Видео (3). Иудаизм застрял в 17 веке. Даже не в 18 веке - в 17
Эмануэль Левинас. Видео (3). Иудаизм застрял в 17 веке. Даже не в 18 веке — в 17. 10 мая 2022
https://www.youtube.com/watch?v=a3rtgDdOq7Q
Эмануэль Левинас:
Обращение к человеку, что никто не может сделать вместо него. Я как будто бы избран быть единственным. И невозможно меня заменить, я единственный, кто может сделать то, что я делаю, относительно другого.
В устах Левинаса это звучит вообще интересно. Он после войны возглавил школу «Альянс», как она тогда называлась. Это еврейская школа, точнее, даже не школа, а семинар для учителей. С помощью этих семинаров он был один из тех, кто восстановил еврейское образование во Франции после войны. И он занимался этим лет 20 или 30, пока в 60-е годы (ему уже было почти 60), ему сказали: «Слушай, парень, ты когда-то был философом?» Но он сказал: «Я не могу оставить школу». В общем, кто-то из его друзей сказал: «Ты должен сделать докторат по философии и ты должен заниматься философией тоже». И тогда он вернулся в философию.
В молодости он учился у Гуссерля, у Хайдеггера, еще до войны, до нацизма. А потом он ушел в образование, сказал: «Это моя миссия». И потом, когда он вернулся академию, благодаря этому он начал преподавать философию. А так он бы и остался бы в образовании. В общем это, «ощущение, что я единственный, незаменимый, я единственный, кто может что-то сделать относительно другого».
Я говорю об ответственности как сущностной и первичной структуре субъективности. Субъективность означает ответственность.
Ты никогда не свободен от твоей обязанности перед другим. Буржуазная мораль на каком-то этапе позволяет закрыть дверь. Обращаются ко мне, как будто я единственный, кто может это сделать. Поменяться с кем-то в моральном действии, это как будто бы отказаться от этого действия.
(вопрос): Это то, что говорит Сартр? (ответ): Я не думаю, что это то, что говорит Сартр».
*
Восстание студентов в мае 1968 года, это через некоторое время после того, как он начал там преподавать. В отличие от Сартра, который его современник, который тоже последователь Гуссерля и Хайдеггера, и который активно присоединился к движению протеста, Левинас выступает против насилия и против милитантских заявлений демонстрантов. Он остается в стороне.
*
Жан-Поль Марион, философ
Он воспринимался как писатель тяжелый, которого трудно читать. Все его уважали, но на самом деле не читали. У него не было последователей, никто его в упор не видел. У него не было какой-то стратегии использования массмедиа. Он целиком находился в своих идеях, как художник, который погружен в свои картины. И вдруг он превратился в общественное лицо, уже после того, как он ушел из Сорбонны.
Сначала те, кто принял философию Левинаса, были католики, они его открыли. Левинас помог, потому что он был рациональный иудей, он совершенно иудей, но он сделал философию для всех. Для меня это методологический пример, что нет противоречия между мыслью, которая выходит из традиции, в которой ты находишься, которая одна из множества традиций, даже если она пытается быть универсальной, и между занятием философией, которая рациональна и универсальна по определению. Левинас сделал это прекрасно, образцово, показав, что нет противоречий между этими двумя…
Мы говорили, что фактически все его творчество основано на еврейских источниках, иудейских источниках. С другой стороны, оно универсально. Это как раз то, что мы называем «перевод традиции», «трансляция традиции». Он взял какие-то понятия иудаизма и изложил их философским языком и построил мост между иудаизмом и современной философией, и это его великая заслуга, что он сделал такой перевод. И вот говорит этот товарищ, что для меня это образец, как можно, оставаясь в рамках своей традиции, разговаривать со всем миром на каком-то универсальном языке.
Это было большое облегчение для католиков-интеллектуалов, которые в 20 веке все были шизофреники. С одной стороны они религиозные, с другой стороны они делают все, что все делают. Как бы это две части, которые не смешиваются.
Религия отдельно, общественная жизнь отдельно, это как бы шизофрения.
И Левинас показал, что можно выйти из этого шизофренического состояния, когда твоя религиозность – это отдельный мир, а твоя светскость – это отдельный мир. И это просто спасение. Левинас показал, каким образом рационально объяснить события Танаха. Это великий вклад. Мы получили урок.
Это очень важно на самом деле, может это ключ. Если мы продолжаем разговаривать на языке 17 или 18 века, то что удивляться, что нас никто не слышит? К сожалению, возвращаясь к религии, мы возвращаемся в 17-18 век. И это большая проблема.
Левинас был гражданином разных миров. Если мы помним, он родился в Литве и ходил в еврейскую школу-хедер. Потом он ходил в гимназию. Потом он уехал учиться в Штрасбург. Он был в разных мирах и он сумел соединить эти миры так, чтобы они не насиловали друг друга, вот что удивительно. К сожалению, мы делаем Тшуву и нам говорят: «Б-г хочет тебя целиком». Б-г хочет тебя целиком… Как замечательно сказал Меворах, это значит, чтобы ты зарезал себя на жертвеннике. Можно объяснять это, «как патологию божественности», это оригинальное объяснение, но сути оно не меняет. Ты приходишь в религию, кто-то приходит в иудаизм, кто-то приходит в христианство, и Б-г хочет тебя целиком. Ты должен что-то с этим делать. И Левинас в этом смысле пример, как можно принадлежать к традиции и соблюдать всерьез, и при этом не приносить себя на жертвенник религии, а найти какого-нибудь «барана», которого можно зарезать вместо себя.
Я прокручиваю в голове этот урок Мевораха, может один из самых удивительных. Как-то был один урок Гинзбурга на тему жертвоприношения Ицхака. Гинзбург сказал: «То, что есть внутри человека, Всевышний это визуализует». У Авраама была идея зарезать Ицхака, так объяснил рав Гинзбург, поэтому Всевышний предоставил ему эту возможность. Это как сокрытое зло, которое есть в человеке. Это сокрытое зло, которое есть в человеке, принести себя в жертву. Когда-то это нужно, Кидуш Ашем, отдать жизнь за веру, это великое дело. Но очень часто там есть очень большой йецер а-ра. когда ты слышишь голос «положи своего сына на жертвенник», то надо понять, откуда идет этот голос. Откажись от самого себя, откажись от своих мозгов, от своего образования, от всего. Принеси себя в жертву.
Левинас отличный пример того, как он не только не принес себя в жертву – нет, он принес себя в жертву, но в совсем другом смысле. Когда называют трех человек, которые восстановили еврейство Франции после войны, называют Левинаса, называют Маниту, а кто третий, я забыл. Он один из тех людей, кто возродили французское еврейство после войны. Вот это принести себя в жертву. А просто переселиться в 17 век — кому нужна такая жертва?
Катрин Шалья, философ
Левинас любил говорить, что то, что написано в душе, еще перед этим написано в книгах. Левинас позволил многим евреям, которые не придавали особого значения слову «еврей», начать думать о понятии «еврей» в контексте религиозных текстов и узнать, что существует богатая философия, которую стоит учить.
Я думаю, что он транслировал эту идею всю свою жизнь, придите и посмотрите, какая у вас есть богатая традиция, но не понимайте ее буквально, не берите ее буквально, как в 17 веке.
По субботам утром он проводил урок в школе Альянса, на съездах французских интеллектуалов евреев в своих писаниях, является ли это новой идентичностью? Слово «идентичность» мне мешает немножко, есть в нем что-то закрытое.
Вся тема Левинаса это «зегут и ахерут», «зеге» означает идентичный и также чаще всего переводится как «личность», а «ахер» — это другой. Поэтому слово «личность», «идентичность» мне не нравится, в нем есть что-то закрытое. «Зегу» — это я, это то, что я есть, здесь такой подтекст.
Есть что-то жесткое.
Когда мы слышим «зегут», «личность», мы слышим также «магут», «сущность». Я не думаю, что это то, что Левинас хотел сделать
Вся философия, антифилософия, как мы сказали, Левинаса, это против слова «зегут» и против слова «магут». Против слова «зегут», он говорит, «ахейрут», «другой», «другость», «инаковость», это то, что ему нравится. И «магут» (сущность), он говорит, все насилие западной философии связано с понятием «сущность».
Он написал несколько текстов относительно Израиля. В 50-е годы он говорил, что Израиль должен стать идеальным обществом, в смысле справедливости. Это шанс, который дан еврейскому народу создать страну, которая покажет, как можно взять пророческую мораль и использовать ее в реальной политике.
В 50-годы все об этом мечтали, Бен-Гурион тоже об этом мечтал, как мы знаем, но что из этого вышло…
Получилось это или нет, это отдельный вопрос. Он всегда внимательно относился к тому, что происходит в Эрец Исраэль, но он не хотел туда ехать жить.
Государство Израиль – это способ выживания для еврейского народа, и относительно выживания Израиля – это способ, которым нужно читать Танах.
— А то, что сейчас происходит в Израиле, это проблема в твоих глазах?
— Есть многие вещи, которые я не могу сказать, потому что я не нахожусь в Израиле. Я не разрешаю себе говорить об Израиле, не находясь там, не участвуя в этом приключении и в этой опасности».
*
Иосиф Садик, философ и антрополог
Моя теоретическая мысль левинасская с тех пор, как я открыл его для себя. 1967-й год – это был судьбоносный год для человека, как я, как принадлежащего к арабско-исламской культуре. Когда я прочитал реакцию Левинаса на Шестидневную войну и то, как он видит этот великий момент, я сказал, что поскольку он переживает драматическим образом страдания Катастрофы, когда забрали у людей их лицо. Может быть, подобно многим израильтянам, он не хочет видеть лиц палестинцев? И поэтому, наоборот, вместо того, чтобы его выбросить, вместо того, чтобы сказать, что этот ультрасионист не подходит мне как продолжение моего философского пути, наоборот, я должен взять на вооружение его теорию.
Отношение Левинаса к Шестидневной войне каким-то образом сделало этого мусульманского философа большим поклонником Левинаса.
Я верю, что это философское преступление, преступление мысли, оставить третью монотеистическую религию вдали от остальных. Я хотел бы спросить Левинаса: почему эта близость к христианству? Есть три монотеистические религии. Связь иудеев и мусульман гораздо больше.
Мусульманский философ, который мечтает, что иудеи и мусульмане будут жить в мире. Хотелось бы верить.
Мой сын влюблен в еврейскую девочку, израильтянку, мама которой суперсионистка. Удивительно, она говорит ему в лицо, что арабы – это ошибка Всевышнего. Девочку зовут Ким, я забыл, как маму зовут. И когда он говорит ей: «Слушай, я араб», она отвечает ему: «Нет, ты хороший парень».
*
Эмануэль Левинас:
Приблизиться – означает быть сторожем своему брату. Быть сторожен – значит быть «бен арува», заложником за него». Левинас, «Б-г и философия», 1975 год.
Если я нахожусь только с тобой, я должен тебе все. Но если есть третий человек — что я знаю о твоем отношении с третьим? Он согласен с тобой?
Когда есть множество, когда с иными есть еще третий, тогда появляются законы и устанавливается справедливость.
Для двоих не нужны законы. Там, где появляется, третий, там нужен закон».
Эриш Шенфельд:
Значительная часть евреев сегодня находится в Израиле. Понятно, что сионизм как бы концентрирует еврейство в мире. Левинас в Израиле может быть чем-то очень интересным с этой точки зрения.
Не как антисионизм и не как сионизм, может быть, можно думать о бытии евреем в понятиях не просионистских и не антисионистских. Они позволяют создать регионы вне политики. Есть возможность быть здесь и не быть интеллектуальным шизофреником. Благодарить за саму вещь и не принимать всю догматику, которая с этим связана.
По-видимому, он говорит о сионистской догматике.
Левинас позволяет это сделать и также дает достаточно идей, освежить мозги от этого политического дибука.
Цвия Гринфельд, критик культуры
К сожалению, он не известен, его не учат и даже не слышали о нем. На самом деле, это симптом глубочайшего кризиса, в котором сегодня находится иудаизм.
То, что в Израиле не слышно про Левинаса – это симптом глубочайшего кризиса иудаизма.
Иудаизм, который глубоко в мировосприятии, в понятиях, в мыслях, в философии 17 века, самое позднее.
Иудаизм остался в 17 веке. Современный иудаизм – это 17 век, даже не 18 век.
В иудаизме отсутствуют самые базовые понимания или почти их нет. В современном иудаизме — я говорю о религиозных сегодня — религиозные сегодня – они совершенно оторваны от мира мысли, о котором мы говорил только что. Смысл центральности человека. Опасность в том, чтобы видеть в Б-ге какой-то Супер Объект. Бог как «Великое есть», которое предшествует нам. Это опасный взгляд на вещи. Она может привести к разрушению, и она приводит к разрушению.
Мне кажется, что в этих словах так прекрасно выражается современная проблема религий, как иудаизма, так и наверно не только иудаизма. Мы остались в 17 веке, даже не в 18-м. Мы совершенно не представляем развитие философской мысли последних 200 лет и даже 300. Мы видим в Б-ге супер объект. И это опасность, которая несет за собой разрушения, может принести за собой разрушения и приносит за собой разрушения. Как она точно говорит.
Все, что осталось, это чтобы люди начали спорить: чей Б-г больше. У нас тут есть проблема. Безусловно, есть какая-то анорексия, культурная анорексия иудаизма. Мне кажется, что это ужасно, поскольку корни монотеизма, корни иудаизма, так глубоки и пронизаны таким глубоким гуманизмом.
Рав Даниэль Эпштейн:
Выстраивать высокие стены между Израилем и его соседями — с точки зрения Левинаса это не может быть решением проблем. Они никаким образом не решают проблемы между людьми посредством выстраивания стен. Нужно озвучить другой голос. И сказать, что в конечном счет эти решения, то есть стены, это очень временное, кажущееся решение. Их вред больше, чем их польза. Потому что нет человека, который может выбрать себе другого. Нужно принять других, которые ему даны. Есть какая-то случайность в этом, почему ты мой «чужой». Почему ты мой сосед, я бы хотел другого соседа. Это в точности вся история. Это антитеза истории, которую рассказывает Левинас: «я хочу поменять себе соседей».
Выбрать себе соседей, то есть создать какое-то гомогенное общество, которое закрывается за стенами. В котором я вижу только свое алтер эго, то есть копии самого себя. Значит провалить базовый человеческий экзамен.
Конечно, это больше относится к харейдимному обществу или светскому обществу. Все хотят закрыться в каких-то стенах и общаться только с себе подобными. Он говорит, это базовая человеческая проблема.
Человек не выбирает себе других и всегда другие будут не такими, как он хочет. Они не были такими в Европе, даже если мы росли с ними и говорили на одном и том же языке и воспитывались в тех же самых школах. В результате была война и уничтожение.
То же самое здесь. Здесь есть еще больше причин думать, что в семитском пространстве мы будем чувствовать себя больше среди братьев, чем в Европе. Это не произошло, но это то, что должно произойти.
Мы должны принять заповедь инаковости, которая не рисует действительность в розовых цветах. Она не превращает человека, угрожающего мне, не делает его хорошим. Этот экзамен не в том, что он, так сказать, нравится мне или нет. Экзамен в том, что я отвечаю за него. Так же как я не строю другого по своим желаниям, так же я и не буду менять его культуру, его язык, его внешний вид.
Может быть, эта надежда, которая, сам Левинас говорит, что это утопическая надежда. Может быть, если я изменю свой взгляд на него, я смогу найти в нем какие-то более хорошие вещи, потому что они, безусловно, есть у него, потому что он человек, как я. Это должно быть уроком Катастрофы.
Изменить взгляд на других людей.
Не внешний урок, что сейчас мы будем сильными, будем использовать свою силу для того, чтобы защищать себя. Но мы должны использовать свою моральную силу. Не силой оружия, а силой нравственности.
Мы попробуем действовать силой нашей нравственности.
И попробуем пробудить у других, отчаявшихся, также ответственность, которая есть внутри них, потому что это находится в них тоже, я в этом уверен. Если спросить меня с точки зрения личного воздействия, Левинас транслирует массу оптимизма. Утопический оптимизм, но в своей основе это много-много доверия, дать больше доверия человеку.
Эмануэль Левинас:
Способность человека достичь Б-га из доброты своего сердца. Вместо того, чтобы от Б-га приходить к благу, это на мой взгляд очень важно.
Не от того, что есть Б-г, поэтому я должен быть человеком, а потому что я человек, я прихожу к Б-гу.
Не начинать творение мира. Творение мира должно приобрести смысл от доброты сердца, от человечности.
Он правильно говорит, что это в известном смысле утопия, но утопия должна быть тоже, как мы говорили когда-то, что человек должен находиться в двух измерениях – измерении реальности и измерении утопии, даже если в реальности идет война. Где-то должна быть утопия, когда закончится война. Я знаю, украинцы с русскими смогут разговаривать когда-то. Евреи с арабами смогут разговаривать когда-то. То есть эта утопия должна существовать, как говорится, относительно близких кругов, безусловно, можем и должны что-то делать. Относительно далеких какая-то утопия, но это утопия важна, чтобы где-то была, где-то, так сказать, в глубине подсознания. Ну и самое главное – апгрейд нашей веры с понятий 17 века хотя бы до 18-го, а лучше до 20-21 века.