Каждый ученик в ешиве в Любавичах, должен был быть тамим[2] сердцем и разумом. Тому, у кого не было качества тмимут[3], это воспринималось как увечье, и у ему не было места в ешиве. Понятно, что в качестве тмимут не все были равны, и были различные ступени. Но все, как один, выходили из разряда отсутствия тмимут.
Мера, по которой мерился каждый ученик, назывался пними[4], и в этом были разные уровни. Были «совершенно пними», просто «пними», и «у него есть пнимиют». И когда оценивали ученика, или он как должно быть, или ему чего-то недостает, то оценивали его по мере его пнимиют. И самой высшей оценкой было «совершенно пними».
«Тамим» и «пними» - это тот, чье сердце и разум соответствуют его делам, и в каждой вещи, которую он делает, он не выделяется внешним блеском того дела, которым он занят, а сосредоточен на его внутреннем содержании и цели. Ибо акцентирование внешней стороны, как правило, отвлекает человека от его истинного и внутреннего сознания, и отвлекает его от веры в Б-га.
Вот как описывается, как было воспринято известие о исталкут предыщущего Ребе в книге "Оцар а-хасидим" (Эрец акодеш, стр. 68)
Я обратил внимание на две вещи:
1. Решение о провозглашении нового Ребе было сделано еще до "крия".
2. Крики и плач до небес.
3. Никто не искал никаких намеков, полунамеков и лженамеков (вроде бы предыдущий Ребе тоже намекал, что Мошиах прийдет в его поколении? аКрия веаКдуша, да?)
Всем было ясно, что нужен новый Ребе.
Что, я спрашиваю, изменилось сейчас?
Когда р. Мендел Футерфас выехал из России, и приехал в Святую землю, множество хасидов пришли на его первый итваадут, в месяц элул 5732 (1972) г.
Р. Мендел подчеркнул один важный момент по поводу «месяца милосердия», на котором раньше не акцентировали внимания. Он рассказал, что когда приближался элул, хасиды оставляли все свои дела, и искали, где раздобыть деньги, чтобы поехать к Ребе.
Это свидетельство р. Мендла произвело сильнейшее впечатление, и укрепила иткашрут к Ребе. В тот месяц тишрей количество тех, кто едет на тишрей к Ребе, значительно возросло, и то пробуждение, которое выросло в те годы, чтобы находиться на праздники у Ребе — это в заслугу р. Мендела.
Один из хасидов Адмура из Кайданова обиделся на кфейда[1] своего Ребе, и сказал: «Я не хочу быть хасидом Ребе, который «макпид» (обижается) на своих хасидов.
Он начал искать себе другого Ребе. Так он попал в Любавич. Это был еще до создания йешивы Томхей Тмимим. Хасид зашел в синагогу, там молился Ребе Рашаб. Его молитва продолжалась долго, и он молился с большим двекут[2].
Он оставался там несколько дней, но никак не мог решить или это подходит ему или нет. Вдруг, когда Ребе произносил «и благословил Давид» в утренней молитве – он поднялся и громко провозгласил: «Ватоком эт двареха ки цадик ата» «И ты исполнил слова свои, ибо праведник ты».
Этот хасид немедленно решил стать хасидом Ребе Рашаба. И объяснил: «ватоком эт двареха» («и ты исполнил свои слова») - прежде всего следует исполнить святые указания Ребе. И после этого «ки цадик ата» - «ибо праведник ты» - ты почувствуешь праведность и святость своего Ребе, «цадик йесод олам» (праведник – основа мира).
Рав Ицхак Гинзбург любит рассказывать эту майсу, но в сборнике «Оцар а-хасидим» я впервые увидел эту историю полностью.
Меня лично эта история учит скорее, что от «Ребе» до «не Ребе» - только один шаг. Или даже пол-шага.
***
Р. Авраам Дрейзин рассказывал удивительную историю, которая учит нас, что означает приверженность истине:
После смерти Алтер Ребе, часть из его хасидов пошли за реб Арале из Страшеле.
Рабби Аарон, когда он входил в состояние двейкут[1], взбирался на стол, и танцевал на нем. При этом он ничего не чувствовал вокруг. Он даже не замечал, что он танцует на столе, так велик был его двейкут. Но однажды, во время танца он вдруг почувствовал, что делает нечто необычное. Тем не менее, он усилием воли снова ввел себя в состояние двейкут, и продолжил танцевать.
Однако некоторые из хасидов заметили, что на этот раз его двейкут «деланный», не настоящий двейкут. Они увидели в этом определенную нечестность, непорядочность. Хасиды сказали: «Арале, слезай со стола», и больше не вернулись к нему.
В одном городе жили двое молодых людей, учили они вместе Шулхан Арух, раздел Йорэ Деа, и возникла у них трудность с пониманием слов одного из важнейших комментаторов ША, которого сокращенно называют ТаЗ («Турей Заав»). Пришли они к раввину своего городка, показали ему это трудное место, и попросили объяснить. Однако и раввин местечка оказался не в состоянии объяснить это трудное место. Рав был, по-видимому, большой талмудист, и очень этому огорчился.
Через некоторое время ТаЗ пришел к этому раввину во сне, и сказал ему: «я готов раскрыть тебе смысл моих слов, но с условием, что ты поклянешься, что поедешь к Магиду из Межерича». Рав согласился, и ТаЗ объяснил ему это трудное место…
Утром, рав позвал к себе этих двух молодых людей, и разрешил их вопрос. Вместе с тем, его терзали глубокие сомнения, стоит ли ему исполнить свое обещание и поехать к Магиду, или нет. В конце концов, он пошел к Виленскому Гаону, и рассказал ему обо всем. Гаон сказал, что он должен ехать, но приказал ему, обратить внимание в Межериче на две вещи:
А. Есть ли «руах акодеш» (святой дух, дух пророчества) у учеников Магида.
Б. Есть ли у них трепет перед их учителем.
Кроме того, Гаон показал этому раввину на определенное трудное место в Зоаре, и попросил его выяснить у Магида его смысл.
Наш рав поехал в Межерич. Только он вошел в бет мидраш, как он слышит одного из учеников Магида, это был рабби Леви Ицхак из Бердичева, учит Гемару в Бава Мециа. «если когда он должен он признается, то почему же он не возвращает». Рабби Леви Ицхак говорит как бы про себя: «если когда он должен — он признает своей долг» — если Гаон из Вильно признает, что есть что-то в Межериче, «то почему же он не возвращает» - почему же он сам не приедет сюда»?
Убедился рав, что у учеников Магида есть дух пророчества.
Через некоторое время он услышал стук костылей, и немедленно пал трепет на всех учеников. Это были костыли Магида, на которые он опирался, ибо у него были больные ноги.
Убедился раввин, что ученики Магида трепещут перед своим учителем.
Теперь, ему нужно был исполнить третью просьбу Гаона. Он вошел к Магиду, и еще не успел открыть рта, как сказал ему праведник: «В двух вещах мы выдержали испытание. Если он хочет знать третье, пусть Гаон приедет сюда сам, и объясним ему слова Зоара».
Этот раввин вернулся в Вильно, и рассказал Гаону о том, что он увидел. Гаон уже взял талит и тфилин, чтобы ехать в Межерич, однако, по какой-то причине, эта поездка не состоялась и он остался дома…
Один миснагид любил издеваться над одним хасидом, ему казались смешными понятия каббалы и хасидизма. Особенно его удивляло, что хасиды молятся по своим особым молитвенникам, и что в их молитвенниках указаны имена ангелов в субботней молитве.
Хасид ответил ему следующей интересной историей:
«Один еврей ехал из одного города в другой на лошади и телеге, однако проливные дожди помешали ему продолжить свой путь. Нечего делать, он постучался в двери одинокой избушки, стоявшей по пути, и попросил помощи у ее жителей. К великому сожалению, он стал свидетелем громкого спора между хозяином и его женой. Она говорит «открой», а он отказывается, и кричит, «это не человек стучит, это привидение стучит…»
В конце концов, дверь открывается, и его приглашают войти. Хозяин, как принято, интересуется, «откуда еврей». Гость отвечает: «Из Москвы я». Тут уже у хозяина уже не остается никаких сомнений, и он кричит жене: «я же говорил, что это привидение! Я никогда не слышал ни о чем подобном! Я никогда не слышал о такой «Москве»!!!»
Он обращается к гостю, и спрашивает с дрожью в голосе: «А что такое Москва»? Еврей отвечает, что Москва - это город такой. Этот ответ еще больше распаляет хозяина избушки: «Теперь мне совершенно ясно, что это привидение! Я никогда не слышал ни о чем подобном! Что такое «город»?!»