Всякий кто думает о Тринадцати принципах Маймонида должен быть поражен по иронии судьбы так же как

Всякий, кто думает о Тринадцати принципах Маймонида, должен быть поражен по иронии судьбы, так же как и галахический шедевр Маймонида, Мишне Тора, не положила конец традиционной талмудической диалектике и неразберихе о законе, но вместо этого привел к еще большему количеству споров, как и Формулировка Принципов Маймонида не положила конец дискуссии об основах иудаизма, но, скорее, подтолкнули более поздних мыслителей к новым дискуссиям по той самой теме, которую Маймонид считал закрытой. Тем не мение, несмотря на все дискуссии и разногласия с Маймонидом, риторического принятия Принципов не избежать. Это принятие иллюстрируется популярностью гимна Игдаль и Ани маамин катехизис. Безусловно, эти популяризации продолжают дух Маймона — идей, но они также вульгаризируют, а иногда и искажают философски сложный текст. Именно эта вульгаризация получила широкое распространение. обычное признание. Как заметил Менахем Келлнер: «Не только Маймонид принципы, принятые без богословской основы, которая дала им связность и сделало из них нечто большее, чем элегантный литературный устройство для обучения еврейским идеям; их даже не приняли в форме в который представил их Маймонид, но, скорее, в упрощенном, даже приниженном виде виде (машинный перевод) Оригинал: Anyone thinking about Maimonides’ Thirteen Principles should be struck by the irony of it all, in that just as Maimonides’ halakhic masterpiece, the Mishneh torah, did not put an end to traditional talmudic dialectics and confusion about the law but instead led to even more disputes, so too Maimon — ides’ formulation of the Principles did not put an end to discussion regarding the fundamentals of Judaism, but rather propelled later thinkers into new discussions on the very topic which Maimonides thought he had closed. However, in spite of all the discussions and disagreements with Maimonides, the rhetorical acceptance of the Principles could not be avoided. This acceptance is illustrated by the popularity of the Yigdal hymn and the Ani ma’amin catechism. To be sure, these popularizations carry on the spirit of Maimon — ides’ ideas, yet they also vulgarize, and at times distort, a philosophically sophisticated text. It was this vulgarization which received wide spread rhet — orical acceptance. As Menachem Kellner has noted, ‘Not only were Maimonides’ principles accepted without the theological substrate which gave them coherence and which made of them something more than an elegant literary device for teaching Jewish ideas; they were not even accepted in the form in which Maimonides presented them, but, rather, in a simplified, even debased fashion.’7 (Moshe Shapiro)