гаману, но разве ваш праотец Яаков с сыновьями не склонился перед Эсавом?
Ответил им Мордехай:
— Яаков и его одиннадцать сыновей склонились перед Эсавом до того, как родился последний сын Яакова Биньямин, потомком которого я являюсь. Биньямин же никогда так не поступал, и я не желаю.
Увещевания братьев-евреев тоже на него не действовали.
— Не только себя ты подвергаешь опасности, но и всех нас, — говорили они ему. — Если разгневается на тебя Ахашверош, то пострадаешь не только ты, но и все евреи подвластных ему стран. Он попросту прикажет уничтожить нас!
И все же, несмотря на то, что Мордехай любил свой народ и заботился о его благополучии, не поддался он на эти уговоры и не кланялся Гаману.
Но самое интересное заключалось в том, что Мордехай был тем самым евреем, который спас Гамана от голодной смерти в пустыне. Оба, конечно, при первой же встрече в Шушане узнали друг друга, но Гаман сделал вид, что не знаком с Мордехаем.
Каждый раз кипел от злобы Гаман, когда еврей не кланялся ему, и постоянно ломал голову над тем, как побороть упрямство этого гордеца.
Однажды при встрече Гаман первым поприветствовал Мордехая и выжидающе посмотрел на него.
— Б-г Израиля заповедал нам не искать мира со злодеями, — сказал Мордехай. — И вообще, это рабы должны кланяться своим господам, — и показал Гаману пергамент с обязательством, написанным кровью, где тот клялся быть рабом Мордехая до самой смерти.
Смутился Гаман, повернулся и ушел, дав себе слово жестоко отметить Мордехаю и всем евреям.
[1] Дварим, 27:15.