Вкус колодезной воды на жестяном ободе ведра! Местечко.
Непроходимая грязь, неисправимые мечтатели. Таким видел местечко Шолом-Алейхем. Но за его героями, правдивыми до вранья, скрывались люди с простой душой и сильными плечами, которые тащили на них семью, надежду и весь мир.
Капли пота на лице и медяки в кармане. Покой синагоги и пламя пожаров. Стук, звон, стружки, перебранка - и тихий разговор субботних свечей. Местечко.
Местечко - это корабль в пути. Тысячи таких кораблей бросили якоря в Калите и Шепетовке, Заславичах и Бутримописе. Нет, они двигались - упорно, сквозь страны и города. Куда? К Иерусалиму.
И вот мы здесь. Здесь параллели с меридианами кончают свой плоский бег и начинается вертикаль. Здесь мы оглядываемся на местечко, чтобы в старых шрамах и юной мудрости разглядеть начало своего пути. Если мы найдем его, тогда можно вздохнуть с облегчением. Тогда можно подниматься, а не ползти.
Тайный уговор
Мальчишки всегда остаются мальчишками, даже если потом из них вырастают праведники. У рабби Аарона-Лейба из Премышлян был сын по имени Меир. Каждый четверг он обходил хозяев мастерских и лавок, собирая у них деньги на цдаку А потом раздавал медяки беднякам, чтобы они смогли купить что-нибудь вкусное на субботу.
Однажды мальчик зашел к мяснику, которого звали Шимон, и попросил у него копейку. Почему-то дернуло мясника ответить ему так.
- Меирке, я тебе дам даже две копейки, если ты мне скажешь про того быка, кашерный он или нет.
Лавка мясника была прямо на рынке, куда крестьяне приводили скот на продажу. Мясник покупал у них быка или корову, вел к шохету (резнику), и тот делал шхиту, то есть резал так, как положено по еврейскому закону. Потом мясник разделывал тушу и продавал мясо по частям. Но если при разделке оказывалось, что бык болен - например, с порванным легким или дыркой в желудке, то такое мясо считалось треф: оно запрещено евреям в пищу, и мясник вынужден за бесценок продавать его гоям. Понятно, что все мясники дрожали при слове "треф". Никому не хотелось нести убыток...
Я думаю, что у Шимона в ту пору была полоса невезения. Иначе, чего бы он стал отпускать такие грустные шутки Но дети не всегда понимают шутки взрослых. Поэтому Меир ответил вполне серьезно:
- Две копейки - это мало. Плати десять, тогда скажу...
Мясник почесал в затылке. Эх, была-не была... Десять копеек исчезли в кармане Меира. Он подошел к быку, взглянул на него строго, как доктор, и сказал:
- Кошер.
Шимон быстро спросил.
- А тот?
Мальчик улыбнулся:
- Давай еще десять копеек... Шимон ахнул:
- Ну, Меирке...
А что за "ну", не стал объяснять и молча полез в кошелек. Меир получил деньги, взглянул на быка и сказал так же коротко:
- Треф.
Шимон решил: хорошего понемногу. Он и так потратил сегодня на бедных больше, чем за целый месяц. Мальчик отправился по своим делам, а мясник купил первого быка.. Он оказался кашерным. Ничего удивительного, бывает. Но второй бык, которого купил другой еврей, действительно, был трефным. Шимон покачал головой: - Ну, Меирке...
А что за "ну" опять не стал объяснять. Конечно, хорошо бы разобраться, откуда у мальчишки такой необыкновенный дар (Меирке был сыном известного праведника, может, поэтому?..) В следующий четверг, когда Меир вновь отправился собирать цдаку, мясник сам выбежал к нему навстречу. Глаза Шимона светились от любви к детям, он горел от нетерпения снабдить всех евреев кашерным мясом. Поэтому, оглянувшись по сторонам, он прошептал:
- Слушай, Меирке... Я дам тебе двадцать копеек, если ты скажешь мне про всех быков, которых привели сегодня на рынок, где кошер, а где треф...
Мальчик подумал и сказал:
- Это слишком дешево. Десять копеек с головы, тогда скажу.
Мясник вздохнул и согласился. И вот они пошли вдоль телег,
к которым были привязаны быки и коровы. Меир говорил:
- Кошер. Треф. Кошер...
Телята нюхали воздух черными ноздрями, их хозяева пускали дым из трубок и равнодушно смотрели, как жиденок что-то шепчет. Знали бы они!
Меир был очень доволен. Если честно, он немного ленился раньше тратить полдня на сбор цдаки. А теперь пройдешься разок мимо коров - нужная сумма в кармане. Раздал деньги беднякам и вприпрыжку домой, чтобы, забыв обо всем, погрузиться в чтение Торы.
Мясник Шимон был тоже доволен. Неделя за неделей -сплошной доход, никаких убытков. А вот другие мясники совсем повесили нос. Разве это справедливо: у Шимона - кошер, а у них - треф. У Шимона деньги в кошелек, а у них в обратном направлении...
Мясники решили, что здесь что-то нечисто. Может, Шимон подкупил шохета, и тот нарочно находит в этих быках недостатки, которых нет на самом деле? Шохет, выслушав их упреки и подозрения, покраснел от обиды:" Болтать каждый может! А вы загляните в кишки своим быкам: то дырка, то гвоздь проглоченный. А у Шимона - сплошной кошер. Разве я виноват, что ему везет?"
Тогда решили мясники получше приглядеться к Шимону. Может, он учит Тору после молитвы, а не спешит домой отведать чаю с бубликами? Тогда они тоже не будут спешить. А может, он дает на бедных рубль, а не копейку? Тогда они тоже будут давать, куда ж деваться...
В общем, Шимон оказался под наблюдением. Куда бы он ни двинулся, вокруг него сновали мясники. Один несет худой башмак к сапожнику, другой провожает сынишку в хедер. А глаза глядят, вовсю глядят...
И углядели. Было замечено, что по четвергам Шимон и Ме-ирке осматривают коровий взвод. Мясник тычет пальцем в каждое животное, а мальчик что-то шепчет. Ага!
Найдя удобную минуту, мясники окружили мальчика и сказали сладко, как только могли:
- Ах, Меирке, Меирке! Помолись за нас, как ты молишься за Шимона. И сделай для нас то, что ты сделал для него... Мальчик сказал:
- Ничего не сделаю, пока не заплатите десять копеек за каждую голову...
Тут все вышло наружу.
Не уверен, что мясники говорили с Шимоном так же сладко, как с Меирке. Возможно, несколько пуговиц отлетело у него с кафтана. Возможно, бока горели от дружеских толчков. Но закончилось дело мирно. Порешили, что отныне они сообща будут платить деньги Меиру и по очереди покупать кашерных быков. Все были счастливы. Но счастье длилось недолго.
Учитель мальчика узнал о его уговоре с мясниками и начал беседу с таких слов:
- Ах ты, такой-сякой!
А дальше он объяснил мальчику, что скучно жить в мире, где все известно заранее и где еврею не нужно рисковать, чтобы отделить свет от тьмы, кашерное от трефного. Кстати, ничего плохого, если кто-то прогуляется по городку взад-вперед, собирая цдаку по копейке. Ноги молодые, а пробежаться вдогонку за мицвой полезно...
Фирму по проверке кошера пришлось закрыть. Когда мальчик проходил по рынку, быки, коровы и телята кивали ему, словно приглашая познакомиться. Но Меирке, от греха подальше, поворачивал голову в другую сторону
Делать нечего, взрослых надо слушать
Энциклопедия местечка
Минха Эсаву
Для людей нашей эпохи этот термин носит характер сугубо библейский. Яаков, возвращаясь на Святую землю, должен был встретить своего брата Эсава, с которым они не виделись много лет. Эсав ненавидел Яакова и вынашивал замысел убийства. Чтобы отвратить его гнев, наш предок посылает брату гонцов с дарами, одного за другим, и все заканчивается благополучно.
Но лет сто еще назад "минха", подарок Эсаву, на сленге местечка также означала взятку, которую давали русскому чиновнику для знакомства или "смазки" в решении сложных вопросов. Вот как описывает этот процесс Хаим Шапиро в книге "Местечко мое родное": "Когда прибывал новый чиновник, первый вопрос, который задавали себе члены общины, звучал так: "Открыта ли рука его?"
На разведку отправлялся "шталдан", посредник. Как правило, это был состоятельный еврей, один из глав общины. Требовалось, чтобы он свободно говорил по-русски, да и по-польски тоже... Шталдан навещал чиновника на дому и никогда - в конторе. Дело в том, что в присутственных местах было слишком много посторонних глаз и ушей и, что еще важнее, там отсутствовала жена нового чиновника. Обычно супруга влияла на мужа в том смысле, чтобы еврейский подарок был принят им с доброй душой и благодарным чувством. Шталдан приветствовал чиновника от лица еврейской общины и после недолгой вежливой беседы удалялся, оставив под скатертью некий пакет. Вся община, затаив дыхание, следила за дальнейшим ходом событий. Если назавтра жена чиновника отправлялась в длинный вояж по магазинам и лавочкам (а все они принадлежали евреям), то местечко вздыхало с облегчением. Эсав проглотил свою минху - мазл тов!
На полях
В порядке бреда
Один почтенный и любознательный немец путешествовал по Российской империи, изучая быт и нравы. Принесло его однажды из любопытства в хасидскую синагогу. Он вошел и обомлел! Шум и крик, как при штурме Измаила. Хасиды поют, танцуют и плачут на молитве, а кто-то делает "лехаим". Сперва немец чуть не потерял сознание. Но потом до него дошло, в чем дело. Путешественник выбежал на улицу и воскликнул со слезами на глазах: - Какой гуманный народ эти евреи! Даже для сумасшедших у них есть своя синагога...
Пряники, пряники,
Кто такой хасид? Если отбросить в сторону шутки, вздохи и прочие лишние подробности, это ученик, который приходит к Ребе, своему учителю, и задает ему один простой вопрос: "Как жить?" Мир меняется, мы меняемся, поэтому вопросы приходится задавать часто. На языке наших прадедушек это называлось "ездить к Ребе".
Странные ученики водились в этом хедере! С седыми волосами в бороде, с животом, который выпирал из-под жилетки, богатые и бедные, с мозолями и без... Всем им хотелось решить задачу, ради которой Все-вышний послал их в этот мир. И они надеялись, что Ребе поможет.
И он помогал - протягивал руку, чтобы помочь подняться. Только перед этим иногда приходилось падать...
Один еврей ездил часто к святому рабби Исроэлю из Полоцка - учился у него, просил совета, давал своему Ребе немного денег, чтобы тот без помех мог продолжать свой нелегкий путь, да еще и другим помочь при случае. Можно такого назвать хасидом? Подождите...
Однажды этот еврей узнал, что его мудрый учитель - тоже чей-то ученик. Рабби Исроэль был последователь рабби Довбера, великого Магида из Межерич. И ездил к нему, и учился у него, и спрашивал: "Как жить?". Наш еврей, который, кстати, был торговцем, как все коммерческие люди, имел острый ум. Он подумал: "Зачем мне ездить к ученику, когда я могу ездить к его учителю? Буду получать советы высший сорт, как сукно из Англии..."
Так и сделал. И с той поры стал беднеть, пока не расстался со всем своим капиталом. Тогда вновь перевел бывший богач
стрелку компаса и поспешил к святому рабби Исроэлю из Полоцка. Прижимая то к одному, то к другому глазу огромный клетчатый платок, он выдохнул:
- Ребе, почему? .
Грустно улыбнулся цадик из Полоцка и сказал такие слова:
- Так, как человек судит и меряет других, так ему судят и отмеряют Сверху.. Ты поначалу учился у меня и помогал мне с простой душою, не думая: а может, на ярмарке найдется получше товар .. И Всевышний тоже не придирался
к тебе, не говорил: "А может, есть на свете евреи получше, может, стоит приберечь все пряники для них?.."
Но когда ты занялся арифметикой и стал подсчитывать, какой ребе самый святой, а какой не самый, тогда Всевышний решил: "Ну, раз он так.. " И твои пряники покатились в другом направлении...
- Ребе! - закричал несчастный бывший богач. - Скажите, что мне делать?!
- Посидеть и выпить стакан чаю. Подумать. Знаешь что, читатель!? Пусть нам с тобой нальют с того самовара тоже..
Шелуха и жемчуг
В одном местечке под Витебском не было раввина. Пришли тамошние жители к Ребе Цемах Цедеку из Любавичей и попросили, чтоб прислал он к ним человека ученого, толкового, сердечного, который умеет и речь красивую сказать, и промолчать, когда нужно. Ребе исполнил их просьбу. Приехал в местечко молодой талмид-хахам с семьей Стал он молиться в синагоге у почетной восточной стены (к Иерусалиму ближе) и следить, чтоб все шло так, как должно идти В этих краях жил народ работящий и простой - кузнецы, жестянщики, печники, огородники и прочий рабочий люд. После молитвы они не расходились сразу, а стояли во дворе и рассказывали друг другу, кто чего видел и кто о чем слышал При этом лузгали семечки Молодой раввин смотрел на это, нахмурив брови. Не нравилось ему, что в таком месте, как синагога, слышны сплетни и глупый смех "Дварим бетелим", пустые слова, они, как шелуха от семечек, совсем не к месту в этом святом месте Однажды он поднялся на возвышение и сказал об этом прихожанам Кто-то крякнул, кто-то заворчал, но, в общем, люди признали, что против правды не попрешь Нельзя, значит нельзя Теперь, помолившись, народ спешил по домам. Прошло совсем немного времени, и раввина навестили два еврея, которые отвечали в местечке за сбор пожертвований. Они сообщили, вздыхая
- В нашем местечке живет бедная вдова с детьми Ни хлеба у них нет сейчас, ни дров. Поэтому голодают, мерзнут Раввин достал кошелек.
- Я здесь человек новый и не знаю "гвирим", богачей, к которым можно было бы пойти за помощью. Поэтому возьмите пока пару рублей и купите вдове все, что надо на первых порах...
Сборщики цдаки ушли, но назавтра, уже с новой историей, появились снова, и так еще раз, и еще. Каждый раз раввин лез за кошельком, пока не исчезли оттуда деньги - сначала рубли, потом полтинники, потом двугривенные. Наконец он решил: все! А в дверь стучат, и на пороге те же два еврея в суконных картузах Один из них развел руками.
- У Шмуля-балаголы пала лошадь Если сейчас же не купить ему новую кобылу, он лишится своей единственной парнасы...
- Нет у меня денег на лошадь! - вскричал раввин. - Повезло же мне попасть в такое местечко, где живут одни "шлимазл"!.. Лучше объясните, как вы раньше помогали беднякам, до того, как я появился в ваших краях? .
- Раньше мы болтали о том, о сем, стоя во дворе синагоги И если узнавали, что кто-то попал в беду, пускали шапку по кругу.
- Но ведь цдаку можно собирать в любое время дня, а не только после молитвы.
- Так-то так... Но вы же знаете - чем дальше еврей отходит от синагоги, тем трудней ему засунуть руку в карман...
Раввин был человек ученый, острого ума. Он сразу понял, какая огромная сила таится в еврейской болтовне, когда сердце еще не остыло после молитвы, когда мужчины стоят вместе, как солдаты в строю.
Этот раввин был еще хасид вдобавок. Поэтому в тот же день, поступившись гордостью, он поднялся на возвышение в синагоге и объявил.
- Господа евреи, я ошибся Стойте на здоровье во дворе, говорите хоть до упаду И лущите свои семечки с доброй душой!
Он почти воочию увидел, как среди шелухи катаются жемчужины.
На полях
Платочек
Однажды повстречались два хасида, и каждый стал рассказывать о чудесах своего Ребе. Один начал:
- Раз как-то мой Ребе ехал в своей карете и вдруг пошел дождь. Что делать? Ребе достал платок, махнул им вправо, махнул влево. И что ты думаешь? Справа и слева идет дождь, а посередине -солнышко, ни единой капли... Другой хасид усмехнулся:
- Это что... Вот мой Ребе однажды поехал прокатиться в карете и не заметил, как началась суббота. Что делает Ребе? Он достает платок, машет вправо, машет влево, и - ты не поверишь!.. Справа суббота, слева суббота, а посередине одна сплошная пятница...
Хасидская история
Нельзя разговаривать во время молитвы. Нельзя также и прервать ее ход - особенно в том месте, когда ты сказал необходимые благословения и теперь, прикрыв ладонью глаза, готовишься прочесть заветное "Шма" Ох, как твердо и хорошо постигли эту премудрость ученики ешивы "Томхей тмимим", которых наставлял реб Залман-Моше Гаицхаки Стоило кому-то из них в синагоге подтолкнуть товарища или мигнуть ему, как взгляд реб Залмана-Моше, прямой и острый, как лазерный луч, упирался в нарушителя и жег его, пока не начинал дымиться ворс кафтанчика
Однажды этот реб Залман-Моше молился у себя дома, сосредоточенно и долго Он "держал" как раз в том месте, где нельзя ни отвлекаться, ни останавливаться В это время на пороге показался нищий (двери в Любавичах не запирали) и завел свое "Гиб мир а недовэ… Цдака спасает от смерти…"
Реб Залман-Моше снял с полки каравай хлеба и молча протянул бедняку Тот окинул комнату опытным взглядом и убедился, что никакой другой еды, и хлеба теперь тоже, в доме нет Неловко было ему уйти просто так, и он решил в утешение рассказать хозяину дома какую-то историю Про хасидов, наверное Хозяин дома слушал молча (говорить он не мог) и, когда история закончилась, улыбнулся вежливо, чтобы не огорчать бедняка Ободренный его улыбкой, нищий рассказал ему еще одну историю, тоже веселую Реб Залман-Моше улыбнулся еще шире Нищий рассмеялся от радости и стал рассказывать еще Он вдруг почувствовал себя способным порадовать другого еврея, почувствовал себя человеком Хасидские истории, сменяя друг друга, длились целый час Хозяин дома слушал очень внимательно, улыбался и чуть не плакал "Нарушаю, нарушаю, нарушаю," - стучало у него в висках И правда нарушения цеплялись одно за другое, пока не слились в одну большую заслугу…
На полях
Все спокойно, какой ужас...
Еврейский извозчик, "балагола", едет по дороге. Верста мелькает за верстой, пока вдруг не показалась за поворотом корчма Балагола заходит туда и просит дать его лошадке овса, а ему самому - четвертинку водки И все довольны, и все спокойно. Но говорит рабби Шнеур-Залман, первый глава хасидов ХАБАД. "Поистине, это страшное падение! Жажда к водке берется у еврея потому, что его Б-жественная душа стремится и рвется к Творцу! Но вот беда, молиться бедолаге некогда, учить Тору он не привык. Поэтому страсть ко Всевышнему, не найдя выражения, падает вниз и оборачивается желанием выпить четвертинку водки.."
На полях
Награда для Ривки
Рабби Моше из местечка Зембин отправился по делам в "литовский Иерусалим", святой город Вильну.
Там случилось ему заглянуть в книгу погребального братства, где кроме хроники похорон и расчетов с могильщиками записывались иногда различные истории. Одна из них особенно запомнилась ему...
В Вильне жили когда-то две подруги, которые в свободное от домашних дел время собирали пожертвования и раздавали их беднякам, чтобы те могли лучше справить субботу. Они заключили между собой договор: та из них, которая покинет этот свет раньше, приснится подруге и расскажет, как оно там, в раю.
Одна из них, Ривка "ди фрумэ" (набожная), оставила в урочный час наш мир и, спустя короткое время, явилась товарке во сне.
Сперва она описывала наслаждения рая, а потом заметила:
"Эти праведники и ангелы тоже не всесильны.. До сих пор они не могут подобрать для меня награду за то, что мы с тобой когда-то заботились об одном сумасшедшем - чтобы было ему что поесть в святую субботу..."
Энциклопедия местечка
"Кэвод а-рав", почет раввину
Знатоки Торы, а тем более те, кто получил "смиху" - право судить по Торе и выносить галахические решения, всегда пользовались в местечке большим почетом. Скромный стул с протертым сиденьем, на котором зачастую сидел рав, именовался "раввинским троном". Его жена, ребецн, шла в сапожках по немощеной улице, как английская королева, то и дело отвечая на поклоны и приветствия. Молился рав в синагоге у почетной "восточной стены" - ближе всех к Иерусалиму. И так далее, и прочее... Все вместе это называлось "Кэвод а-рав".
Были общины, где шамес каждый день ждал рава у ворот и сопровождал его, в виде почетного эскорта, на молитву. Так повелось и в польском местечке Любань, где начал свой путь один из крупнейших галахических авторитетов нашего времени рабби Моше Файнштейн. Когда двадцатидвухлетний молодой человек увидел, что семидесятилетний старец терпеливо поджидает его под моросящим дождиком, у него стало черно на душе. Рав Моше решил тут же, на месте, отказаться от почетного эскорта. Но шамес взмолился:
- Рабби, синагога и все, что с ней связано - в этом вся моя жизнь! Не отнимайте у меня заслуги провожать вас! Тем более, что, если об этом узнают остальные прихожане, мне могут понизить жалование...
Рав Моше Файнштейн оказался в очень затруднительном положении. Но, наделенный острым умом, он нашел выход. Шамесу было сказано:
- Хорошо, все останется по-прежнему. Но только с одним условием: не вы будете заходить за мной, а я за вами...
С этого галахического решения началась блестящая, действительно блестящая карьера молодого талмудиста. Жители Любани с удовлетворением смотрели, как шамес оказывает раву должный почет, а тот помогает старику перебраться через лужу...
На полях
С какой стати?
В юные годы, до того, как стать равом, цадик Леви-Ицхак из Бердичева жил у своего тестя. Тот был из первых богачей в городе, и поэтому в его доме всегда было много гостей. Кроме прочего, Леви-Ицхак сам готовил гостю постель: клал на пол связки соломы, накрывал их простынями и так далее. Тесть однажды сказал ученому зятю:
- Зачем тебе трудиться самому? Дай пару монет какому-нибудь гою, и он натаскает в дом соломы. Леви-Ицхак ответил ему:
- С какой стати я уступлю гою мицву, да еще буду платить за это деньги?!