Я хочу начать с анекдота из жизни

https://chassidus.ru/video-texts/iczxak-rojtman/tolko-ne-ginzburg-22-yanv-2023.htm

Я хочу начать с анекдота из жизни. Вчера я был в Кфар Хабаде на шабат. Собралось ребят 10-15 из ешив рава Гинзбурга. Есть ешива в Иерусалиме, есть ешива в Ицхаре, половина была оттуда, половина была оттуда. Небольшая группа, человек 10-15. Молитвы были дома у рава, после молитвы, как обычно, урок. Продолжительность урока зависит от самочувствия рава. Вечером был урок для девочек, для женщин. Утром был урок для ребят, и он затянулся аж до полчетвертого. Это значит, что рав лучше себя чувствовал.

А накануне я подошел к одному мужику, которого я не считаю анти-Гинзбургом, и говорю: «Вот смотри, в полдесятого будет хазара, повторение, т.е. типа вчера был урок для девочек, а утром Итиель делает повторение для тех, кто не был». А он мне отвечает: «Это не мой ребе, я не пойду слушать повторение», типа что «повторение» может быть только у ребе.

Я слегка офигел, потому что я, в принципе, воспринимал его как человека вполне здравого. А потом я придумал лозунг, кто читал мой сегодняшний пост, может быть, уже видели. Те, кто живут в Израиле, понимают, о чем речь, те, кто нет – надо объяснить.

Тут в свое время было целое протестное движение, которое называлось «Ракло Биби», «Только не Биби». Т.е. кто угодно может управлять государством, как говорится, кухарка может управлять государством, а Биби нет. Почему? Потому что он «украл» два ящика бутылок и три коробки сигарет.

И я написал: «Ракло Гинзбург», «Только не Гинзбург». Что это значит? Пусть нас учат хасидуту кир угодно, какие-то «кухарки», но не Гинзбург.

Целый огромный поселок, в котором есть, наверно, полторы тысячи семей хабадских. И ни один, ни одна сволочь, не зайдет на урок рава Гинзбурга, потому что он «изменник», «изменник родины». Какой родине он изменил? «Ребе жив», и поэтому никто не может сидеть на его кресле.

Каждый раз, когда я приезжаю в Кфар Хабад, меня это снова потрясает. Какую силу имеет клипа (нечистота). Какую силу имеет глупость. Я не знаю, как это назвать. В конце концов, на входе к раву Гинзбургу не стоит какая-то охрана, которая требует от тебя произнести: «Я верую в рава Гинзбурга отныне и вовеки». Никто не просит, даже не спрашивает. «Нет, мы не пойдем туда, потому что он воображает, что он Ребе». Каждый раз меня это удивляет, нет слов, насколько. Почему? Потому что «Ребе жив, и никто не может сидеть на его кресле».