Глава 118

Банщик отказывается стать рош-ешивой. – Он оставляет Минск. – Раввин и меламед в Горках. – Барух черпает сведения от зятя кузнеца.

Четыре года прожили молодой гаон р. Нахман-Ицхак и его жена Сарра-Ривка с матерью вдовой, заведовавшей городской баней в Минске. За это время родила Сарра-Ривка двух детей, – сына и дочь.

В то время как р. Нахман-Ицхак усердно изучал Тору, помогала Сарра-Ривка своей свекрови по дому и в бане. Вдова нистара состарилась и умерла, и тогда перед руководителями минской общины всплыли два вопроса: что делать с баней и как обеспечить молодого гаона его жизненными потребностями, чтобы прокормить жену и двоих детей. Руководители общины давно уже считали, что не подобает р. Нахман-Ицхаку сидеть у матери и жить на ее доходы от бани. Они ему предложили стать рош-ешивой, но поскольку р. Нахман-Ицхак категорически от этого отказался, не желая расстаться с матерью, руководители общины уступили его просьбе оставить и дальше заведование баней в руках вдовы. Теперь же, когда вдова умерла, пришло, по мнению руководителей общины, врфмя, чтобы молодой гаон выбрался из дома, что вблизи бани, и перестал иметь дело с баней. Но р. Нахман-Ицхак и на этот раз отказался от этого предложения. Он все еще не хотел быть рош-ешивой и не хотел также отказываться от заведования баней. У него была отговорка– хотя бы год траура по матери он должен оставаться на старой квартире, чтобы молиться там в миньяне и читать ежедневно мишнайот перед молящимися. Его покойная мать слыла теперь в городе уже святой. Жена нистара р. Шим’он-Лейба и мать такого сына – гаона р. Нахман-Ицхака должна была и сама быть большой праведницей. Поэтому очень сочувствовали сыну,, пожелавшему чтить память матери, и согласились с тем, чтобы р. Нахман-Ицхак оставался в течение еще одного года в бане. Его жена Сарра-Ривка ведала баней, а р. Нахман-Ицхак учил Тору сам и с приходившими молящимися. Чтение молодым гаоном Мишнайот молящимся вызвало большой интерес в городе. Приходили слушать это чтение крупнейшие ученые Минска. И было что послушать. Р. Нахман-Ицхак открывал при этом много нового, так что его гениальность стала еще более популярной. Теперь минчане ждали истечения года траура. Они были уверены, что после этого согласится р. Нахман-Ицхак стать наконец рош-ешивой в одном из городских ешиботов. Были готовы даже открыть для него специальную ешиву. Его гениальность была столь велика, что нашлось бы немало учеников, готовых слушать его лекции.

Можно себе представить, как был Минск поражен, узнав что р. Нахман-Ицхак и по окончании годичного траура отказывается стать рош-ешивой. Руководители общины считали, что они все же добьются от него уступки их требованию, если они проявят твердость и категорически откажутся сдать ему баню в наем. Оставить такого гаона в роли банщика – дело совершенно недопустимое.

Убедившись, что на этот раз он с руководителями общины ничего не добьется, взял р. Нахман-Ицхак жену и детей и уехал из Минска. Он перебрался во Львов. Это было большим ударом для Минска, жителям которого очень не хотелось лишиться такого гаона. Но пропало, положение уже нельзя было исправить. У р. Нахман-Ицхака был свой собственный путь в жизни, и он никого не слушался.

Почему выбрал р. Нахман-Ицхак именно Львов своим местожительством? Потому именно, что его тесть р. Иона-. тан, который был в Минске шамешом, находился сейчас во Львове. Он перебрался туда из Минска, не желая, чтобы там смотрели на него, как на раскрытого нистара, которым он был на самом деле.

Около десяти лет оставался р. Нахман-Ицхак во Львове вместе со своим тестем. Как тесть, так и его зять жили на иждивении их жен. Теща Баша-Рахель занималась повивальным делом, а ее дочь Сарра-Ривка помогала матери. Когда рожениц не было, они занимались шитьем и зарабатывали на жизнь. Оба мужа, р. Ионатан и р. Нахман-Ицхак, могли целиком отдаться изучению Торы.

На одиннадцатом году пребывания во Львове решили тесть и зять отправиться по свету «справлять галут». Они хотели этим выправить свои упущения, а также прегрешения мира. Два года они блуждали по белу свету, не ночуя там, где они дневали, и не днюя там, где они ночевали. Они строго остерегались не выдавать себя за ученых или вообще почтенных евреев. По-видимому, у них были и важные поручения, которые им надлежало выполнить во время своих странствий.

Наконец они пришли в местечко Горки, где р. Нахман-Ицхак и остался навсегда. Сначала он занялся там учительством, а затем также разрешением религиозных проблем, возникающих у жителей местечка. В Горках не было еще тогда ни меламеда, ни раввина. Р. Нахман-Ицхак согласился выполнять обе эти должности сразу. Оплата за его труд мало его интересовала; поскольку он этим должностям соответствует, он послал за женой с детьми, и, таким образом, он стал раввином маленького местечка Горки, в то время как он мог быть раввином в крупнейшей еврейской общине.

Р. Нахман-Ицхак был для Горок больше чем раввином. Он был воспитателем молодых и старых. Раввинша Сарра-Ривка помогала ему. Р. Нахман-Ицхак занимался с мужчинами любых возрастов, а Сарра-Ривка – с женщинами. Он был для всех отцом, а она матерью. И жители местечка платили им тем же, – они относились к ним, как к отцу и матери. Количество жителей Горок возрастало, и одновременно росла важность общины.

Р. Нахман-Ицхак старался, чтобы евреи изучали Тору, и добился того, что со временем малограмотные евреи стали учеными. Как раввин местечка, он следил за тем, чтобы каждый житель местечка, который выдает замуж дочь, брал в зятья юношу-талмудиста. С течением времени появилось в Горках несколько десятков молодых талмудистов, набиравшихся знаний благодаря тому, что они находились на протяжении ряда лет на иждивении родителей жены и все это время занимались учебой.

В самих горках открыл р. Нахман-Ицхак ешиву и пытался женить отличившихся учеников на дочерях местных обывателей. Из этой ешивы вышли впоследствии крупные талмудисты, оказавшие затем большое влияние на жителей местечка и всего округа.

Зять добромысльского кузнеца р. Ицхак-Шаул, с которым так крепко подружился отец будущего основателя Хабада Барух и от которого он черпал первые сведения о хассидут, был сам воспитанником этой ешивы. Рассказанными Баруху подробностями о горковском раввине и раввинше связал р. Ицхак-Шаул Минск, откуда происходил р. Нахман-Ицхак, с Горками, местечком, отличившимся своими первыми хассидами. Минск очень интересовал Баруха в связи с тем, что там проживал его дед р. Моше, бывший глава познаньской еврейской общины. Барух не мог решить, следует ли ему посетить Минск и познакомиться с его благородным и знаменитым дедом.

Но прежде чем оставить Добромысль, он захотел получить от р. Ицхак-Шаула возможно больше сведений о хассидуте и о тех, которые распространяли хассидут. Р. Ицхак-Шаул мог многое рассказать не только о последователях Баал-Шем-Това, одним из которых был и его отец, но и о самом Баал-Шем-Тове.

Однако сам р. Ицхак-Шаул никогда Баал-Шем-Това не встречал. Он очень сожалел об этом; сожалел об этом и Барух. Он чувствовал, что если бы р. Ицхак-Шаул встречал Баал-Шем-Това, он, Барух, мог бы узнать значительно больше подробностей о создателе хассидут; он мог бы иметь точное представление об этом цадике и его образе жизни. Теперь же ему пришлось судить о Баал-Шем-Тове только по наслышке, по отзвукам, которые мог ему передать р. Ицхак-Шаул. Для испытующей души Баруха этого было мало. Все это было для него еще не совсем из первых рук, так что, хотя сердце его тянуло к хассидут, он чувствовал все же, что ему следует еще многое изучать и расследовать, прежде чем он придет к заключению, может ли он уже рассматривать себя целиком хассидом, последователем Баал-Шем-Това. И Барух решил оставаться возможно дольше в Добромысле, быть ближе к своему другу р. Ицхак-Шаулу и продолжать черпать из сокровищницы, которую он представлял собою для Баруха. Впрочем, у Баруха было еще одно намерение при этом. Он хотел немного подработать на время пребывания в Добромысле, а также, сэкономить толику денег на дальнейшие свои странствования. Об этом он переговорил с р. Ицхак-Шаулом, работавшим со своим тестем в кузнице. Р. Ицхак-Шаул изучил уже кузнечное дело настолько, что очень прилично зарабатывал, особенно после того, как он оказался изобретателем и ему удалось усовершенствовать старые плуги и бороны. Крестьяне и помещики буквально заваливали его работой.

Баруху пришла в голову мысль стать помощником р. Ицхак-Шаула и его тестя по кузнице, где он мог бы быть им весьма полезным. Р. Ицхак-Шаул был рад этому и сразу же предложил ему приличную плату. Барух решил уже остаться на два месяца в Добромысле, поработать в кузнице, а в свободное от работы время изучать Тору. Это очень удовлетворило р. Ицхак-Шаула, у которого была и своя причина задержать Баруха у себя на несколько месяцев. Баруху он об этом не говорил, но ему пришла в голову мысль, что Барух был бы хорошей партией для его сестры. Барух был уже взрослым юношей, ему, наверное, пора было подумать о женитьбе. Р. Ицхак-Шаул написал об этом своему отцу. Но пока письмо дойдет к отцу и пока он получит ответ, пройдут недели. Поэтому хотел р. Ицхак-Шаул задержать на это время Баруха у себя. Сказать ему сразу, что он хочет с ним породниться, он до получения ответа отца не хотел. Пока что он держал это в секрете от Баруха. Со своей стороны, скрывал Барух от р. Ицхак-Шаула, что он, собственно говоря, уже почти помолвлен и что он блуждает теперь по свету, чтобы выискивать пути служения Создателю, которые удовлетворили бы его тоскующую душу. Так или иначе, но Барух остался в Добромысле, и теперь уже не только проводил время с р. Ицхак-Шаулом в учебе и беседах, но вместе с ним работал в кузнице. Барух установил себе часы работы и время для учебы. Было у него определенное время также для совместной учебы с р. Ицхак-Шаулом и для бесед с ним, а также, по своему обыкновению, для уединения.