СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Моше и Рухома сели на большой океанский корабль, и он повез их в Европу. Маленькая каюта была завалена съестными припасами, которые заботливые родственники надавали в дорогу. Но молодожены не смогли съесть ни кусочка, потому что началась качка, а вместе с ней морская болезнь. Наверно, море хотело подсказать Рухоме, что она едет навстречу серьезным испытаниям. Огромные волны швыряли корабль, свертки с едой летали по каюте, а потом полетели за борт, потому что когда Моше с Рухомой немного пришли в себя, пища успела испортиться. Если бы рыбы могли говорить, они бы выразили супругам Шайн искреннюю благодарность за большой копченый бычий язык, за пятифунтовую головку сельского сыра и прочие деликатесы.
Наконец плавание закончилось, но качка продолжалась.Приехав на поезде в Польшу, Моше и Рухома пересели в телегу, потому что другой возможности доехать до города Мир тогда не было. Копыта лошадей тяжело били по каменистой цороде, пассажиров швыряло по ухабам, вот-вот вылетишь.
Но самый ужас был в гостинице, где они остановились на пару дней, пока не снимут подходящую квартиру. Рухома спросила у хозяйки, где находится туалет. Та как-то странно взглянула на нее и сказала:
– Тут зих он! Оденься!
Рухома вернулась в номер и одела шерстяной костюм. Опять тот же взгляд и приказ:
– Тут он айер мантл! Надень пальто! Приказ был выполнен и последовал новый:
– Тут он де волонкес! Одевай валенки!
Рухома, не снимая туфель на высоких каблуках, сунула ноги в необъятные валенки и почувствовала себя водолазом, которого готовят к путешествию на дно океана. На самом деле все было еще страшнее. Хозяйка взяла керосиновую лампу и повела Рухому по бесконечно длинной тропинке, терявшейся в темноте. Со всех сторон громоздился снег, деревья трясли корявыми ветками, и Рухома чувствовала себя преступником, которого ведут на виселицу. О, Америка с ее цивилизацией и канализацией! Вернувшись назад, Рухома села писать Папе письмо, где были такие грустные строки:
«Папа, я знаю, ты будешь считать меня предателем, но наверно мы скоро воспользуемся обратными билетами...»
Но вышло все не так.
Рухома и Моше собрались в дорогу только через пять лет. И им очень не хотелось покидать этот маленький городок, лишенный элементарных удобств.
ГОРОД ИЗ ПЯТИ УЛИЦ
Так вот какое оно, местечко. Люди здесь никуда не спешат. Когда Рухома отправилась за покупками, то ее энергичная походка привлекла всеобщее внимание. Детвора неслась следом и кричала на идиш: «Американкэ лойфт!», «Американка бежит...»
Взрослые тоже не могли взять в толк, куда она спешит. В Мире всего пять улиц и 500 еврейских семейств. Белье стирают в реке. Имелась маленькая электростанция. Каждый вечер все лампочки в городе начинали зажигаться и гаснуть. Это электрик извещал так свою жену, что идет домой и чтоб она начинала готовить ужин. Когда Бесси, сестра Рухомы, включила американскую новинку, электрический утюг, то весь город погрузился во тьму: утюг забрал всю энергию.
Имелся польский доктор Шлепак, в одном экземпляре. Он был, по-видимому, верующий человек, но при этом вел себя странно. Когда какой-то ешиботник заболел, и товарищи, боясь плохого конца, прибежали за доктором среди ночи, тот отказадся идти, сказав:
– Если он умрет, будут ругать меня. Если он поправится, будут хвалить Гашема. В любом случае я в проигрыше. Не пойду!
Ешиботник все-таки поправился. Барух Гашем...
Люди в маленьких городах очень любопытны. Новостей мало, но зато каждая распространяется очень быстро, быстрей телеграфа, и звучит громче, чем по радио. Как-то Рухома вышла с мужем пройтись по улице и уронила на землю часы. Спустя короткое время она встретила жену своего брата, и та спросила с любопытством:
– Что случилось с твоими часами?
– А ты откуда знаешь? – удивилась Рухома.
– Соседка специально прибежала, чтоб рассказать об этом...
Но соседи не только обменивались сплетнями. Когда у кого-то рождался ребенок, они приходили и помогали ухаживать за маленьким. И их даже не надо было просить об этом. Они просто не знали, как можно вести себя по-другому. И этим Мир отличался от больших городов, в которых приходилось бывать Рухоме.
КАНИКУЛЫ САПОЖНИКА
Быть сапожником в местечке – нелегкое дело. Но не потому, что все вокруг просят тебя сшить им новые сапоги и туфли, а наоборот.
Народ здесь небогатый, и если уж кто купил ботинки, то носит их много лет. Поэтому, если б здешний сапожник сочинял стихи, он написал бы много книг, в ожидании заказчиков. Однажды Рухома отправилась к нему, чтоб отдать в починку ботинки Моше. Но хозяина дома не было.
– Он уехал на каникулы, – мрачно сообщила его жена.
– На каникулы?! – воскликнула Рухома.
– Ну да. Муж не почистил тротуар перед домом и жандарм оштрафовал его на десять злотых, а он отказался их платить. И тогда жандарм отвел его в тюрьму. Теперь этот бездельник сидит весь день на ступеньках городского совета, а я должна трижды носить туда еду. «Давай, я сяду вместо тебя», – сказала я ему. Но, конечно, он отказался...
Рухома спросила, когда сапожник выйдет на свободу.
– Когда им надоест его держать. Значит, через несколько дней. Я сегодня же скажу мужу, что дома его ждет заказ, может, тогда ему захочется выйти поскорее...
Как видите, и суд, и тюрьма в Мире были маленькие, местечковые, Но зато, уходя из дома, Рухома не закрывала дверь. Кому же из соседей придет в голову брать чужое...
ЕШИВА
Студенты ешивы нигде не работали. Но при этом они трудились очень тяжелю. В семь утра был Шахарит, утренняя молитва. В восемь завтрак. В девять садились за Талмуд и отрывались только пол-второго, чтоб поучить мусар – советы, как воспитать в себе еврейские душевные качества. Потом читалась дневная молитва, Минха. С двух до пол-пятого обед и отдых – единственное время, когда Рухома, кормя мужа, могла с ним пообщаться и обсудить семейные проблемы. С пол-пятого почти до десяти снова Талмуд. В десять читалась вечерняя молитва, Маарив. Потом Моше приходил домой, наспех ужиная и, обессиленный, засыпал. Так день за днем, месяц за месяцем.
Однажды Моше заболел тяжелой ангиной. Горло так саднило, что он не мог глотать. Рухома сварила ему нежную кашку, но он и от нее отказался. Муж лежал голодный и терял силы. Рухома бросилась за советом к реб Хацкелю Левенштейну, машгиаху ешивы. Машгиах – это тот, кто следит за порядком занятий. И вот, когда реб Хацкель, мудрец и цадик, услышал ее рассказ, он без долгих рассуждений надел пальто и пошел к ним в дом наводить порядок. Сначала он велел Рухоме разогреть кашу. Потом взял ложку и стал кормить Моше.
Куда деваться, если цадик кормит тебя с ложечки! Борясь с болью, Моше покорно ел и больше не капризничал. Он боялся, что теперь Рухома может позвать для кормления главу ешивы...
Однажды Рухома зашла в зал, где шли занятия. Пятьсот еврейских парней, склонившись над книгами, тихо повторяли слова Торы. Но их шепот, складываясь вместе, звучал, как гул прибоя, как порыв свежего ветра, который наполняет парус. Рухоме много раз приходилось слышать, что ешива – это факел еврейства, который никакая сила не сможет погасить. Теперь она это увидела.
Весь год ешива трудится. Но есть дни, когда нужно веселиться. Например, в Симхас Тойру, праздник Торы, когда евреи танцуют с ее свитками и делают лехаим. В этот день в ешиве было много пьяных. Но что это были за пьяные! Один ешиботник прижимал к груди Сефер Тору, слезы градом текли по его щекам, и он снова и снова целовал драгоценный свиток. У другого пьяницы лились из души такие чудесные комментарии к Торе, что если б не запрет писать в праздник, Моше непременно записал бы их.
Да, таким пьяницам можно было доверить что угодно: вести корабль, беречь единственного ребенка, управлять страной. Вот Гашем и доверил им этот мир.
СТРАННЫЕ ЖЕНЫ
Где это видано, чтоб еврейка боялась курицы? Да еще замужняя женщина, «а фаргейрите фрау»!.. Нет, давайте по порядку. Моше и Рухома сняли квартиру в доме женщины по имени Эстер Мирл. У нее был муж, реб Аврагам, который учился в здешней ешиве, и трое сыновей, Егуда Лейб, Залман Йоэл и Иегошуа. Нелегко было бы прокормиться этой семье, но, по счастью, Эстер Мирл получила в наследство большой каменный дом, в котором сдавалась квартира для семьи и спальня для ешиботников. На это они и жили. Покойный отец хозяйки торговал полотном, и она потихоньку распродавала товар, оставшийся в его лавке.
Словом, Эстер Мирл приходилось крутиться. И так делали в Мире многие замужние женщины, чтоб дать возможность своим мужьям учить Тору. В Америке сказали бы, что они «абисл цудрейт», не в себе немного. Вместо того, чтоб найти мужа с приличным заработком и помогать ему его тратить, эти странные жены работали сами, чтоб муж мог учиться. И при этом растили детей, вели хозяйство. Надо ли удивляться, что они знали и могли все на свете?
Например, выбрать приличную курицу по сносной цене на рынке» В школе Рухому не учили таким вещам, и вот Эстер Мирл взяла на себя ее воспитание. Они ходили от прилавка к прилавку. Хозяйка брала каждую курицу и, несмотря на ее кудахтанье, придирчиво проверяла, много ли на ней жира. Наконец, молодая кура выдержала экзамен. Рухома протянула деньги, а ей сунули в руки товар. Который отчаянно хлопал крыльями! Рухома не была к этому готова. Получив крылом по носу, она выпустила куру из рук, и та помчалась по рынку. Рухо-ме очень захотелось побежать в другую сторону, но Эстер Мирл крикнула:
– Быстрей, держи ее!
И началась охота. Курица носилась между рядами, женщины гонялись за ней. Наконец кура была схвачена и связана,. Но репутация еврейской хозяйки, «балабосте», в глазах народов Мира, то есть польских крестьян, была подорвана. И этого Эстер Мирл простить нашей американке не могла. Возвращаясь домой, она шептала снова и снова:
– Замужняя женщина испугалась маленькой курицы... Кто бы мог подумать!
Но злоключения Рухому на этом не кончились. Чего стоит один колодец, с неуклюжим колесом, толстой веревкой и тяжелой бадьей на конце. Крутишь колесо в одну стороны. Блеск! Бадья набралась. Напрягая силы, крутишь его обратно. Потом надо перелить воду в ведро, и при этом половина выливается на ноги. Блестящие никелированные краны Нью-Йорка, где вы?
И где вы, смирные газовые плиты? Еда, которую Рухома готовила на печи, то недоваривалась, то сгорала. Девчонки кричали об этом на улицах:
– Ди американкэ кен нит кохн! Американка не умеет готовить!
К счастью, Моше вырос в большой семье, где у мамы не было времени печь деликатесы. Поэтому он терпеливо ел то, что ставили на стол. Но ведь есть еще общественное мнение! И желание быть хозяйкой не хуже, чем другие. А как добиться этого, если примус, например, все время взрывается? И Эстер Мирл приходит после этого узнать, все ли в порядке. И, между прочим, радуется, что ее дом кирпичный. А то случись пожар, и все сгорит до щепки...
Теперь Рухома поняла, почему еврейскую женщину называют словом «дом», и в знак этого на свадьбе семь раз обводят вокруг мужа. Потому что жена дает мужу детей, которые продолжают его работу в этом мире, и оберегает его покой, и вкусно кормит его... И всему этому ей предстояло научиться.
ОБЫЧНОЕ ЧУДО
Как вы помните, сестра Рухомы Бесси вышла замуж за папиного ученика Хаима Шейнберга. Они тоже живут в Мире. Бесси вот-вот
должна родить. И вот, когда у ней начались схватки, Рухому позвали помогать. Она держит керосиновую лампу, а акушерка хлопочет вокруг роженицы. От страха руки у Рухомы дрожат, а акушерка кричит, чтоб она держала лампу крепко. И вот среди ночи новый человечек, девочка, появляется на свет. Пухленькая, розовая такая...
Рухома чувствует, что роды - это чудо. А тот, кто верит в теорию эволюции, согласно которой человек образовался из морковки, тот просто сошел с ума.
Только Гашем может посылать новую жизнь в этот мир!
ТЕНЬ ЗАМКА
У себя в Америке Рухоме приходилось видеть дворцы и замки только на рисунках к сказкам. А здесь за городом имелся самый настоящий замок, который принадлежал гордым князьям Радзивиллам. Из поколения в поколение передавались легенды об их былом богатстве, о роскошных пирах и шумной охоте. Многим полякам история князей была знакома лучше, чем таблица умножения. Почему-то никто не помнил, как князь хлестал кнутом его дедушку, а вот число балов и красавиц на них вспоминалось охотно. И каждому хотелось немножечко побыть князем.
В Мир приехал новый польский комендант, начальник города. Он сразу стал издавать приказы. Сперва он приказал всем жителям покрасить трубы домов черной краской. И вот реб Аврагам, хозяин дома, где жили Рухома и Моте, отложил занятия Торой и занялся трубой. Потом комендант приказал покрасить трубы домов белой краской. И это тоже было исполнено. Тогда комендант приказал покрасить все подоконники в оранжевый цвет, а после передумал и велел покрасить в зеленый.
Наконец, он всем так надоел, что евреи сложились и послали ему денег. Комендант деньги взял и сразу перестал приказывать. И все были довольны. Евреи - потому что могли теперь без помех зарабатывать на хлеб и учить Тору, а комендант - потому что потешил свою комендантскую душу. Может, он даже устроил на радостях бал: завел патефон, и танцевал вокруг фикуса, и воображал себя Радзивиллом...
СВОЕ И ЧУЖОЕ
У Рухомы стало пропадать из шкафа мыло. Она привезла с собой целый ящик этого дорогого душистого мыла из-за океана, а теперь, заглянув, увидела, что там осталось всего несколько кусков. Может, оно испарилось?
- Не будь наивной, - сказали друзья. - Наверно, его украла твоя служанка.
Рухома недавно наняла себе в помощь польку по имени Люба. Неужели она берет вещи без спроса, чужое как свое? Рухома не была наивной. Она выросла в Нью-Йорке, большом городе, где водится немало жулья. Но там это все как-то по-другому... Там, если человек собирается присвоить чужое, то знает, что идет на преступление. А Люба крала не задумываясь, между делом. Когда Рухома спрятала мыло, Люба утащила ее кофточку. Когда Рухома пригрозила пожаловаться коменданту, Люба положила кофточку обратно в шкаф.
Окна Рухомы выходят на улицу, по которой каждый день проходит реб Хацкель Левенштейн, великий талмид-хохом и цадик. Рухома проверяет по нему свои часы, потому что реб Хацкель никогда не опаздывает, никогда не тратит лишней минуты. В его кругу считается, что если человек не пришел вовремя на встречу, то он – вор, потому что зря отнял время у товарища.
Наверно, Машиах придет тогда, когда реб Хацкель сможет раскрыть себя перед такими, как Люба, и растревожить их души, и повести за собой. А пока, как всегда точный, он спешит каждый день в ешиву, а Рухома взяла себе другую служанку.
ДО СТА ДВАДЦАТИ!
После всемирного потопа многие вещи изменились. До потопа люди не ели мяса, а после него Гашем разрешил мясо в пищу. До потопа люди жили многие сотни лет, а после потопа Гашем ограничил срок обычной жизни человека ста двадцатью годами. Но достичь этого срока редко кому удается. Люди убивают других пулями и дурным глазом. Люди убивают себя обжорством и завистью. Вот и выходит, что путевка до ста двадцати есть у каждого человека, а воспользоваться ею удается немногим.
И вот, все стали ломать голову, как бы исправить дело» Одни говорили так: надо, чтоб у всех всего было поровну. Тогда никто никому не будет завидовать. Но оказалось, что многие вещи поровну не разделишь. Пианино, например, если поделить его пополпм, то у каждого окажется по пол-пианино. И придется играть на нем пол-Шопена или пол-Чайковского.
Другие говорили: нет, просто нужно изобилие. Чтоб каждому по пианино. Построим для этого новые фабрики, заводы, откроем новые законы физики и химии. Построили. Открыли. Но тут выяснилось, что завидовать можно всему на свете. Например, что у соседа глаза голубые, а у тебя всего лишь черные. Или что он поет тенором, а ты только басом. И никакое изобилие тут не поможет.
Находились еще третьи, которые говорили, что мир не переделаешь, а значит надо жить по его законам. А законы такие, что сильному достается жирный кусок, а слабому объедки. Только кого же считать сильным? Того, у кого большой кулак или того, у кого маленький револьвер? Или третьего, который может перехитрить обоих? Опять неясность! И вот, чтоб ее решить, первый дрался, второй стрелял, третий хитрил, и получалась всеобщая свалка.
А счастья хотелось. Но где его секрет?
Как-то Рухоме довелось увидеть кусочек счастья из окна. По улице, взявшись за руки, шли отец с сыном. Только и всего. Потом она встретила их на свадьбе. Они сидели рядом, и отец подкладывал своему «ингеле», мальчонке, самые лакомые куски. Необычным в этой истории являлось то, что отцу уже перевалило за девяносто, а сыну за семьдесят. У обоих куча внуков и правнуков. Но ни за какое золото в мире не отдаст отец драгоценное право идти по улице со своим ненаглядным «Интеле», объясняя ему с высоты своих девяноста лет, что тот не может еще увидеть с высоты своих семидесяти.
Таким людям не придется ломать голову, как разделить пианино. Может, им и не захочется его иметь. Когда так нежно говорит душа, то незачем – механические подпорки.
Рухома смотрела на них и думала: наш еврейский пароль – любовь...
И отзыв – тоже любовь... Пусть живут до ста двадцати отец с сыном!
МАЗЛ ТОВ!
Рухома готовилась стать мамой. Живот ее вырос, она не влезала ни в одно из своих старых платьев, и соседки говорили, что, наверное, она родит близнецов. Кстати, нужно было еще решить, где рожать. Если дома, то можно позвать акушерку, женщину, которая помогает при родах, а если в больнице, то для этого придется ехать в другой город. Дело было зимой, занятия в ешиве в самом разгаре. Рухома решила никуда не ехать, чтоб не прерывать учебу мужа.
И вот, кажется, началось... Прибежала акушерка, и Рухома почувствовала, что сейчас ей предстоит самое серьезное испытание из тех, которые выпали на ее долю после свадьбы. Роды были тяжелыми и длились почти три дня. Моше, сестра Бесси и хозяйка Эстер Мирл, волнуясь, ждали в соседней комнате. В конце концов, выйдя к ним, акушерка сказала, что мало надежды, что малыш родится живым.
И вот он появился на свет. Ни крика, ни дыхания. Но акушерка на этот случай специально припасла кувшин с ледяной водой из колодца. Она выплеснула его на мальчика, и он зашелся в крике. Жив!
Его назвали Исроэль Меир, в честь Хофец Хаима. На восьмой день, как положено, состоялось обрезание. Мальчик был крепким, дрался, когда его хотели запеленать, и Рухома молилась, чтоб он в будущем с такой же силой бросался защищать законы Торы.
ИСПЫТАНИЕ
И вот Рухома стала мамой. Пока еще неясно, с какой буквы. Она очень серьезно подошла к новой роли: выписала из Штатов много книг о том, как воспитывать детей, чтоб они росли умными и здоровыми. Но тут случилась беда. Через несколько дней после того, как сынишке сделали брис, Рухома проснулась от боли в ноге. Кожа на ней была красного цвета. Поднялась температура. Пришел доктор Шлепак и прописал жаропонижающее, не сказав названия болезни, поскольку сам этого не знал. Лекарство не помогло. Через несколько дней покраснела и почти перестала двигаться вторая нога.
Послали за врачом получше. Он жил в другом городе, в двадцати километрах отсюда. Как назло, разразилась жестокая метель. Когда через несколько дней врач все-таки приехал, краснота уже охватила и левую руку. Врач сказал, что это очень серьезное заражение крови. Он прописал уколы и сказал на прощание: «Молитва тоже может помочь».
Этим он дал понять, что жизнь Рухомы в опасности. Но в данном случае совет был излишним. О выздоровлении Рухомы молились все 500 студентов ешивы. А вскоре, узнав о грозящей ей опасности, к ним присоединились и ешиботники из соседних городов, Барановичей и Каменца. Рухома была почти без чувств от боли и лихорадки. В короткие передышки, когда жар немного спадал, она тоже молилась. Папа всегда советовал обращаться к Боссу искренне, ничего не скрывая. И вот она шептала: «Гашем, Ты знаешь, что мы оказались здесь, чтоб Моше учил Тору. Я и в больницу не поехала, чтоб не прерывать его занятий. Если что-то плохое случится со мной, другие молодые люди будут бояться ехать сюда за нами...»
Потом снова приходил жар, и разум ее мутился. Однажды ночью, мечась в лихорадке, Рухома увидела, как все субботние гости молча ходят вокруг ее кровати, а твердый голос Папы повторяет: «Рухома, в заслугу Торы и наших гостей ты обязательно поправишься!»
И Папа опять оказался прав. Лихорадка кончилась, угроза для жизни прошла. Моше и Рухома поехали в Вильно, к известному врачу, чтобы поговорить о дальнейшем лечении. Он внимательно выслушал рассказ о болезни, а потом мрачно пошутил:
– Вы, наверно, большая грешница, и там, Наверху, просто не захотели брать вас к себе. Если вас действительно лечили так, как у вас записано, вы должны были быть давно на том свете...
Врач не знал, что о здоровье Рухомы молились три ешивы. И Папа тоже помог.
НА РУКАХ У МУЖА
Рухома уже могла стоять на ногах без поддержки. Правда, всего несколько секунд. Потом приходилось опираться на костыли. А когда нужно было садиться в поезд, то и костыли не помогали. Тогда ее носил на руках муж.
Вы помните, сколько сил Папа потратил на то, чтоб отучить Рухо-му ходить в кино и читать романы? А жаль, потому что любовь там выглядела очень красивов Чтоб выразить чувства, герой часто носил героиню на руках. А у нас так не получается. У нас муж и жена могут прикоснуться друг к другу после того, как был написан брачный договор – кесуба. А после кесубы над ними ставят свадебный балдахин – хупу. А накануне этого невеста должна погрузиться в ритуальный бассейн – микву. Видите, сколько формальностей, А после начинаются дети, кухня, уборка. И где взять время для красивых жестов и высоких чквств?
Кажется, теперь это время наступило... После болезни у Рухомы оказалась парализованной левая рука и обе ноги. Она почти не могла двигаться. Мужу то и дело приходилось поднимать ее на руки. Это было испытанием для них обоих. И они его выдержали.
Однажды, на курорте лечебных вод они услышали за спиной:
– Какая жалость, что у этого молодого человека жена калека... Моше тут же сказал жене тепло и твердо:
– Рухома, я не сомневаюсь, что ты поправишься, и будешь ходить, как прежде. У многих людей покалечен разум, а это исправить трудней, чем болезнь тела...
И Рухома успокоилась. Люди, которые ходят смотреть на счастье в кино, не могут понять, как счастлива еврейка, у которой в кармане лежит кесуба – договор о любви, который действует, несмотря ни на что на свете...
ВОЗВРАЩЕНИЕ
В Америке так встречают президента. В Италии так шумят только на футболе. В Бразилии столько народу выскакивают на улицы лишь во время карнавала. В Мире с таким шумом и почетом встречали молодую еврейскую маму на костылях. Это Рухома вернулась с мужем домой после лечения.
Мы написали «домой» и, наверно, правильно сделали. Как еще назвать место, где на тебя льется столько тепла, где лица людей сияют, потому что ты снова с ними. Никто уже не вспоминал, что «американка» боится кур и плохо готовит. Все были счастливы, что Рухома жива, что она вернулась...
Ей принесли сынишку, Исроэль Меира, за которым во время отлучки ухаживал брат Моше, Шмузль. У малыша уже выросли два зуба. На маму свою он смотрел настороженно и идти к ней на руки не желал. А ты еще кто такая? Слишком долго тебя не было...
Друзья, соседи, все смеются, поздравляют, советуют. Госпожа Бендер кричала, что все идет отлично, и они с Рухомой сейчас спляшут без всяких костылей. Рухома плясать отказалась. Она сделала два маленьких шага и обняла подругу.
Вот она и вернулась в свое родное местечко.
РОШ ЕШИВА В ПАНИКЕ
Исроэль Меир уже подрос. Это самостоятельный коренастый мальчуган, который любит, подражая папе, открыть том Талмуда и с ученым видом водить пальцем по строчкам. Недавно он получил в подарок замечательную шубу, произведение местных портных. Может, портные Мира и не знают модных фасонов, какие шьются в Париже, но зато они умеют так сделать из старой вещи новую, как в Париже и не снилось. Рухома отдала им в работу свою старую шубу, и из нее сынишке выкроили новенькую. Когда Исроэль Меир шел в ней по улице, все останавливались и любовались им. «А шойнер ид», как говорят на идиш, красавец-еврей!
И вот как-то в шаббос Исроэль Меир одел эту шубу и пошел с мамой в гости к главе мирской ешивы, реб Лезер Юделу, который, бывая в Америке, часто гостил у Папы. Рош ешивы и его жена приняли их по-королевски, усадили за стол, угостили пирожками и чаем. Стаканы были тонкие, Исроэль Меир к таким не привых. Своими крепкими зубками он отбил кусочек стекла. Этот кусочек он тут же выплюнул, но реб Лезер Юдел и ребецы пришли в панику. Снова и снова рош ешивы командовал:
– Исроэль Меир! Высунь язык!
Сынишка послушно высовывал. Супруги обследовали его. Никаких следов стекла, борух Гашем. Но потом беспокойство снова овладевало ими, и опять звучал тот же приказ. Рухома подумала, что ее сын первый, кто осмелился показать язык главе ешивы. Но, главное, язык был цел, и хозяин наконец успокоился...
ЭССЕН ТЕГ
Что такое «эссен тэг»? Балебосим, семейные люди, слушайте внимательно! На идиш это значит «едалъный день». Но разве в другие дни недели люди постятся? Нет, но в этот день еды нужно наготовить вдвое-втрое больше обычного. Потому что раз в неделю в каждую семью приходит ешива-бохур, юноша из ешивы, и ест так, как будто только что спасся с необитаемого острова. Моше и Рухома тоже принимают у себя раз в неделю такого паренька. Все блюда, которые Рухома ставит перед ним на стол, он съедает до последнего кусочка. Это вселяет надежду, что Рухома наконец научилась прилично готовить.
Моше и Рухома познакомились еще с одним юношей, у которого хороший аппетит. Его зовут Илья Урканский. Недавно ему предстояло идти служить в польскую армию, где трудно, почти невозможно соблюдать субботу и кашрут. Как многие ешиботники до него, Илья стал голодать, пока не превратился в живой скелет. На призывной комиссии взглянули на него и велели отправляться восвояси. Такой солдат не только ружья не поднимет, его самого придется под руки держать. Илье повезло – ему дали постоянное освобождение. Кому-то повезло меньше - были такие ешиботники, которых освобождали временно, и им приходилось голодать снова и снова. Кому-то совсем не повезло: при такой диете нетрудно заработать туберкулез. И вот, чтобы избежать этого, Илья лежит в гамаке, потому что у него нет сил двигаться, и без устали поглощает сладкий крем, запивая его пивом. При этом он то и дело трогает себя за обтянутый кожей подбородок и спрашивает:
– Ну что, реб Моше, заметно? Правда, я толстею?
И сейчас, глядя на этого сластену, никто бы не сказал, что это самый настоящий герой, который рисковал головой ради нашей Торы. А теперь у него просто начался «эссен тег»...
НОВАЯ СЛУЖАНКА.
У Рухомы появилась новая служанка. Ее зовут Вара, у нее огромный аппетит и доброе сердце. Вара раньше тоже работала у евреев, а поэтому говорит на идиш. По воскресным дням она ходит в церковь, где «галах», священник, ругает евреев, рассказывая, какие они злые и хитрые. Вара знает, чжо священник врет. Но она надеется встретить в церкви симпатичного человека, который возьмет ее в жены, и поэтому сидит тихо вместе со всеми.
Вара знает, что и когда надо делать. 9 Аба она не здоровается с хозяйкой, потому что у евреев это траурный день. Когда Исроэль Меир шалит, она одергивает его:
– Если хочешь быть ешива-бохур, должен слушаться!
Вара хочет поехать с Рухомой в Америку, Рухома боится, что Вару с ее познаниями будут принимать в Нью-Йорке за ребецн – жену раввина!
НЕ ЗАБУДЬ!
Рухома прижилась в местечке. Приятно жить в городе из пяти улиц, где на каждом шагу встречаешь друзей. Это важней, чем иметь дома телефон и водопровод. Это важнее всего на свете. И вдруг пришло письмо от Папы. Он писал, что пора возвращаться домой. Моше и Рухома обсудили это письмо и стали собираться. Мебель была продана, чемоданы упакованы. Остался пустяк: попрощаться с друзьями.
Это было так же приятно, как отдирать бинт, который кровь приварила к ране.
Эстер Мирл, хозяйка, разрыдалась, когда Рухома сообщила ей о своем отъезде. Слезы текли из ее глаз все дни, которые оставались до разлуки. Ее муж и трое сыновей не плакали, но они перестали улыбаться. И на их лицах читался незаданный вопрос: зачем расставаться? Что вы забыли в этой Америке?
Соседки всхлипывали и отводили глаза, друзья улыбались и хлопали Моше по плечу, но вопрос был один и тот же. Правда, его никто не задал вслух, но разве легче от этого?
Рухома обошла местечко, прощаясь с каждым углом. Ей довелось как-то услышать, что «бен Тора», человек, посвятивший себя Торе, получает от Гашема плату даже за грязь, которая прилипла к его башмакам по дороге в ешиву. Она чувствовала, что это правило относится и к женам ешиботников, которые полощут белье на речке и ощипывают кур, во имя того, чтоб мужья проникали в тайны Торы. Поэтому она, американка, в этом маленьком польском городе чувствовала себя на месте. А теперь его приходилось покидать.
В день отъезда их с раннего утра окружили друзья и соседи, все помогали, советовали, суетились, пытаясь за хлопотами спрятать горечь разлутш. Сынишку Рухомы, Исроэль Меира, целовали столько раз, что его круглые щечки были похожи на красные яблоки. Старый автобус отходил в 3.30 с базарной площади. И вот она наполнилась толпой провожающих. Ешиботники пели и танцевали, окружив Моше. Женщины обнимались с Рухомой.
Но вот автобус затрещал, заскрипел, затрясся. Облако черного дыма, которое он выпустил, трогаясь с места, скрыло слезы на лицах друзей. Они махали руками и кричали снова и снова:
– Фаргест унз ништ! Не забывай нас!
Через несколько минут скрылись родные лица, оказался за спиной маленький Мир. Началось путешествие навстречу огромному кораблю, который повезет их в Америку. А в памяти стояло:
– Фаргест унз ништ!
Нет. Рухома их не забудет... Теперь она просто не сумеет забыть. 27 июня 1941 года Мир был захвачен немцами. Через несколько месяцев фашисты повели евреев города на смерть. Впереди шел раввин со своей семьей, показывая другим, как солдат Гашема принимает Его приказы, пусть самые тяжелые...
Затрещали выстрелы.
Была убита хозяйка Рухомы, Эстер Мирл, и ее муж, и трое их сыновей. Погибли многие другие, дорогие и близкие.
Папа, Папа, верный солдат Босса, где ты был в те дни, куда затерялась твоя молитва?
Когда Рухома вернулась в Нью-Йорк, она узнала, что Папа собирается переселиться в Израиль. А известно, что это сердце земли, и отсюда молитвы всех людей мира поднимаются к Гашему. В страшное для евреев время Папа хотел быть там. Почему – об этом можно только догадываться.
Может быть, стоя у Стены Плача, он хотел, подняв глаза наверх, повторить то, что кричале Рухоме соседи:
– Фаргест унз ништ...