Рухома не знала, стоит или не стоит становиться взрослой. С одной стороны, приятно быть стройной молодой леди в шляпе с белыми перьями, которая, ни на кого не обращая внимания, идет с книгой в руках по аллее парка. Увы, это была только мечта. Глядя на нее, все видели быстроглазую еврейскую девочку, похожую на галчонка, которая играла с подружками в мячик на улице.
Все, но не Папа. Однажды, летним днем он извлек ее из гущи игры и сказал:
– Дочка, тебе исполнилось двенадцать лет, значит, по нашему Закону, ты уже взрослая. С голыми коленками бегать больше нельзя. Пойди надень длинные чулки.
А длинные чулки у нее были только зимние, толстые, шерстяные. А сейчас солнце жарит вовсю! Рухоме сразу захотелось стать маленькой-маленькой. Стройная молодая леди, которая шла по аллее, держала в руках не книгу, а очаровательного ребенка в розовом платьице. И это-то и была Рухома! Но Папе этого не объяснишь. Делать нечего, приходится идти за чулками...
Прошло несколько лет. Рухома окончила школу. Учительница спросила, в какой колледж она думает поступать.
– Не думаю, что Папа разрешит мне идти в колледж.
– Почему, ведь у тебя такие способности! Я напишу твоему Папе записку...
Рухома взяла записку молча. Она не стала объяснять учительнице, что Папа думает о колледжах. А он говорил, что не пустит туда своих дочерей, потому что в колледже вместе с физикой и математикой студентов обучают странным вещам. Например, там учили, что обезьяна может стать человеком, надо только половчей слезать с дерева. При этом никто этого не видел. Просто находили в земле кости, которые для обезьян были великоваты, а для людей маловаты...
Папа прочел записку учительницы и серьезно сказал:
– Рухома, я постараюсь, чтоб ты поступила в колледж»
– Да, неужели? А в какой?
– Это особый колледж. Он называется замужеством.
Папа улыбнулся, и Рухома поняла, что он, как опытный шахматист, просчитал всю партию на много ходов вперед и уже держит на руках ее будущих детей, своих внуков. Поэтому она не стала спорить.
Пока суть да дело, нужно было идти работать. Рухома отправилась в контору, которая подыскивала места для людей, соблюдающих субботу, и ей помогли устроиться секретарем в торговую фирму. Там повторилась старая история: хозяин принял ее за ребенка и долго не хотел верить, что ей уже исполнилось шестнадцать лет. Но вот нашелся, наконец, еще один человек, кроме Папы, который признал за Рухомой право считаться взрослой. Молодой коммивояжер, приходивший в их фирму, попросил разрешения проводить ее до станции метро.
Они шли, болтая о том, о сем, и вдруг навстречу показался Папа.
– Рухома, кто этот молодой человек? – спросил он довольно сердито.
– Это клиент нашей фирмы, – вспыхнула от смущения Рухома. Папа повернулся к ее спутнику:
– Я не одобряю, когда моя дочь ходит с посторонними людьми по улице... Рухома, отправляйся домой! Рухома прибежала домой в слезах.
– Мама, Папа обидел меня, – воскликнула она и рассказала ей всю эту историю. Накрывая на стол, Мама ответила ей так:
– Рухома, Папа лучше понимает, что тебе нужно. Он найдет тебе замечательного молодого человека, и ты будешь гордиться, идя рядом с ним по улице... Иди, помой лицо, какао и пирог уже готовы.
Мамин пирог, как всегда, был чудесен. Рухома уплетала его и думала о том, что в один прекрасный день Папа ворвется в ее мечту, схватит за руку и потащит туда, где над томом Талмуда будет покачиваться бородатое существо в шляпе и очках. И Папа скажет:
– Рухома, этот парень окончил две ешивы и совершенно вскружил мне голову. Я без ума от него! Я не сплю ночами! Я думаю только о нем! А ну, без разговоров выходи за него замуж!
Но Рухома ошиблась. Отнюдь не Папа нашел ей суженого. Ее сосватала броха.
ГРОМКАЯ БРОХА
Вы, наверно, уже поняли, что Рухоме скоро предстоит выйти замуж, Забегая вперед, мы хотим рассказать о семье ее жениха.
Это были обычные люди. Обычные евреи, точнее сказать. Но разве евреи могут быть обычными? Свекровь Рухомы, Гнеша Ганелис, перебралась в Америку из маленькой белорусской деревни. Она взяла с собой сестру Моли, которая была глухая. Таких в Соединенные Штаты не пускали. Чиновники иммиграционного бюро считали, что крепкий ирландский джентльмен с двумя судимостями за грабеж причинит стране меньше хлопот, чем глухая еврейская девушка. У гоев странная логика, но с ней приходится считаться. С грехом пополам Гнеша выучила сестру произносить свое имя. Когда чиновник спросил девушку, как ее зовут, Гнеша наступила ей на ногу и та выжала из себя: «Моооо-ли»... Гнеша поспешно объяснила, что сестренка неграмотная, выросла в медвежьем углу и очень смущается. А внутренне она готовилась к тому, что, если Молли не пропустят в Америку, они поедут обратно в Россию. Но их пропустили.
Гнеша была очень молода, а Америка полна вещей, которые показались бы чудом в тогдашней Белоруссии. Но глаза у нее не разбежались. Гнеша думала о самом главном: как выполнить мицву, найти Молли подходящего жениха. Вскоре их познакомили с еврейским юношей, тоже глухим. Они поженились и родили много здоровых детишек.
И Гнеша тоже вышла замуж. Реб Шимон Шайн, ее муж, был шойхет, резал на бойне быков и коров тем способом, который приказан в Торе. Говорится, что раввин – это голова общины, а шойхет – ее сердце. Чувство правды и неправды должно быть у шойхета таким же острым, как лезвие его ножа. Когда несколько сильных мужчин, дрожа от напряжения, прижимают к земле огромного быка, шойхет должен мягко, как смычком, провести ножом по его горлу, перерезав дыхательный канал и пищевод. Если он на долю секунды задержит нож или надавит им, мясо будет считаться «треф», негодным для еврейской кухни. Но заметить это со стороны нельзя, это может почувствовать только сам шойхет. Если он почувствует и промолчит, десятки людей окажутся обманутыми и по ошибке нарушат приказ Торы. Сказано, что после смерти такой шойхет должен в наказание прожить еще одну жизнь в теле собаки. Но если шойхет готов нести позор и убыток, лишь бы только не вышел треф из-под его руки, то счастлива община, у которой такое сердце...
И счастлив он сам. Между делом, ловко управляясь с большим хозяйством, Гнеша родила реб Шимону семерых сыновей и троих дочерей. Продукты в дом она всегда закупапа оптом, объясняя торговцам, что держит домашний ресторан. И, наверно, это было правдой.
Что еще можно сказать о реб Шимоне? Он ложился рано вечером, а вставал на заре, чтоб прочесть утреннюю молитву и спозаранку отправиться на бойню. Когда, барух Гашем, Гнеша рожала очередного малыша, реб Шимон брал на работе десятидневный отпуск, чтобы ухаживать за ней и за детьми. У него было правилом есть мясо только тех животных, которых он зарезал сам.
Что еще можно сказать о Гнеше? С ростом семьи приходилось менять квартиры, но она всегда старалась найти такое место, чтоб рядом была ешива. «Играйте рядом с ешивой!» – говорила Гнеша своим мальчуганам. Ей хотелось, чтобы мальчики дышали воздухом Торы. И этот рецепт действовал. Дети подрастали, сами начинали учиться в ешивах и становились «бней Тора» – людьми, которые глубоко изучили Тору и твердо живут по ее законам.
И вот однажды реб Шимон заглянул к Папе, чтобы выяснить деловой вопрос. Рухома в это время вернулась с работы. Она взяла из вазы какой-то плод, и поскольку Папа требовал, чтоб все брохи произносились громко, сказал так, что все слышали: «Борух ато Гашем... борэ при го-эц!»
И стала есть. И даже не знала, что шидух состоялся. Потому что реб Шимон поспешил домой и сказал жене, что случайно встретил девушку, которая привыкла громко говорить броху! Именно такая жена нужна их старшему сыну Моше, который сейчас заканчивает ешиву.
Гнеша вскоре пришла взглянуть на Рухому. Она неважно говорила по-английски, а Рухома плохо знала идиш, но это было не так важно.
– У меня есть прекрасный сын, – обмолвилась миссис Шайн.
– Это хорошо, – вежливо ответила Рухома, думая о своем.
Но делу уже был дан ход! Папа познакомился с Моше, и тот очень ему понравился. Родители договорились о свидании. Моше и Рухома встретились и направились гулять, Им было интересно. Они вызывали приятное чувство друг у друга. Но разве этого достаточно, чтоб становиться мужем и женой? После каждой встречи Папа нетерпеливо спрашивал:
- Ну?..
– Он славный молодой человек, но я так мало знаю его...
После четвертого «ну» Папа решил действовать. Рухома узнала новости вечером, в Шаббос, когда орхим уже сидели за столом, а Папа с Мамой пришли из шул поздней обычного.
– Скажи ей, Адель, – глядя на Рухому, сказал Папа.
– Ты скажи, это твоя идея.
– Что вы хотите мне сказать? – заинтересовалась Рухома.
– Мы только что говорили с Шайнами. Через неделю, если будет Воля Гашема, состоится твоя помолвка с Моше Шайном, – отчетливо произнес Папа.
– Что?!!! – взорвалась Рухома.
Но Папа не был склонен вступать в дискуссию.
– Гости голодны. Займись делом, – приказал он. Эта фраза всегда прерывала любые споры. Работая на кухне, Рухома с укором сказала Маме:
– Как вы могли решиться на это? Я же сказала, что недостаточно хорошо его знаю...
Папа заглянул на кухню и услышал эту фразу.
– Послушай, Рухома. Я знаю его. Этого достаточно. Тебе выпало счастье получить в мужья незаурядного молодого человека из блестящей еврейской семьи!
Что-то сдвинулось в душе Рухомы. Во всяком случае, больше она не спорила. Ни разу в жизни Папа с Мамой ее не обманули. Почему же ей бояться подвоха и в этот раз? Они встретились с Моше и серьезно поговорили. Он признался, что и его родители прибегли к таким же методам воздействия, чтоб заставить его быстрее принять решение.
Так два крепких дерева одной породы тянутся друг к другу зелеными ветвями. И хоть сами веточки еще не поняли свою схожесть, но силой ствола их толкает и толкает навстречу друг другу.
Прошло несколько месяцев, и Рухома поняла, что ее жених действительно «тот самый». С Папой можно было уже не спорить. Но самые споры тут и начались.
ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА
Папа любил жить в Америке. Папа умел жить в Америке, но Папа отнюдь не считал, что на Америке клином сошелся свет. Лучших учеников он посылал в прославленные польские ешивы, расположенные в маленьких городках. Там преподавали выдающиеся ученые, а серая жизнь гойского захолустья делала свет Торы еще ярче.
Особое предпочтение Папа отдавал ешиве, расположенной в городе Мир. Он уже отправил туда своего сына Нохум Довида с его женой Хаей Дубэ, своего зятя Хаима Шейнберга с дочкой Бесси, и теперь считал, что после свадьбы Моше и Рухома тоже должны поехать в Мир.
Но Рухома-то как раз думала иначе. Она хотела жить в Нью-Йорке, рядом с Мамой. И разве она не станет через пару недель независимой, замужней женщиной, которая сама вольна принимать решение – конечно, посоветовавшись с мужем?..
Но Папа не терял терпения. Каждый день он заходил перед сном в комнату дочери и повторял:
– Рухома, надо ехать в Мир. Вы упускаете золотую возможность. Моше молод. У него свежая память. Он может намного увеличить свои знания.
– Папа, но ведь Тору можно учить и в Нью-Йорке! И потом Моше уже получил смиху, право называться раввином! Почему мы должны уезжать так далеко от тебя и Мамы?
Папа был прав. Рухома тоже была права. Эти две правоты спорили между собой, не зная, кто кому должен подчиниться.
Дочка близких друзей выходила замуж. Папу с Мамой позвали на свадьбу, и они захватили с собой Рухому и Моше, которые должны были впервые появиться на людях в качестве жениха и невесты. Сперва все было, как в романтических мечтах Рухомы: она, в прелестном вишневом платье, Моше в стильном сером костюме, такси, которое доставило их с родителями к известному на весь город свадебному залу, тихая музыка, под которую кружились пары...
Тут глаза Папы вспыхнули, он схватил стул, вскочил на него и громко объявил:
– Тора запрещает мужчинам и женщинам танцевать вместе. Я прошу вас остановиться!
Наступила неожиданная тишина. Танцующие застыли, словно их что-то заморозило. Оркестр оборвался. Было несколько мгновений чуткой тишины, когда в еврейской душе каждого гостя эхом отдались слова Папы. Но потом быстро-быстро затараторил голосок, который по десять раз на день просит есть, и согласен делать это грязно и украдкой, но зато помногу и сейчас. В каждом из нас живет этот голосочек. Если слишком его раскормить, он начинает говорить солидным басом.
Вот и сейчас... Зал взорвался от общего протеста. Родители жениха приблизились к Папе, который одновременно спорил с десятком человек, и сказали торжественно и строго:
– Мистер Герман, Вы нарушаете церемонию. Мы просим Вас уйти. Суворов так не уходил через Альпы! Четким шагом Папа покинул зал, а Мама, Моше и Рухома шли за ним, как солдаты за генералом. Правда, на улице Мама дала волю чувствам:
– Янкев Йосеф, ни разу не удалось мне пойти куда-нибудь с тобой и спокойно провести время. А ведь дети так ждали этого вечера...
– Адель, ты прекрасно знаешь, что мы обязаны протестовать, когда заповеди Торы нарушаются публично. То, что нас выставили, – маленькая плата за право оказать почет Царю...
Его слова достигли цели. Мама подарила Папе тот особый взгляд, который она берегла только для него. А Моше и Рухома, вопреки логике, чувствовали себя чудесно.
И опять начались уговоры. Но Рухома еще пробовала сопротивляться:
– Папа, если мы поедем в ешиву, нам придется жить за твой счет, а ведь твой бизнес идет неважно. Ну, а если мы останемся в Нью-Йорке, Моше может работать учителем и прилично зарабатывать...
– Рухома, учеба Моше стоит выше всего. Для меня будет огромной радостью помогать ему, пока он занят Торой... Давай договоримся так: я куплю вам обратные билеты, и как только вам захочется домой, вы тут же проставите в них число и отправитесь в дорогу...
Разговор шел поздно вечером. Рухоме очень хотелось спать. Она сонно кивнула головой:
– Ладно, мы поедем. Но только на короткое время, учти... Папа широко улыбнулся ей:
– Спокойной ночи, Рухома...
МОЛИТВА В ГОРОДСКОМ СОВЕТЕ
Моше и Рухома должны были получить брачную лицензию – документ, который по американским законам позволял им стать мужем и женой. Поскольку невесте еще не было восемнадцати, родители должны были сопровождать ее. И вот вся компания сидит в зале городского совета: Папа с Мамой на разных концах стола, а Моше и Рухома рядом.
Рухома решила пошутить:
– Послушайте, мы еще не поженились, и уже сидим вместе, а вы давно женаты, а сидите так далеко... Папа ответил:
– Рухома, позволь кое-что объяснить... Вы только начинаете жить вместе, и вам нужно все время быть рядом, чтобы укрепить свой брак, А мы с Мамой прожили в согласии многие годы. Поэтому мы можем сидеть на разных концах стола или, скажем, находиться в разных концах света, и все равно наш союз будет крепким и надежным...
Мама ловила каждое слово мужа, и лицо ее сияло. А Рухома впервые поняла, что «шлом байс», семейный мир, не рождается сам собою, как не строится сам собою дом из груды кирпичей, сваленных у забора, И ей стало страшно. И она молилась, молча, но от всего сердца, чтоб ее семья была такой же теплой и прочной, как у этих людей, сидящих на разных концах стола.
СВАДЬБА
К тому времени, как Рухома стала под хупу, Папа уже выдал замуж трех старших дочерей. Поэтому гости семьи теперь ко всему привыкли. Придти с покрытой головой? Пожалуйста! Мужчинам и женщинам танцевать отдельно? Сколько угодно! Сказать благословение перед едой? Ну, конечно, а как же иначе. Смешно даже, что нам об этом напоминают. Ну, а вот действительно что-то новое. На каждом столе лежала бумага, на которой было напечатано:
«В память о разрушении нашего Святого Храма, пудинг и специальный десерт не будут поданы на стол».
Кто-то читал это с улыбкой. Но, пожалуй, Папа достиг своей цели. Он напомнил гостям, что при всем их достатке и благополучии, у евреев не хватает их главного сокровища» И если память разума об этом молчит, пусть напомнит память желудка.