26

https://chassidus.ru/video-texts/ishaj-mevorax/czadik-i-xasid.htm 30-е годы XIX века. Город Криник, Польша. Рабби Цадок Акоэн Рабинович, потом его стали называть Рабби Цадок из Люблин. Молодой литовский мудрец. Все ждут, что он станет великим учителем Израиля. Уже в детстве, уже в молодости он начал писать какие-то алахические книги. И там высвечивается острота его ума. И все вокруг знали, что он очень строг в исполнении мицвот. И как было принято тогда, его сосватали с очень приличной семьей, богатой семьей, которая его обеспечивала и давала ему возможность сидеть и учить Тору.

Молитва – это вопрос. У меня в Шаббат были всякие размышления: что я хочу больше читать – философию или какие-то стандартные тексты. Я пришел к выводу, что стандартные тексты важнее. Внутренний мир. Я какое-то количество лет назад общался с каким-то шлиахом. И он говорит: «Я не понимаю, почему молодежи так нравится молиться. Я молиться совершенно не в состоянии». Прошло совсем немного лет и я думаю: «Да, как он был прав». Так или иначе, Гешель говорит, что это важно. Молитва – это то, что нас соединяет с каким-то миром, о котором мы ничего не можем сказать. Но понимаем, что это то, что делает нас людьми. Я не уверен, кстати, что это совпадает с концепцией Левинаса, у которого Б-г бесконечно далек. Вот интересно, бесконечно далекий Б-г и молитва – это как-то стыкуется или нет? Не знаю, на Левинаса у меня много вопросов, но мы пока его не откладываем совсем в сторону. Но давайте посмотрим, что говорит товарищ Гешель.

- Я родился в знаменитой раввинской семье, - рассказывает Карлебах. – Меня назвали в честь моего деда Шломо Карлебах, который 50 лет был раввином Любек в Северной Германии. У моего дела было 8 сыновей и 4 дочерей. Пятеро его сыновей были раввинами, возглавляли общины. Самым молодым был мой отец рав Нафтоли. 14 лет он руководил синагогой и одной из самых важных синагог в Берлине. Я хочу рассказать вам историю, которую нам рассказали и которая произошла в самом начале его работы в качестве раввина общины. Мой папа был назначен раввином примерно перед Пуримом в конце Первой мировой войны. И через несколько дней после Пурима он получает письмо от солдата, который на фронте. И так он пишет:

В нашей Недельной главе говорится о красной телице, красной корове, прах которой очищает нечистоту мертвеца. Мы как-то говорили о том, что это значит. Это значит, что человек умер, умер, прежде всего, в духовном смысле. И Моше Рабейну задает вопрос: как можно очистиь такую нечистоту? Т.е. если человек, то, что рабби Нахман называет «сердце его умерло», можно ли его вернуть к жизни? И, по-видимому, красная корова содержит в себе какой-то секрет, который позволяет вернуть к жизни даже такого умершего еврея.

Это хорошая тема. Вот Штейнзальц вроде такой грамотный, самодостаточный человек. Что он, не может написать книжку в стиле Гудмана? Почему он берет какое-то учение 18-века и опирается на него? Это не кажется странным? По-видимому, в стиле моих последних мыслей, он там чувствует какую-то энергетику. Он там чувствует какой-то выход на небесные сферы. И поэтому, при всей его приверженности к религиозному обновлению, он говорит: мы не можем оставить старый текст. Почему? Потому что энергетика, эта духовная энергия приходит через эти тексты рабби Нахмана, Алтер Ребе и т.д.

Одна из идей, которая у меня была в Шаббат, что мы слишком увлеклись философией и, может быть, стоит немножечко вернуться к каким-то классическим еврейским текстам. Не потому что философия правильная или неправильная, или какие-то еврейские тексты правильные или неправильные. Каждый тип текста как бы ориентирован на какие-то другие качества души, я бы так сказал. И поэтому требуется какое-то равновесие. Очень часто происходит так, что мы забираемся в какие-то заоблачные выси, а каких-то совершенно простых вещей мы не знаем совершенно. И это соображение в пользу Тании. Мы уже дошли до Розенцвайга, уже дошли до Левинаса. Вполне может быть, что мы перепрыгнули через несколько ступенек, и рано или поздно это имеет свой негативный эффект. И это соображение в пользу Тании. Это самая простая книга относительно, которую учат в Хабаде. Кто-то даже может сказать, что она устарела. Тоже зависит, как учить.