Страдание каждого человека имеет смысл
Шагар. Страдание каждого человека имеет смысл. 22 сент 2022
Я хочу продолжить читать урок Шагара про Катастрофу. Глубокий, тонкий текст. Мы закончили тем, что рабби Клонимос отказывается оправдывать Всевышнего и говорит о том, что страдания каждого человека имеют смысл и что это страдания Всевышнего и страдания Шехины. Там мы закончили.
Ребе из Пясечно: страдание и «грех» Всевышнего
Прилепленность ребе Клонемоса к Богу происходит от переживания, что нет никого, кроме него, в наших несчастиях и только Он страдает вместе с нами. Это стих, который говорит: «С ним я в несчастии». И тогда он приходит к выводу, что не только страдания – это страдания Бога, но даже грех. Человек, который страдает, искупает не только собственный грех, но также грех Всевышнего.
Кажется вообще совершенной ересью, и тем не менее, он говорит: поскольку Всевышний находится внутри каждого человека из Израиля, и когда он грешит, не дай Бог, то божественная искра, которая в нем, она тоже опускается в грех. И когда он наказывается – это не только за себя он наказывается, но чтобы очистить себя, но также за эту часть Бога, которая в нем. И поэтому, говорит раби Клонемос, оба они, Всевышний и человек, должны сделать тшуву, и та часть Бога, которая внутри нас.
Эти слова, которые опираются на хасидское представление, что Всевышний наполняет все миры, нет места свободного от него, и что душа человека – это часть Бога свыше. Они связывают человеческое и божественное друг с другом даже в грехе. И таким образом, личное исправление человека – это также исправление Всевышнего. (Это уже совсем круто .)
Принятие страдания как участие в страдании Бога (что-то звучит совсем по-христиански) и как искупление греха части Бога свыше – это не уменьшает личного страдания человека, но возвышает его, так же как сам грех, до божественного измерения, которое выводит человека из состояния безжизненности и приводит его к двейкут, к прилепленности к Богу.
Т.е. ощущение того, что Бог страдает вместе с тобой, и, в каком-то смысле, страшно сказать, что Бог грешит вместе с тобой и Бог делает тшуву вместе с тобой – это то, что выводит человека из состояния боли и дает ему утешение. Удивительно. Это звучит совсем по-христиански.
Поэтому также боль за гибель близких людей, гибель людей, что он не готов принять утешение в том, что они ушли, принимает образ ностальгии к божественному.
И так он пишет: и когда люди из Израиля погибают, потому что такова воля Всевышнего, потому что так поднялось в его мысли, чтобы они поднялись и стали жертвой перед ним.
Есть такое понятие – «общественная жертва». И это то, что я слышал от рава Гинзбурга по поводу терактов неоднократно, что те люди, которые погибают в терактах – это корбан цибур, общественная жертва. Это основано на известном стихе из Шир аШирим, который говорит: «Друг мой опустился в сад собрать шошанним», розы. И объясняется, что розы – это души праведников и что Всевышний их иногда хочет наверху. Т.е. такое понятие человеческой жертвы, как ни странно, оно существует.
И так Всевышний решил, что эти люди должны подняться перед ним и стать жертвой. И только после того, как они погибли, мы видим больше, как они велики. Сначала, когда они были с нами, сколько мы радовались с ними и смеялись вместе с ними, тем не менее, мы не знали, мы не умели их так ценить, не умели ценить то, что было у нас, мы не знали, как хорошо нам было, когда они были с нами. И после того, как они ушли, погибли, мы видим, насколько их нам не хватает и сердце болит и стремится к ним, и не может утешиться, но только словами Всевышнего, сказанными Моше: «Так я решил». Это цитата, трактат Менахот, страница 29.
Так он говорит, что те, кто погибли за Кидуш Ашем (освящение Имени), — это жертвы, которые поднимаются перед престолом Всевышнего. И второе, что он говорит, что пока они были здесь, мы не ценили их по-настоящему.
Таким образом, это является жертвой. Собственно, слово «Холокост», как известно, переводится как «жертва сожжения». Скорее всего, придумал это слово Эли Визель, который сам прошел через лагеря. И это сегодняшнее понятие, т.е. мы понимаем, что эти погибшие (в войне с Россией) – они жертвы перед Всевышним. То, что человеку запрещено приносить человеческие жертвы, совсем не означает, что Всевышний не имеет права этого делать.
В этом смысле мы как-то говорили, может быть, даже об этом, что история Авраама и Ицхака – Всевышний действительно хотел, чтобы его принесли в жертву. Т.е. это была не игра, странным образом.
Любимый присутствует, когда он отсутствует. Любовь к нему становится только сильнее, чем при его жизни.
Если читать то, что пишут родители, у которых погибли дети во время терактов, это очень укладывается в этот контекст.
Утешение, которое означает принятие нахождения при отсутствии. Т.е. человек чувствует, что этот погибший находится здесь, даже когда его нет, и это утешает. И это происходит от слов Всевышнего, от того, что Всевышний сказал: «Молчи, я так решил».
Это молчание ставит человека перед пропастью расставания, перед нелогичностью, перед алогичностью, бессмысленностью происходящего. Оно ставит нас перед сокрытием чего-то, что не имеет замены, но, с другой стороны, как бы его присутствие становится только сильнее и значительнее и превращается в песню, ностальгическую песню.
Так раби Клонемос говорит: «Уподобляет эту песню мотиву магрефа». Магрефа – это какой-то инструмент, которым собирали пепел с жертвенника, и это также был музыкальный инструмент, который издавал различные звуки. И эта магрефа, которая делается из праха жертв, издавала удивительные звуки. Так написано. И это совсем непростые слова. И трудно сказать их о страданиях и о гибели вообще и во время Катастрофы в частности, но мы верим этим словам, потому что их сказал человек, который находился в самом огне Катастрофы и когда он сам в этом сомневается.
Этот подъем боли и смягчение боли, услащение боли создают глубоко наслаждение, смешанное с болью. Но, с другой стороны, они порождают тяжелые сомнения в сердце раби Клонемоса. Он боится что, может быть, это эстетизация страдания? Или это бегство от него? Возможно, что то, от чего он хочет убежать, не находиться, не видеть реальности страданий, и он удовлетворяется ложным утешением. Рав Клонемос боится, что его сердце притупилось внутри него, и поэтому он может молиться и подниматься к Богу. Иногда человек удивляется себе. Он говорит: «Я настолько сломлен, я настолько постоянно плачу, как я могу учить Тору? Как я могу открывать новые вещи в Торе и Хасидут?» Но иногда он говорит, что, может быть, это сердце пропало внутри меня, что поэтому я могу учиться, несмотря на все несчастия?
Раби Клонемос понимает, что учеба и служение, т.е. молитва, зависят от радости. Пророчество не возможно в горести, в грусти. И так же это относится к алахе, что надо находиться в радости. Не просто радость, а даже объяснять страдания невозможно, когда человек сломлен. Если так – то как он может продолжать служить Всевышнему, толковать толкования в эти часы отчаяния и сломленного сердца, разве это духовное укрепление не является аберут лэв?
«Аберут лэв» означает замкнутость, бесчувственность сердца. Он говорит: «То, что я продолжаю учить Тору в эти моменты, не происходит ли это от бесчувственности?» И наряду с этими сомнениями он сознает силу толкования, которая произрастает из несчастия, что это спасает человека от гибели. И его ответ на это, что если в этом горе находится тоже Всевышний, и тот, кто плачет в этот момент, когда он учит Тору, находит также Всевышнего, что он плачет и страдает, тогда человеческое горе поднимается и становится горем и плачем Всевышнего. Он ответит себе: «Но ведь я весь разбит, какие мои страдания и мой плач и вся моя жизнь мучение». И такой человек удивляется себе: «Но ведь он, Всевышний, находится во внутренних домах и плачет тоже». И тот, кто приближается к нему в Торе, он плачет там вместе со Всевышним и так же учит Тору вместе с ним. И этот плач, что он плачет вместе со Всевышним, укрепляет его. Он плачет, но он укрепляется. Он сломлен, но он укрепляется учить Тору и служить Богу.