ИЗУЧЕНИЕ ХАСИДИЗМА

Один из моих корреспондентов прислал мне письмо относительно услышанной им от одного из учащихся ешивы цитаты, которую тот привел в повторенной им лекции по хасидизму, а именно: «Израиль возник мысленно с самого начала».[1] Лектор объяснил, что души израильские считаются извечно существующими и не могут рассматриваться как сотворенные. Автор письма сомневается, понял ли ешиботник правильно этот вопрос, поскольку термин «извечно существующий» не может относиться ни к кому, кроме как к одному Б-гу. Корреспондент цитирует также книгу Танья (гл. 2): «(Души являются) по существу частью Б-жества», добавив, что это трудно понять. Он заканчивает свое письмо предположением, что было бы лучше совсем не касаться таких абстрактных вопросов, раз они дают основание обвинить хасидизм в непочтительности (к Б-гу), и замечает, что смертные люди никогда и никоим образом не смогут надлежащим образом понять эти вопросы.

В результате он приходит к заключению, что 1) докладчик несомненно ошибся, поскольку только Б-г может быть назван «извечно существующим», 2) публичное обсуждение таких вопросов дает основание обвинить хасидизм в непочтении (к Б-гу) и 3) смертные люди неспособны понимать этого.

I

Предположение, что только существование Б-га первично требует объяснения. Собственно извечное существование относится, несомненно только к Нему, все же остальное является Его творением, то ли в виде эманации, то ли в качестве создания.[2] Однако это относится только к более глубокому, абсолютному смыслу прилагательного «извечно существующий». Общепринятое же применение этого прилагательного может иметь различные значения, например, Адам Кадмон[3] (Изначальный Человек)[4], выражение Первичный всех первичных[5] и Первичная Мысль[6].

Прилагательные нужно понимать только в рамках данной касающейся их темы. Прилагательное Эхад (один) неодинаково в любом контексте; оно различается в зависимости от данной конкретной темы. «Б-г один» (Деварим, 6:4) не имеет то же значение, что «день один» (Берешит, 1:5). «День один» означает первый день, за которым следует «день второй»; «один (Б-г)» означает единственный Б-г, абсолютная Единица, или яхид. Почему же тогда Он определен как Один вместо Единственный? Эхад означает единство, единение всего сущего с источником всего сущего, со Всемогущим. Это заложено в самой сути понятия слова эхад: Небеса и Земля, включающие все (духовные и материальные) творения, ничто перед Б-гом.[7]

Каждое прилагательное должно быть, таким образом, изучено для определения его значения в соответствии с данной темой. Термин Первичный должен поэтому относиться к тому, что предшествует чему-либо. Если вторичное в свою очередь предшествует третичному, первое может быть названо первичным всех первичных, чтобы отметить таким образом, что оно предшествует следующему классу, который также первичен по отношению к последующему, третьему классу.

II

В отношении душевных сил термин «первичное первичных» относится к источнику воли, т.е. к самому существу воли,[8] которая предшествует всем остальным силам² и является их доминирующим источником. Эмоции и интеллект управляются волей. Даже сила услады (наслаждения, радости — онег) находится под воздействием воли, как это объяснено подробно в другом месте[9], хотя точно не установлено, какое из этих обоих душевных качеств выше и подчиняет себе второе. «Нет ничего выше услады»[10] как будто противоречит другой сентенции «Ничто не может устоять против воли».

Вертикальное положение человеческого тела символично: голова выше сердца, сердце и дыхательные органы выше желудочно-кишечного тракта. Человек может быть подразделен на три общие категории: интеллект, эмоции и действия. Мысль и речь² являются вспомогательными силами, мысль обслуживает интеллект, а речь — эмоции. Силы и чувства проявляются последовательно: эмоции предшествуют речи, мысль предшествует эмоциям, интеллект предшествует мысли. Поскольку одно предшествует другому, они все называются первичными. Началом же всей этой серии является воля, их предшественник и причина; следовательно она называется первичной первичных.

Мы можем теперь понять также термин Адам Кадмон, первый образ[11] в виде Б-жественной Эманации после конденсации.² Слова «Адам Кадмон» применяются умышленно; каждое из этих двух слов уточняет заложенную здесь мысль: Адам (человек) подразумевает порядок и систему, в то время как Кадмон (первичный) следует понимать в смысле, приложимом к воле, являющейся первичной первичных, поскольку она предшествует многим первичным.

Но все это относится к прилагательному «первичный» в переносном смысле, в приложении к созданиям. Подлинное же первичное существование может быть отнесено только к одному Б-гу, абсолютно Первичному и Вечному. «Все первичное вечно; но не все вечное первично»[12]. Многие создания могут быть по воле Создателя вечными, не будучи первичными. Термин первичный, как он применяется здесь, имеет в виду это определение в его абсолютном значении, а не те различные значения, которые могут быть приданы этому прилагательному. В его абсолютном значении, как мы видели из приведенной выше цитаты, это прилагательное может быть приложимо только к Б-гу.

Таким образом, все прилагательные обладают основным, или абсолютным значением, а также фигуральным или позаимствованным значением; основное относится к Нему, фигуральное же — к Его созданиям. Основные и фигуральные прилагательные мы находим также в области интеллекта (мудрость, понятие, знание), эмоций (милостивый, добрый, любезный, могучий, устрашающий) и в таких выражениях как один, единственный, первичный.

III

Повторивший упомянутую лекцию молодой лектор как по существу, так и по форме ее изложения не ошибся и правильно привел упомянутые цитаты. Смысл сентенции «Израиль возник мысленно…» заключается в том, что души Израиля имеют превосходство над всеми творениями даже способом, каким они были созданы.

Все творения, включая духовные, созданы в течение Шести дней мироздания, причем созданы они были посредством речи.² «Десятью глаголами создан мир» (Авот, V:1). Слова «И птиц летающих» (Берешит, 1:20) имеют в виду ангелов[13]. Поэтому сказано в Теилиме «Словом Б-жьим сотворены небеса» (33:6) и «Навеки, Превечный, слово Твое установлено на небе» (119:89)[14], слово Б-жье равно действию. «И духом уст Его — все воинство их» (33:6) имеет в виду небесные существа, созданные глаголом Б-жьим. Души же, хотя также созданные в течение первозданных Шести Дней, появились совсем другим образом. Они были созданы мыслью, а мысль предшествует речи. Души возникают из состояния, более высокого, чем речь, при помощи которой были созданы все остальные существа. Следовательно, «Израиль возник мысленно». Среди сфирот² мысль находится в категории Мудрости[15]. «Возникли мысленно» указывает на внутреннюю (или более высокую) Мудрость.

Я приведу одно из основных учений рабби Шнеур-Залмана и его последователей, как оно изложено и часто повторяется в хассидской литературе:

«Маскил л’Ейтан аЭзрахи» (Теилим, 89:1)[16]. Эйтан — это сама суть души, прилипающей к Сущности (Д-жественной); [эйтан] — это часть Б-жественного свыше. Ибо «душа, которую Ты дал мне, чиста; Ты ее сотворил, Ты ее образовал, Ты ее вдохнул в меня»[17] Четыре подчеркнутые слова соответствуют Четырем Мирам.² Мидраш[18] перечисляет пять ступеней души: нефеш (душа), руах (дух), кешама (душа)[19], хая (живая) и иехида (единственная). Зоар[20] перечисляет первые три ступени души и прибавляет к ним нешама л’нешама («душа души»), что соответствует четырем буквам четырехбуквенного имени Б-жьего. Эйтан — это сила души, как она проявляется в самопожертвовании. Эйхан означает также издавна существующее, не вновь созданное…,[21] проистекающее от Сущности Б-жьей. «Душа, которую Ты дал мне, чиста» относится к корню души из мира Эманации.² Эманация — это отсвет от Света Бесконечного, Эманатора; это не новое образование, а ставшее явью скрытое.[22] Это и есть Маскил, первоисточник создания и проявления разума. И вот этот Маскил — он л’Эйтан (букв. «Эйтану»), проявление Маскила — это только для Эйтана, посредством силы Маскил Эйтан становится аЭзрахи,[23] освещает все свои силы и чувства.

Эта лекция рабби Шнеур-Залмана повторялась на протяжении больше века четырьмя поколениями рабеим.[24] Каждый из них в свое время повторял это учение с дополнительными пояснениями, воодушевившими все те души, которые жили этим познаванием Внутреннего смысла Торы.[25] Многие тысячи и десятки тысяч хассидим — интеллектуалы, служители Б-га и просто деловые люди[26] — воодушевлялись этими святыми словами, вызывавшими у них стремление служить Б-гу путем изучения Торы, молитвой и Б-гоугодными делами, и делать все с глубоким чувством, от всей души!

Наши мудрецы говорят: «В мире будущем нет ни еды ни питья…, а только души «сидят» с коронами на головах и наслаждаются великолепием Б-жественного Присутствия»[27]. Хассидут объясняет[28], что «великолепие» означает сияние Торы и служение Б,-гу, которыми эти души были заняты при жизни в этом мире. Эти святые души хассидим, которые во всю свою жизнь трудились телом и душой над изучением и приложением на практике хассидут, теперь в Возвышенном мире наслаждаются светом их учения и молитвы, непрерывно восходя к вершинам беспредельной выси.

IV

Оба возражения корреспондента (о неуважении якобы к Б-гу и невозможности смертным существам ясно представить себе эти сложные вопросы) не ограничиваются одним только изречением «Израиль возник мысленно». Они относятся ко многим вопросам, разбираемым в хасидизме. Эти возражения подобны антихассидским аргументам «умеренных» митнагдим далекого прошлого.

Противники теории и практики хассидут были тогда двух толков: одна группа ожесточенно противилась движению, безосновательно подозревая хассидут в отступничестве от основ иудаизма, а вторая группа придерживалась доводов здравого смысла и относилась к хасидизму с большей терпимостью. Действия первой группы известны и не разбираются здесь. Основанием же для неприязни к хассидут со стороны митнагдим второго толка являлись упомянутые выше и им подобные возражения.

В течение первого периода зарождения и распространения хассидут, т.е. при жизни рабби Шнеур-Залмана, вторая группа себя не проявляла, первая же группа бурно активничала. После одержанных хасидизмом побед в 1798 и 1801 г.г.[29] первая группа потеряла свое значение и образовалась вторая группа. В течение следующих десяти лет (до 1812 г.) она вела диспуты и дебаты с хассидим.

Нельзя отрицать, что во многих случаях митнагдим второй группы отрицательно влияли на распространение учения хассидут, особенно среди деловых людей, занятых в основном своими делами и не имеющих достаточного времени, чтобы распределять его между Талмудом и т.п. и хассидутом. Во многих центрах хасидизма митнагдим использовали разосланные циркулярные письма[30] самого Ребе («Начиная благословением» и «Десять человек, совместно изучающие Тору») и другие цитаты из его трудов, подчеркивающие важность изучения Талмуда. Они указывали на то, что Ребе считает также, что следует всячески предпочитать изучение Талмуда и кодексов иудаизма всему другому.

В течение тех критических для хасидизма лет пришлось ученикам «хадарим»,[31] созданным Ребе, прилагать огромные усилия по всей стране, чтобы противостоять своим противниками — митнагдим. Были образованы местные и районные комитеты, чтобы внимательно следить за всем происходящим у митнагдим. Эти митнагдим, в свою очередь, рассылали тайных эмиссаров в лагерь хассидим. Это была скрытая, внутренняя борьба; никто из этих двух воюющих сторон не стремился к публичности. Затем наступила франко-русская война 1812 года, бросившая весь мир в хаос. Ребе бежал из своего дома (в Лядах), после чего прошел год, пока его сын рабби Дов-Бер осел в Любавиче.

V

По окончании войны митнагдим возобновили свою активность, рассылая своих людей, чтобы агитировать в среде хассидим за то, чтобы не вступать в связь с рабби Дов-Бером как новым главой хассидим. И хотя вскоре стало очевидным, что их усилия безуспешны, они все же, учитывая мягкосердечность и миролюбие рабби Дов-Бера в Любавиче не теряли надежды так или иначе осуществить свои планы.

Второе поколение руководства Хабада начало свою деятельность в обстановке общей послевоенной разрухи. Провинции Белоруссии и Литвы находилилсь под сильным влиянием осевшего в Любавиче рабби Дов-Бера. Было широко известно, что рабби Шнеур-Залман проявил большую активность в только что закончившейся войне, в результате чего русское правительство и дворянство симпатизировали хасидизму. Весьма важной для повышения морали хассидям была деятельность нового ребе, вступившего в руководство хассидим в 1814 году, рабби Дов-Бера. Новый ребе дал категорические указания хассидим Белоруссии строить свои собственные синагоги и не общаться с митнагдим. Нарушители этих указаний подлежали строгому наказанию вплоть до исключения из общества хассидим. Этим было до минимума снижено влияние митнагдим.

Были случаи, когда рабби Дов-Бер давал указания проживающим в городах отдельным хассидим, лишенным возможности молиться в своем хассидском миньяне, молиться в одиночку, а чтение Торы[32] слушать снаружи митнагидской синагоги, не заходя внутрь. Я хорошо помню одного хассида из Витебска, который жил тогда в Лиде. Он рассказал мне, что все пять лет, которые он прожил в Лиде, он не молился в синагоге, за исключением тех двух месяцев в году, которые он проводил в Любавиче.[33] Ребе приказал всем хассидим абсолютно воздерживаться от каких-либо дискуссий с митнагдим; хассидская молодежь получала на этот счет самые строгие указания. Эти решительные меры резко и окончательно разделили оба противоположные лагеря. Умеренные митнагдим убедились теперь, что их планы добиться прекращения изучения хассидут провалились.

Однако один проблеск надежды остался все же у митнагдим. Они надеялись вбить клин между хассидим при помощи учеников рабби Шнеур-Залмана, рабби Аарона Страшелера и рабби Шмуеля Фрейдес.[34] Но даже эта отчаянная попытка была вскоре пресечена. Как только рабби Дов-Бер поселился в Любавиче, он собрал вокруг себя сотни одаренных молодых учеников, которые посвящали себя усердному изучению хассидут, в частности — устному освоению лекций по хассидут, которые ребе читал регулярно по субботам.

Было введено правило, согласно которому никто из этих молодых людей не должен оставаться в Любавиче больше двух, в исключительных случаях трех месяцев подряд. Возвращаясь домой, каждый молодой хассид обязан был проводить день-другой в каждом городе или местечке, которые встречались ему на пути, и там публично читать заученную им в Любавиче лекцию хассидут. Хассидим каждого белорусского города, местечка или деревни охотно предоставляли всем хассидим, проезжающим мимо них по пути в Любавич и обратно, питание и ночлег.

Это значительно укрепило дружбу хассидим между собой и содействовало большому влиянию хассидут.

Когда рабби Шнеур-Залман вернулся после второго ареста в Санкт-Петербурге (в 1801 г.) и поселился в Лядах, он создал новую систему распространения хассидут. До этого лекции его были, как правило, очень сжатыми и их «биурим» (пояснения) также крайне краткими. Теперь же он начал читать более длинные лекции с объяснениями и дополнительными пояснениями. Он часто повторял одни и те же лекции с тремя или четырьмя «биурим» исключительно глубокого содержания.

Освобождение рабби Шнеур-Залмана после ареста 1801 года оказало более значительное благотворное влияние на хассидут по сравнению с последствиями первоначального освобождения в 1798 году. Хотя первый арест повлек за собою заточение в крепость, а второй был не столь строгим, обвинения против ребе были все же на этот раз более тяжкими. Обвинения в 1798 году касались в основном самого ребе лично — он обвинялся в стремлении якобы стать царем израильским, в мобилизации людей и средств для этой цели, в бунтарских намерениях против царских властей и т.п.²⁹ Обвинения же 1801 года касались в основном идеологии хасидизма.

В 1798 году ребе распорядился, чтобы в Санкт-Петербург прибыли только ходатаи и их помощники. В 1801 году он разрешил всем хассидим посещать его, и делегации от многих общин прибывали, чтобы приветствовать ребе. За три недели до освобождения ребе из Тайного Совета[35] в 1801 году хассидим знали уже, что они одержали решительную победу и что освобождение ребе обеспечено, оно задерживается только по формальным соображениям со стороны царского правительства и Сената.

Содержание в Тайном Совете было комфортабельным по сравнению с заключением в Петропавловской крепости в 1798 году. Арестный дом Тайного Совета был более удобным, чем обычная тюрьма и значительно менее тяжким, чем Петропавловская крепость. Особенно после того, как царское правительство признало ребе из ряда вон выходящей личностью, ему начали оказывать особый почет и ему разрешили иметь при себе нужные ему книги и доставлять ему соответствующую пищу.

Наконец, комендант тюрьмы объявил ребе, что вынесен приговор в пользу хассидут, что он реабилитирован и ему разрешено продолжать обучать хассидут без вмешательства со стороны властей. Однако до тех пор, пока царь и Сенат не подтвердят официально этот приговор, ребе должен оставаться еще в Тайном Совете. Поскольку же ребе фактически освобожден из-под ареста, охрана снимается и посетители получают беспрепятственный доступ к нему. Ему выделили помещение из четырех больших комнат во Внешнем Дворе, а когда прибудут нужные документы, он вернется домой.

Ребе тут же перешел в выделенные ему апартаменты и через несколько часов об этом стало известно его хассидим. Были посланы нарочные в Лиозну, где проживал ребе, и во все хассидские общины. Одна из комнат была выделена под молельню, принесли туда Свиток Торы и начали проводить там регулярные моления. До окончательного освобождения ребе жил там, как у себя в Лиозне.

Сохранились многие удивительные рассказы об этом последнем периоде пребывания ребе в Тайном Совете, но здесь не место приводить их, за исключением замечания о том, что радость ребе была безграничной. Он проводил каждый день некоторое время в большом зале, который мог вместить 300 человек, и беседовал с хассидим, которых очень удивил такой порядок. Некоторые хассидим знали ребе уже 25 лет и за все это время не было случая, чтобы он выделил столько времени на ежедневные беседы с хассидим. Помимо этого, содержание его бесед и рассказы его были поразительными.

Пребывание ребе в эти последние дни в Тайном Совете, его беседы и рассказы были проникнуты невероятным чувством счастья. Его радость не поддавалась описанию, ее можно было только прочувствовать. Имеется нечто, что бесстрастный разум не в состоянии охватить; что может быть только ощутимо чувствительным теплым сердцем. Рабби Менахем-Мендель, обсуждая этот период со своим сыном рабби Шемуелем, сказал, что поведение ребе тогда было похоже на баал-токеа после издания им звука шофара. По указаниям каббалы, баал-токеа после пользования шофаром возвращается на свое место и усаживается лицом к молящимся. Это обоюдное любовное рассматривание друг друга — баал-токеа и молящихся — символизирует любовь и единство, которое расстраивало козни противников милости Б-жьей, возбужденной шофаром.35*

«Мой дед, — сказал рабби Менахем-Мендель своему сыну, — будучи в Тайном Совете испрашивал милость Б-жью для хассидим и хассидут. Он один знал о большой опасности, нависшей над учениями Баал-Шем-Това и хассидут Хабад. Я хорошо помню оба раза, когда уводили моего деда в Санкт-Петербург. В первый раз его увели в черной кибитке, предназначенной для уголовных преступников, в сопровождении вооруженной стражи. Во второй раз явились два офицера высокого ранга со своей свитой и сказали ребе, что они хотят поговорить с ним. Если он сейчас занят, сказали они, они могут подождать.

Перед встречей с этими офицерами ребе послал рабби Хаима Залманова, одного видного жителя Лиозны, свободно изъяснявшегося по-русски, чтобы сопровождать офицеров к месту предстоящей встречи. Офицеры провели около трех часов с ребе, а затем уехали. Через неделю рабби Шнеур-Залман отправился в Санк-Петербург, как он обещал офицерам.

Рабби Шнеур-Залман многократно рассказывал мне об опасности, грозившей хассидут. «Первый арест был направлен — говорил мне дед — против меня лично, я не боялся, поскольку за 30 лет моей деятельности мне удалось обучить значительное число учеников, получивших большие знания в области хассидут. Хотя мой сын, твой тесть (рабби Дов-Дер), был тогда еще весьма молод, я был уверен, что мои ученики поддержат его. Второе же обвинение было направлено в основном против самого учения хассидут. Хотя изучение хассидут не было запрещено во все время процесса и хотя твой тесть был тогда уже весьма энергичным и способным воспитателем молодежи, я все же сильно переживал, ибо оппозиция была очень сильной».

Понятно поэтому, что оправдательный вердикт и реабилитация хассидут доставили ребе большую радость. Хассидим могли теперь уже свободно посещать его в Тайном Совете, как они это делали в Лиозне. Рабби Шемуель заметил однажды своему сыну рабби Шолом-Дов-Беру, что он читал записи рассказов ребе и его бесед с хассидим в Тайном Совете. К сожалению, все эти записи сгорели в 1856 г. в Любавиче, но он пересказал многое из этих записей своему сыну рабби Шолом-Дов-Беру.

Когда нужные документы прибыли наконец, было ребе разрешено оставить Тайный Совет, но в течение около трех месяцев он должен был оставаться еще в столице. Это огорчало ребе. Он знал, что имеется предложение властей заставить его остаться здесь на постоянное жительство. Было предложено оказывать ему финансовую помощь из государственной казны, чтобы он мог свободно продолжать свою общественную деятельность, но проживать он должен был в Санкт-Петербурге.

С тех пор, как ребе были предоставлены в личное пользование апартаменты в Тайном Совете, в столицу прибыли многие хассидим. Когда он переезжал оттуда на свою частную квартиру в городе, его провожали сотни хассидим. Этот кортеж произвел в городе большое впечатление.

Один из высокопоставленных сановников, приближенный царя, князь Любомирский находился в это время в городе. Случилось так, что он сидел на балконе своего дома в то время как ребе проезжал в карете в сопровождении все увеличивающейся толпы. Князь заметил лицо ребе и оно его заинтриговало. Как сановник он был в курсе обвинения и всего судебного дела, но оно его мало интересовало. Теперь, когда он увидел почитание, оказанное руководителю хассидим, он пожелал встретиться с ним лично. Через несколько дней он попросил у ребе аудиенцию. Ребе назначил время для встречи.

Среди хассидим находились тогда в городе некоторые арендаторы земель Любомирского в Могилеве. Одним из них был Авраам Крулер, крупный арендатор и уважаемый друг князя. Авраам посетил князя и описал ему величие ребе и почет, который десятки тысяч хассидим оказывают ему. Он напомнил ему, что хассидим огорчены тем, что проживание ребе в Санкт-Петербурге не даст им возможности часто посещать его, как они это делали, когда он жил в Лиозне. Попутно он заметил князю, что выбор местожительства ребе связан с экономическими выгодами для общины, среди которой он проживает. Помимо чести, которую проживание ребе в данной местности доставляет местным властям, жители этого городка (или местечка) экономически лучше обеспечены и способны без особых трудностей платить более высокие налоги. Авраам отозвался с большой похвалой о самом князе и заявил, что если он, князь, пожелает, то сможет убедить высшую власть разрешить ребе проживать в одном из городков или местечек самого князя.

Когда Любомирский посетил ребе, он ему сказал, что если он, ребе, согласится жить в Дубровне или в Лядах, (два городка, принадлежащие Любомирскому), то он получит разрешение оставить столицу навсегда. Рабби Шнеур-Залман выбрал Ляды. Любомирский приказал управляющему его имениями в Лядах построить дома для ребе и членов его семьи. Всем новым поселенцам в Лядах были предоставлены бесплатно строительные материалы для постройки домов и служебных помещений, и на Авраама Крулера была возложена обязанность следить за постройкой этих домов для ребе и его семьи.

Еще будучи в Санкт-Петербурге, ребе разослал своих представителей во все хассидские общины, возложив на них обязанность усилить там изучение хассидут и внедрять пути хасидизма, что и было энергично выполнено. Когда ребе отправился в путь из Санкт-Петербурга в Ляды, в путь, который должен был занять две недели, его провожали тысячи его хассидим. Имеются сведения, что в Ляды вступило вместе с ним пять тысяч человек.

Рабби Менахем-Мендель описывает годы проживания рабби Шнеур-Залмана в Лядах как непрерывную цепь радостей. Многие его ученики рассеялись по стране, чтобы распространять хассидут и побуждать к проведению в жизнь путей хасидизма. Часто противостояли им представители митнагдим, всемерно пытавшиеся свести на нет влияние людей ребе. В Лядах ребе разрешил отдельным наиболее выдающимся ученикам делать интерпретации вопросов хасидизма по собственному своему разумению, что произвело на хассидим большое впечатление и возвысило их роль. Рабби Шнеур-Залман поручил своему сыну рабби Дов-Беру записывать его еженедельные лекции или беседы. Будучи изумительно искусным писцом, сын ребе успевал, как правило, закончить эту запись уже к вечеру в воскресенье, после чего сразу же снимались с этой записи копии в десятках экземпляров и рассылались во все хассидские общины. Все это служило подъему духа хассидим.

VII

Понятно, что во время Наполеоновской войны установленные порядки изучения хассидут были нарушены. Но с прибытием рабби Дов-Бера в Любавич изучение хассидут было вновь восстановлено, как упомянуто выше (гл. V).

Под руководством рабби Дов-Бера удвоилось и утроилось число хассидим. Многие молодые ученики его обладали хорошими педагогическими способностями; были среди них и отличные ораторы, а сами лекции ребе были популярными, облегчающими большинству слушателей их понимание. Все это очень способствовало распространению учения хассидут. Пожилые хассидим рассказывали, что в течение первого года руководства рабби Дов-Бера в одной только Белоруссии прибавилось 15 тысяч хассидим, а еще через год (в 1815 году) вся Черниговская губерния стала сплошной областью Хабад.

Рабби Дов-Бер стремился всегда избегать стычек между хассидим и митнагдим. Он наказывал своим ученикам вести себя мирно. Если где-либо возникали стычки или споры с митнагдим, ребе строго порицал своих хассидим и наказывал их, запрещая навещать его в Любавиче в течение определенного времени. В результате этого, такие споры редко случались. Митнагдим продолжали поносить хассидим, но на них не обращали внимания, — хассидим было запрещено отвечать на обвинения митнагдим и оправдываться.

По всем общественным делам, правительственным и общинным, ребе общался с митнагдим, но только по делам, касающимся улучшения материального положения евреев. В вопросах же Торы и хассидут обмена мнениями среди хассидим и митнагдим не было.

VIII

При третьем поколении руководителей Хабада, а именно — под руководством рабби Менахем-Менделя, первые 15 лет (1828—1843 г.г.) не было повода для конфликта между хассидим и митнагдим. Рабби Менахем-Мендель посвятил себя в эти годы исключительно обучению своих учеников и не занимался общественной работой. В 1842 году, когда он был приглашен для участия в Раввинском съезде в Санкт-Петербурге,[36] он впервые встретился с митнагдим, чтобы подготовиться вместе с ними к предстоящему съезду.

Он часто посещал (в 1832—1833 и 1838—1841 г.г.) хассидские общины Белоруссии, бывал в Минске и Вильне. Куда бы он ни приезжал, митнагдим единодушно оказывали ему большой почет и присутствовали на его лекциях по хассидуту. Он давал им аудиенции по их просьбе по вопросам законов Торы. Все же не было еще тогда единства мнений между ребе и митнагдим; обмен мнениями был случайным, как бы между прочим, и ограничивался чисто теоретическими вопросами в области Торы. И только на собрании по вопросам предстоящего Раввинского съезда наметилась тесная совместная работа обоих течений для общего блага.

Это вновь образовавшееся единство и согласованность действий между соответствующими руководителями хассидим и митнагдим приветствовалось обеими лагерями, поскольку репутация рабби Менахем-Менделя как выдающегося ученого и цадика давно уже (примерно с 1829 года) утвердилась среди митнагдим и с тех пор продолжала возрастать. Для ведения дел предстоящего съезда был избран в Витебске специальный комитет, состоявший из выдающихся общественных деятелей и филантропов из обеих лагерей. Первая встреча рабби Менахем-Менделя с рабби Ицхаком из Воложина, руководителем митнагдим, произвела на обоих очень хорошее впечатление. Высокочтимый Ицхак Рубашов, который находился тогда в Санкт-Петербурге в качестве одного из наиболее приближенных обслуживавших тогда рабби Менахем-Менделя людей, рассказал мне, что по мнению наблюдателей эта встреча показала митнагдим, что хассидим являются людьми учеными, а хассидим убедились, что митнагдим — Б-гобоязнены.

Это сближение и тесное сотрудничество выдающихся руководителей двух течений положительно сказалось на оздоровлении общей атмосферы во взаимопонимании между хассидим и митнагдим. Во многих местах хассидим и митнагдим сблизились также на семейной почве — переженились между собою.

IX

К тому времени почти полностью исчез тип воинствующего митнагида; во всяком случае враждебность таких митнагдим ограничивалась только скрытой неприязнью. Вторая же группа митнагдим (см. выше гл. IV) стала более активной. Митнагдим этой группы задавали беспристрастные вопросы по принципам хасидизма с искренним, казалось, намерением, без преднамеренного злого умысла. Однако вопросы эти, задаваемые спокойным тоном и, казалось, логично, имели все же целью в какой-то степени опорочить учение хассидут и пути этого учения, отрицательно влиять на их распространение. Все их вопросы и замечания сводились к двум основным моментам: 1) возражения против занятия «тайной» наукой и 2) недоступность этой науки для человеческого разума, трудность ясно понимать вопросы хассидут, что ведет, по их мнению, к неверным представлениям и, следовательно, к вредным результатам.

Слава Б-гу, ни одно из этих возражений не произвело желательного для них впечатления, ибо всегда находились большие знатоки хассидут, которые умело рассеивали всякие сомнения и возражения на этот счет.

Все эти дебаты имели место более полвека тому назад. Тогда задавались вопросы[37] относительно того, необходимо ли изучение хассидут и каковы достоинства жизненного пути по принципам хасидизма. Последние пятьдесят лет показали всем с несомненностью, что без хассидут не обойтись в еврейской жизни. Аналогично этому современные гаоним решительно сопротивлялись изучению мусар в ешиботах. В начале зимы 1895 года мне пришлось присутствовать на собрании ведущих ученых нашего времени, включая многих деканов литовских ешиботов. Был поднят вопрос о преподавании мусара. Из уважения к слову Б-жьему воздерживаюсь приводить здесь имена противников включения мусара в программу занятий ешиботов и их резкие мотивировки.

Опыт показал важность изучения мусара. Это неоспоримый факт, что ешиботы с программой изучения мусара, особенно возглавляемые духовным воспитателем (менаел рухани), выпускают более набожных и Б-гобоязненных воспитанников, чем ешиботы без таковых.

Доказательство упрямая вещь. В предшествовавшем поколении была признана необходимость изучения и проведения на практике принципов мусара; этим добились с Б-жьей помощью воспитания набожных ешиботников. В наши дни мы видим, что изучение хассидут крайне необходимо для большинства ешиботников. С Его помощью близок светлый день, когда все истинно религиозные ешиботы введут у себя изучение и практику хассидут.

X

Касаясь двух вопросов, поставленных в начале приведенного выше письма, мне очень не хотелось бы подробно останавливаться на том, что много раз уже повторено в соответствующих беседах и опубликованных дебатах. Нужно строго порицать тех, которые упорствуют в своих сомнениях и опасениях. Если бы я не был уверен в искренности и набожности того, который поставил передо мною приведенные выше вопросы, я употребил бы здесь более резкие слова осуждения и порицания в адрес корреспондента за его защиту таких вредных делу служения Б-гу идей, о которых горестно сожалеют сейчас в Мире Истинном многие их защитники в прошлом — действительные гаоним и цадиким. Но мне известна искренность задавшего мне эти вопросы и не является для меня тайной, что здесь сказалось влияние его окружения. Его взгляды на хассидут берут свое начало и коренятся во второй группе митнагдим; они ошибочно разделяются набожными и учеными митнагдам вплоть до наших дней, поэтому считаю себя обязанным ответить на эти вопросы хотя бы вкратце.

Первое замечание о том, что публичное обсуждение щепетильных вопросов хассидут может вызвать обвинение в том, что мы — Б-же упаси! — непочтительны к Нему, можно подразделить по сделанным выводам на следующие предложения: 1) не заниматься «тайным», 2) остерегаться общественного мнения, 3) не вызывать противодействия митнагдим и 4) не обсуждать эти вопросы публично.

Надлежащий разбор любого интеллектуального вопроса предусматривает подготовку предложения общего характера, а затем его детализацию.

Первая мицва,[38] данная нам на горе Синай, —- это завет Анохи, «Я есть…» (Шемот, 20:2), мицва о вере. Маймонид пишет: «Основой основ и столпом мудрости (начальные буквы этих слов в оригинале намекают на четырехбуквенное имя Б-жье. Верить должно в Того, Кто выше Природы, а Его управление Израилем сверх-натурально)[39] — это сознавать, что имеется Первопричина, Основа всего сущего, а все, что существует на небесах и на земле и между ними, существует только в силу Его истинного существования.»[40]

Я писал уже как-то,[41] что к этой вере необходимо добавить и логическое мышление и понимание; Маймонид говорит сознавать, а не верить. Это выражение указывает, таким образом, что это можно понять и что тот, кто поймет это по мере своих возможностей, будет обладать усиленной верой в Того, Кто выше его понимания. В этом истинный смысл веры.

Завет Анохи был дан всему Израилю в одинаковой для всех степени. Каждый еврей обязан выполнить эту позитивную мицва,² всякий из нас по мере своих интеллектуальных способностей. Отсюда следует, что тот, кто в состоянии выполнить эту обязанность, но не делает этого, нарушает позитивную мицва. Тот человек, голова которого неспособна понять это, может выполнять свою обязанность в части веры по традиции. Но тот, кто обладает живым умом, не может отделаться одним только пассивным принятием традиционной веры, поскольку это персональная обязанность каждого еврея (сознательная вера, которую требует Маймонид), обязанность, которая не может быть перепоручена кому-либо другому. Тот, кто легкомысленно пренебрегает этой обязанностью, оказывается в положении того, о котором сказано в стихе (Бамидбар, 15:31): «Слово Б-жье презрел он».

Тот, кто отказывается выполнять эту мицва под тем предлогом, что не желает иметь дело с «таинственным», опирается на ломаную трость. Помимо явной ошибочности в корне такого возражения (почему именно он не желает иметь дело с «таинственным»? Кто освободил его от этого?),[42] хассидут не «таинственное», не такое учение, которое выше человеческого ума. Хассидут — понятное, упорядоченное учение подобно другим разработанным наукам. Хассидут объясняет многие «таинственные» вопросы каббалы.

Подробно объяснялось уже неоднократно, что хассидут освещает многое в Писанном и Устном Законе[43] и воодушевляет на выполнение «обязанности сердца»,² которые так же точно определены, как и практические мицвот.[44] Помимо этого, хассидут указывает пути поведения еврея в личной и общественной жизни и отношения между людьми в такой совершенной форме, которая немыслима вне этого учения.

Поверхностное знакомство с хассидут может убедить в том, что разбираемые этим учением вопросы вполне поддаются человеческому понятию и в то же время весьма эффективны в части воздействия на моральные стороны человека. Те же, которые неспособны разбираться в интеллектуальных аспектах хассидут, в состоянии все же понять ту часть этого учения, которая порицает человеческие недостатки и проповедует улучшение моральных качеств адептов хассидут, оказывая глубокое влияние на их религиозное и повседневное поведение в общежитии. Наличие десятков тысяч глубоко набожных людей в каждом поколении является достижением хассидут, — учения, вдохнувшего жизнь в души и сердца их самих и членов их семей.

Эти достижения хассидут общеизвестны. Это учение оказало огромное влияние на многих ученых, развило их врожденные способности и расширило круг их знаний. Менее одаренные адепты почувствовали на себе влияние хассидут в части лучшего понимания Торы и в части воодушевления их при выполнении своих религиозных обязанностей. Даже на совсем простых людей, неспособных постигать великую мудрость Торы, накладывает хассидут свою неизгладимую печать, выражающуюся в проявлении ими любви к Торе, в образе жизни по Торе, в их любви к Израилю и в глубоко укоренившейся непоколебимой вере.

Таким образом, никто не в праве освобождать себя даже от изучения каббалы под предлогом, что «нам дела нет до таинственного», ибо, как может кто-либо возражать против изучения одной из важнейших областей Торы? Особенно абсурдно это возражение в части изучения хассидут.

Изучающие хассидут могут убедиться в том, что это вполне систематизированная дисциплина, поддающаяся пониманию здравому уму и весьма полезная, способствующая выполнению практических и «сердечных» обязанностей еврея, облегчающая понимание им существа Единства Б-жьего, подводящая твердую основу правды Б-жьей под всю его жизненную деятельность. Все четыре пункта первого возражения (стр. 38) совершенно, таким образом, отпадают.

XI

Что касается второго возражения, что смертный человек никогда якобы не будет в состоянии ясно представлять себе все концепции учения хассидут, следует сказать, что, вообще говоря, ссылка на «невозможность постигать» весьма несостоятельна. Тот, кто пытается изучать что-либо, не вправе заявлять с самого начала «не пойму», ибо тогда он никогда не начнет. Человек со средними умственными способностями конечно же не будет в состоянии понимать Талмуд так, как его освоили Раши, Тосфот, Маймонид и Рош.[45] Так что же? Разве это дает право кому-либо отказаться от попыток понимать Талмуд в пределах своих возможностей? Нет нужды распространяться на этот счет, — вопрос совершенно ясен. Это безответственное возражение против занятия изучением хассидут совершенно несостоятельно, не говоря уже о том огромном вреде, который оно может нанести малоискушенному последователю такой «теории». С таким же сомнительным правом можно заявить: «Я никогда не достигну ведь степени мудрости царя Соломона, зачем же мне вообще заниматься науками?».

Конечно, хассидут особенно глубокое учение, имеющее дело с неосязаемыми деликатными концепциями. Разбираемые в хасидизме вопросы нематериального, абстрактного характера; даже иллюстрации, примеры и объяснения выше сферы ощущаемого, чувственного восприятия. Некоторые из них не поддаются пониманию в общепринятом смысле человеческого постигания.

В хасидизме, как и в Открытой Торе,[46] имеются различные градации доступности. Помимо этого, хассидут имеет свой собственный ПаРДеС, т.е. четыре степени понимания: в буквальном смысле, подразумеваемое, поучения (мораль) и скрытый, тайный смысл.[47]

Открытая Тора в общем включает: 1) теоретическую часть, касающуюся отдельных мицвот во всех их деталях, и 2) Тору как таковую, как Б-жью Тору, в той ее части, которая не имеет практического приложения. Хассидут, «Внутренняя Тора», также имеет две характеристики:

1) Хассидут толкует законы, изложенные в Открытой Торе, по их «внутреннему» смыслу, разбирает каждую тему и закон по существу. Поэтому хассидут называется «Внутренней Торой», — это внутренний смысл Открытой Торы.

2) Хассидут имеет свою особую область изучения, занимается систематическим освещением таких вопросов, как цель нисхождения человеческой души в тело, что такое служение Б-гу и т.д.

В деле изучения Талмуда мы видим, что легче овладеть сложным, трудным разбором закона практического характера, чем менее сложным чисто теоретическим вопросом. Дело в том, что в первом случае мы имеем дело с чем-то ощутимым, доступным нашему пониманию; закон, даже связанный с очень сложной аргументацией, имеет осязаемые ассоциации, которыми он может быть «схвачен» и осмыслен. Теоретический же вопрос, который сам по себе может быть не столь сложным, лишен все же таких ощутимых ассоциаций и поэтому менее доступен.

Наиболее трудные теоретические вопросы, встречающиеся в Талмуде, касаются ли они ритуальной чистоты, жертвоприношений, гражданского права или законов о праздниках, по самому существу обсуждаемых там тем представляют собою ощутимые ассоциации. Мы знакомы с физическим существом того, о чем идет речь в данном случае. Когда же хассидут обсуждает эти самые вопросы по-своему с применением собственной терминологии, тогда само существо разбираемых тем не всегда и не до конца нам ясно. В Открытом Законе, где об’екты суждений ощутимы, мы можем постигать детализованный, хотя и сложный закон; в хассидуте же, где разбираются вопросы, носящие абстрактный характер, лишенные ощутимых ассоциаций, эти вопросы понимать значительно труднее.

XII

Попытаемся рассмотреть один талмудический закон в свете учения хассидут, а именно — закон о нега, болезни, дающей повод подозревать проказу.[48]

Моральные атрибуты или эмоции (хесед, гевура и т.д.)[49] ниже интеллекта и происходят от интеллекта, который в свою очередь состоит из хохма и бина, причем хохма предшествует и выше бина. Когда бина превосходит и заслоняет собою хохма, тогда получающиеся при этом атрибуты — это нега, нечто противоположное онег[50] (услада, блаженство) .

Под влиянием элемента интеллекта более высокой степени — хохма создается взаимодействие между атрибутами; они действуют так сказать кооперативно. Они модифицированы по сравнению с тем состоянием, когда они действуют без «противовеса». Гевура смягчается атрибутом хесед, образуя сложный атрибут хесед шебигвура (Доброта в Суровости). То же самое происходит и в обратном порядке. Когда такое влияние свыше отсутствует, тогда каждый атрибут остается при своем особенном характере, без модификации, и действует независимо, без послаблений и уступок другим атрибутам. Атрибуты исключают друг друга и разделены между собою, они не усиливают друг друга и тогда неизбежно получаются нежелательные результаты — нега, болезнь, антитеза онег, услады, блаженства.

Только под воздействием хохма может получиться блаженство. Талмуд[51] описывает лицо рабби Абау сияющим (счастьем) от того, что он открыл нечто новое в учении. «Мудрость человека освещает его лицо» (Коэлет, 8:1) при нахождении новой мысли. Отсутствие хохма приводит к болезни.

Предписанная Торой процедура на случай появления нега указана в Хумаше (Ваикра, 13:2): «Он должен быть приведен к священнику»; большие усилия должны быть приложены, чтобы получилось воздействие хохма свыше.

Еще один пример из области жертвоприношений.[52] «Когда человек принесет из вас жертву Б-гу…» (Ваикра, 1:2). Следовало написать «Когда человек (кто-либо) из вас принесет». Объяснение этого: «Когда человек принесет из вас» (следует заметить, что еврейское слово якрив [принесет] означает также «приблизится»), т.е., когда кто-либо захочет приблизиться к Б-гу, принести «из вас жертву Б-гу…», то первым шагом в этом направлении должно быть из вас, жертвою должны быть вы сами, идеей приближения к Б-гу и пожертвования должны быть ваши собственные возможности и усилия, принесенные в жертву Ему.

Кстати, реб Алтер-Ехиель, лиозненский меламед, рассказал как-то брату моего деда рабби Барух-Шалому,[53] что он обучал Талмуду рабби Дов-Бера (сына рабби Шнеур-Залмана) на высоком уровне (с большой глубиной), когда его ученику было всего десять лет. Реб Алтер-Ехиель спросил своего ученика, как понять приведенный выше стих и объяснить странное расположение в нем слов «из вас». Рабби Дов-Бер ответил: «Когда человек принесет из вас», т.е., когда кто-либо пожертвует Б-гу всего себя, тогда он сам представляет собою «жертву Б-гу» (здесь приведено четырехбуквенное имя Б-жье),² Который выше природы, наделенной Им временем и протяженностью. Такой человек не обычная жертва имени Б-жьему, Элоким, которое символизирует природу».[54]

В гражданском праве мы находим такой юридический казус: «Двое ухватились за талит, одежду».[55] Талит означает Окружающий Свет,² искру добра, заключающуюся в материальных вещах. Когда двое ухватились за талит, т.е., когда оба совершают мицва при помощи физического объекта, то они освобождают и очищают ту искру добра, которая находилась как бы в плену внутри этого объекта. Они высвобождают искру из «изгнания» в материи и возвышают саму материю, которая теряет свою врожденную вульгарность, поскольку материальный объект стал инструментом выполнения Б-жественного плана Мироздания.

Души этих обоих исполнителей мицва, после их вознесения в Мир Истины, ухватятся за талит, за искру, которая была в физическом веществе, материя которого уже очистилась, а искра возвысилась при исполнении этим веществом данной мицва. «Один говорит: я нашел это; он настаивает, что его усилиями искра была высвобождена. Другой претендует на то, что благодаря усилиям с его стороны материя очистилась и стала проводником Б-жества. Каждый требует: «Это все мне». Возникший спор касается способа очищения, а обсуждение этого спора приведет к установлению размера вознаграждения, полагающегося каждому спорщику.

XIII

В приведенных выше выдержках из Талмуда, как и во всех законах Торы, их толкование по учению хассидут базируется на глубоком разборе материала по совершенно другому принципу, чем в Открытом Законе. В наиболее сложных Открытых законах (относительно болезни, жертвоприношений, найденных утерь и т.д.) материальная сущность того, вокруг чего вращаются все сложные и абстрактные теории, ощутима. Поэтому теории и принципы, ведущие к окончательному решению вопроса, относительно доступны пониманию. Иначе обстоит дело, когда те же самые вопросы разбираются с точки зрения хассидут (отсутствие воздействия хохма, вызывающее появления нега; подчинение человеческих сил и чувств в законе о жертвоприношениях; нахождение утерянного талита и т. д.). В этом случае центральная точка, сам разбираемый вопрос является нематериальным, а это затрудняет его понимание.

«Законы», вокруг которых вращаются теории хассидут, — духовного характера; подобно этому носят характер абстракции также и объяснения, примеры и аналогии, касающиеся этих «законов». Например, параллель (см. выше гл. XII), проведенная между Хохма и Бина, показывает, что когда материя — бина — берет верх над формой — хохма,² получается в результате нега, болезнь противопоставляемая онег, усладе. Когда воздействия ядра — хохма

— больше, чем распространенность — бина, получается онег, услада. Хотя бина имеет свое достоинство (это то состояние, когда сущность вопроса охватывается полнее, чем при хохма), однако широкий разбор вопроса со многими объяснениями, характерный для бина, материализирует мысль. Интеллектуальное блаженство ощущается всего больше именно тогда, когда радиация хохма больше, чем распространенность бина.

Почему это так? Дело в том, что хохма называется айн, ничто; проявление хохма вообще, не только вначале в виде вспышки, происходит в виде «точки».² Блаженство в хохма, блаженство от интеллектуального творчества, лежит в его силе абстракции. Бина — это иеш, бытие. Оно проявляется в общем своей широтой и распространенностью подобно бурной реке, разливающейся в длину и ширину, своими иллюстрациями и пояснениями. В начале своего проявления, до формулировки и материализации мысли, бина приходится описывать как состояние экспансии. Блаженство бина лежит в способности конкретизации, в отличие от силы хохма абстрагировать.

Эти обе интеллектуальные силы являются в своих функциях парентальными, порождающими эмоциональные атрибуты; рождение и появление эмоций возможно только под воздействием интеллекта. «Хвалят человека (евр. иш) по мере разума его» (Мишле, 12:8). Иш обозначает человека эмоций;[56] «хвалят» имеет в виду откровение. Проявление эмоций происходит соответственно порождающему их интеллекту. Родители воспитывают и обучают своих детей, соответственно чему дети развиваются. Эмоции, «плод» интеллекта, развиваются согласно интеллекту. Каковым проявляет себя интеллект (направление, которое он дает эмоциям), таковыми будут эти эмоции.

Когда интеллект воздействует на эмоции нормальным образом, т.е., когда хохма и бина находятся в надлежащей пропорции и взаимно дополняют друг друга, тогда порождаемые ими эмоции безупречны. Когда влияние интеллекта не упорядочено и не системно, эмоции соответственно также несовершенны. Из-за неуравновешенности интеллекта могут быть различные степени такого несовершенства в зависимости от того, доминирует ли непропорционально хохма или бина.

Это иллюстрирует собою подход хассидут к трактовке закона о заразной болезни. Такой метод интерпретации применяется ко всем вопросам Открытого Закона. Закон о жертвах становится учением о подчинении и приближении человеческих сил и чувств к Б-жественному; законы о находках толкуются как служба очистки материи. Даже сами объяснения и иллюстрации, применяемые в хассидут, настолько абстрактны и нематериальны, что они выше пределов сферы человеческого интеллекта.

XIV

Все сказанное здесь объясняет суть хассидут и роль этого учения в обсуждении скрытых аспектов Открытого Закона. Открытые аспекты законов Торы совершенно понятны во всех деталях их логического осмысливания и многократного приложения на практике. Скрытые же их аспекты, как показано выше, менее поддаются пониманию. Но это относится только к первой стадии Внутренней Торы, которая объясняет и освещает внутренний смысл Открытого Закона (см. выше гл. XI). Хотя эти концепции нематериальны и в высшей степени тонки, сам тот факт, что открытые аспекты закона поддаются пониманию, помогает понимать и скрытые аспекты. Несмотря на трудности, мы все же имеем ощутимые точки соприкосновения в Открытом Законе, и благодаря приложенным усилиям мы можем добиться полного понимания материала по принципам хассидут.

Во второй стадии хассидут разбирает вопросы, лишенные, казалось бы, определенной конкретности, такие, как сотворение ex nihilo; Проникающий и Окружающий Свет; Свет, Жизнь и Сила;[57] Проявленная сила и Возможность. Вот пример этому:

Мы упомянули термины айн и иеш, ничто и бытие. Невзирая на прилагаемые старания и большое умственное напряжение, нам трудно представить себе ничто. Даже первая стадия бытия, названная Нахманидом[58] Июли, мало что говорит обыкновенному уху. Тем труднее постижимо существование небытия, что очевидно является отрицанием бытия, и что Мироздание возникает из этого небытия. Понимание Проникающего и Окружающего Света, их различия и подобия, и постижение вопросов, подобных приведенным выше, которые являются темами второй стадии хассидут, все это кажется действительно не поддающимся пониманию. Однако даже эта область хассидут может быть полностью освоена человеческим разумом положительно соответственно глубине учения хассидут.

XV

Бесспорным является тот факт, что интеллектуальная активность делится на категории, различающиеся степенью сил и чувств, посредством которых эта активность проявляет себя. Мудрость (или наука) Действия отличается от таковой Речи, а Речь отличается от Мышления. Все трое — Действие, Речь и Мышление — являются вспомогательными силами души, а не силами по существу.² Они ниже степенью от эмоций. Они названы «одеяниями» души, душа проявляет себя и действует при их посредстве, они же лишены самостоятельного бытия.

Иначе обстоит дело с сердечными атрибутами — эмоциями. Они представляют собою силы по самой своей сути. И хотя они являются как бы «телами», носителями «одеяний» (являясь Добротой, Суровостью, Жалостью и т.д.), но это только по отношению к интеллекту — разуму, понятию и сосредоточению (Хохма, Бина и Даат) — сердечные атрибуты названы нами «телами», по отношению же к «одеянию» — Мышлению, Речи и Деянию, мы их называем сущностью.

Этот принцип градации выражен также в категориях интеллектуалов. Хахам, Мевин и Даатан² различаются между собою величиной интеллекта. Идеальный, совершенный интеллект отличается переплетенностью его элементов: Хохма включает в себя Бина и Даат, Бина включает Хохма и Даат и т.д. Однако каждый из этих трех компонентов интеллекта обладает особым, одному ему свойственным характером. Хохма — это оригинальность идеи, ее зародыш; Бина — это схватывание и дальнейшее развитие ядра идеи; Даат — это углубление идеи. Полнота каждого из этих элементов достигается его дополнением остальными элементами. Идеал хохма заключается в развитии и углублении; Бина становится реальностью, когда отражает ядро — хохма и его глубину; Даат является совершенством, когда сливаются и соединяются все три элемента. В то же время каждый элемент сохраняет свои индивидуальные, отличающие его черты; имеется существенная разница также в положении каждой пары указанных элементов интеллекта.

Подобно тому, как имеется разница между компонентами интеллекта, инструментами идей, точно также имеется разница в вопросах, которыми занят человеческий ум.

Имеются различные науки: механика, математика, астрономия, медицина, учение о душе и учение Торы — много различных областей науки и искусства, и все они обладают явными и уникальными свойствами, которые их различают. Особый характер каждого отдельного вида науки и искусства требует систематического изучения при соответствующей подготовке и с помощью введений, отвечающих требованиям каждого данного их вида. То же самое относится и к хассидут как науке, которая имеет свои обязательные подготовительные ступени. При соответствующем введении в эту науку можно с успехом заняться ею и точно понять даже самые сложные вопросы.

XVI

Овладение любой областью наук и ее доступность зависит от характера и метода тех усилий, которые будут затрачены на ее изучение. Нет никакого сомнения в том, что путем усилий можно погружаться в глубину любых знаний; люди, занятые интеллектуальными исследованиями, могут быть уверены в том, что при помощи отдачи себя Достижению поставленной пред собою задачи, они достигнут своей цели.

Из аин (из «ничто» или «где») обретается премудрость (хохма), и где место разума (бина)» (Иоб, 28: 12). Комментарий Мецудат Давид объясняет, что премудрость не имеет источником физическое место, с гибелью которого прекратится и премудрость. Под это определение подпадает несомненно и разум — Бина. «Где место разума?» где созидательные источники мудрости и разума, с окончанием которых должны кончаться также их производные? Источники не осязаемы, они не физические существа, подвергающиеся разрушению и имеющие такой же конец, как физические элементы. Следовательно, мудрость и разум не имеют конца.

Эта мысль широко освещена в хассидут и хорошо освоена теми тонко чувствующими мыслителями, которые добросовестно учитывают свои способности и качества, свою набожность, свой интеллектуальный рост и развитие, степень пробуждения и проявления своих скрытых сил. Для этого наши святые ребе, руководители хабада расширили стезю развития души, пока она не стала хорошо протоптанной дорогой, основанной на интеллектуальной убежденности, на искреннем и глубоком чувстве.

XVII

Другой характерной разницей между различными научными дисциплинами и эмоциями — является их проверка или доказательство. Наиболее грубой проверкой является физическая осязаемость, наиболее тонкой, деликатной, — чувствительность (эмоции).

Доказательством существования физического тела является занимаемое им место в пространстве и его непроницаемость для других тел. Стена занимает определенное место, и сквозь нее ничто не пройдет. Ее осязаемость и непроницаемость свидетельствует о ее свойствах и самом существовании. Некоторые силы действуют на физические тела, но не занимают место в пространстве, как это свойственно вообще физическому телу. Например, зрение. Зрение действует на физические, занимающие место объекты, оно подтверждает их существование. Но тут же зрелище переходит в область памяти и место первого видения занимает уже другое зрелище. Это второе видение вскоре будет замещено третьим видением и т.д.

Каждое зрелище во время его наблюдения занимает непроницаемое место в органах зрения не в меньшей степени, чем физическое. Нельзя сосредотачивать зрение на двух зрелищах одновременно. Во время наблюдения чего-либо все чувства и силы человека сконцентрированы на данном видении и находятся под влиянием виденного, радостного или печального, так или иначе занимающего «место» во всех силах души. С исчезновением одной сцены ее место занимает другая сцена.

Когда желают вызвать в памяти сцену из виденного в прошлом, эта сцена может возникнуть вновь во всех ее деталях и с сопутствовавшими ей в свое время ассоциациями. Это показывает, что виденное сохраняется в памяти и занимает место подобно физическому месту (с учетом, конечно, особенностей органов зрения). Но это место не является уже непроницаемым, поскольку одновременно могут сохраняться в памяти много виденных сцен, и все они могут быть по желанию вызваны в памяти вновь.

Таким образом, имеются факты, подтверждающие возможность физическому явлению занимать определенное место и в то же время уступать это же самое место другому явлению, такому же материальному, и несмотря на это удержаться самому на этом же самом месте.

XVIII

Другой пример. Можно изучать очень глубокие вопросы с такой отдачей всех сил, интеллектуальных и вспомогательных, что это займет все внимание изучающего без остатка, и ничто другое не сможет занимать его в это время. И все же в тайниках его памяти сохранится и то, что было им изучено раньше. Здесь мы имеем пример нематериального места в памяти.

Можно привести также в качестве примера четыре отдельные силы, действующие совместно, комбинирующиеся в одном акте, будучи воплощенными друг в друге, причем каждая из этих сил управляет ниже ее стоящей силой, а эта последняя действует по указанию выше ее стоящей силы. Как происходит запись научной мысли? Сперва необходимо изложить основную суть мысли, затем расширить ее путем разъяснения и детализации, а затем должен быть сделан соответствующий вывод. Поскольку эта мысль излагается письменно, она должна быть нанесена на бумагу в строгой логической последовательности и без пропусков. При этом все должно быть изложено так ясно, чтобы все было само собой понятно и не менее убедительно, чем если бы это было прочитано устно.

В этом процессе записи действуют совместно четыре главные силы: воля, разум, мышление и действие. Воля руководит разумом, заставляя его погрузиться в научную мысль во всех ее деталях; посредством воли все три силы интеллекта (хохма, бина и даат) занимаются разработкой данной научной темы. В свою очередь эти три силы приводят в действие свою вспомогательную силу — мышление, которое, со своей стороны, посредством своих вспомогательных сил (Речи в Мышлении и Мышлении в Речи)[59] разрабатывает словесное выражение, чтобы сформулировать мысль и вдохнуть жизнь в запись.

Все три силы (воля, разум и мысль) носят общий характер, включают в себя другие силы. Воля является включающей в том смысле, что желание касается того, чтобы даже весьма тонкие, абстрактные мысли были изложены языком, понятным среднему уму, чтобы она была написана ясно, полно и точно, чтобы мысль нашла для себя надлежащее выражение, касающееся данного научного вопроса. Таким образом, Воля проявляет себя над Разумом и Мыслью. Интеллект включает в себя Хохма, Бина и Даат. Мышление включает в себя такие детали, как Мышление в Речи, Речь в Мышлении и Интеллектуальное Мышление. И все трое «одеты» в силу Деяния в процессе письма.

Процесс развития мысли в нисхождении от источника хохма к хохма, затем к бина и даат, применяет как средство вспомогательную силу — Мышление. Помимо этого, мы только что видели, что надлежащее проявление нематериальной мысли в значительной степени зависит от искусства Действия, физического письма.

Искусное письмо позволяет мысли выражаться ясно и правильно в письменной форме так, что записанная мысль оживает. Без этой способности выражения сама мысль была бы бесформенной. Больше того, искусно записанная мысль требует быть изложенной в надлежащем порядке. Часто такое искусство в состоянии заострять и окрашивать мысль намного больше, чем когда она в положении созерцания, в положении Мышления, до своего физического словесного выражения.

Чем больше хохма спускается и нисходит через нижние силы, тем лучше ее изложение, детализация и ясность. Отсюда и мицва «Познай же ныне и тверди сердцу твоему, что Превечный есть Б-г» (Деварим, 4:39). Должны быть Понимание и Знание. Единичность Создателя и Его Единство со всеми творениями должно быть постигаемо и осознано.

XIX

Большинство обсуждаемых в хасидизме вопросов объясняются логическими сравнениями, взятыми преимущественно из области сил и свойств души. Любой мыслящий человек, имеющий «голову на плечах» и усиленно и упорно изучающий эти вопросы, способен ясно представить себе, о чем тут речь, по меньшей мере на уровне иллюстративного материала. Например, Десять Сфирот² подобны десяти силам души; Танья действительно описывает (в третьей главе) душевные силы происходящими от Сфирот. В примере с силами души мы вполне можем постигать разницу между интеллектом в мозгу и эмоциями сердца и в частности — разницу между компонентами интеллекта и различными эмоциями. Знание этого поддается осязанию, оно доступно пониманию. Путем приложения умственных усилий можно непрерывно совершенствовать свои знания и добиться понимания самых сложных концепций.

В других трудах по хасидизму[60] объяснено, что имеются два вида понятия: 1) возвышение разума до уровня изучаемого вопроса и 2) понижение изучаемого вопроса до уровня умственных способностей изучающего этот предмет. Каждый из этих обоих видов понятия может быть подразделен на многие категории, состоящие из одного или обоих основных видов. По существу оба основных вида — это абстракция и воплощение. Повышение разума – это абстракция; понижение изучаемого предмета — это воплощение. Однако термины «абстракция» и «воплощение» являются в общем приближенными описаниями и прилагаются почти произвольно. Каждый из этих способов должен включать также и процессы, являющиеся, очевидно, областью другого.

Понимание является результатом положительного или отрицательного мышления. Эти оба процесса являются противоречивыми (положительное знание утверждает по-своему то, что отрицательное знание объявляет непостижимым; отрицательное знание — это отрицание возможности познавать мысль положительно), но это только с первого взгляда. На самом же деле они дополняют друг друга. Положительное мышление указывает на возвышенность того, что мы знаем негативно; отрицательное мышление уясняет позитивное понятие. Каждое из них акцентирует достоинства другого вида мышления.[61] Начальной ступенью в овладении каким-либо научным вопросом должно быть знание позитивного, того, что может быть понято. Это относится также к абстракции и воплощению. Начать нужно с воплощения, с более низкого уровня изучаемого вопроса.

Однако предпосылкой успешного изучения какого-либо вопроса является возвышение мыслителя до уровня изучаемого предмета и его полная отдача делу умственного труда. Это приведет к постижению самых высоких и наиболее глубоких и абстрактных концепций.

XX

Даже в мирских науках их изучение может привести к одному из двух: к душевному подъему изучающего науки или, наоборот, к упадку духа у него. Когда занятый учебой студент или ученый в состоянии охватить и освоить изучаемый предмет, это толкает его на дальнейшие попытки понять изучаемое, ибо сам процесс учебы и освоение изучаемой дисциплины доставляет ему радость и наслаждение. Если же изучаемый предмет выше умственных способностей изучающего, который не в состоянии уловить саму мысль, а может только оценить ее глубину и насколько она выше его понимания, то это огорчает и угнетает его. Он чувствует себя униженным, но в то же время это вызывает у него еще большее желание и стремление во что бы то ни стало преодолеть все трудности и добиться освоения научной мысли.

Сказанное относится в еще большей степени к изучению предметов, связанных с понятиями о Б-жестве.

XXI

В те дни, когда руководителем хассидим был ребе рабби Дов-Бер, знания молодых учащихся в области хассидут были поразительными. Ребе поучал молодежь, не обремененную семейными заботами, изучать хассидут в течение по меньшей мере трех часов ежедневно, и со временем многие общины хассидим могли похвастать появлением у них большого числа молодых ученых в этой области. Позже многие из этих молодых ученых становились машпиим (преподавателями хассидут) в различных общинах. Это оказывало заметное влияние на местных хассидим; изучение и знание хассидут сразу возросло.

В городе Лепля был один хассид рабби Шнеур-Залмана, торговец солью по имени рабби Иекусиель. Он получил звание Овед²⁶ (о его первой аудиенции у рабби Шнеур-Залмана рассказано в другом месте[62]), но его знания Торы вообще и хассидут в частности были весьма ограниченными.

Однажды один из молодых машпиим проездом через город Лепля провел там неделю, повторяя каждый день устно лекции рабби Дов-Бера. Разбираемые им вопросы были крайне тонкими и глубокими. Молодой лектор был исключительно одаренным интеллектуально и помимо этого отличным оратором. Каждое слово лекции отличалось в его устах особым блеском и ясностью; все слушатели были очарованы. Реб Иекусиель, который обладал не очень сильным интеллектом, не был в состоянии следить за мыслью, развиваемой лектором. Это его сильно огорчило и он ругал себя за свое тупоумие.

Знаменитый хассид рабби Шемуель-Дов из Борисова[63] рассказал мне, что реб Иекусиель описал ему этот случай. «Представь себе, — сказал р. Иекусиель, — мне было тогда около 40 лет. Пятнадцать лет подряд я навещал рабби Шнеур-Залмана, и все эти годы я изучал хассидут по мере своих возможностей. И вдруг нечто новое! Молокосос, почти мальчишка, берется повторять лекцию ребе с большим уменьем и воодушевлением; а я слушаю и не понимаю. Я чувствую, что темы глубокие, удивительно глубокие, но я ничего в них не понимаю.

Каждый день, когда я слушал парнишку и не мог следить за развиваемой им мыслью, я чувствовал себя глубоко несчастным. Каждая лекция ударяла по мне, как молот. Я бранил себя и решил во что бы то ни стало одолеть эти лекции. Я попросил молодого лектора еще и еще раз повторить их для меня, что он и сделал, прилагая всякие усилия объяснить их мне, но моя голова была как деревянная колода, мой мозг ничего не воспринимал. Три недели я держал молодого человека у себя дома. Моя семья занималась моей лавкой, а я проводил дни и ночи в занятиях, стараясь понять то, что преподавал мне мой молодой учитель. К моему великому огорчению, я в этом не успел. Наконец гость уехал, а я чувствовал себя как тонущее судно. Я постился и молился, но безуспешно. Тогда я отправился в Любавич к ребе.

Я не был в Любавиче уже девять месяцев. Теперь я обнаружил там новый мир — около пятидесяти или шестидесяти молодых людей отдавали ежедневно много часов изучению хассидут, заучивая услышанные от ребе лекции и объясняя их друг другу. Я прибыл в Любавич в среду. В пятницу перед каббалат шаббат ребе прочел очередную лекцию, а на следующий день перед молитвой минха — биур (пояснение, разбор) к этой лекции. Я освоил эту лекцию и мог по памяти повторять отдельные места из нее, но биур я не одолел. К моему изумлению, молодые люди поняли также и биур. Я был очень огорчен тем, что не смог понять биур; я всю ночь молился и весь следующий день постился.

В понедельник я был на аудиенции у ребе. Я рассказал ему обо всем, что случилось со мною дома, о появлении молодого человека в Лепле, о том, как он повторил лекции ребе, которые он прослушал в Любавиче, и о том, что наиболее понятную часть лекций я освоил, но не одолел более сложные вопросы, затронутые там. Я упомянул также о последней лекции, которую я понял, но не понял биур к ней.

Ребе ответил: «Ничто не может устоять против воли». Он объяснил, что хотя Воля — это только одна из сил души, а не сущность самой души, все же она в состоянии управлять душой и раскрывать сущность ее сил и чувств. Воля может, конечно, влиять на силы, которые ниже ее, такие, как Интеллект и Эмоции, поскольку она выше их. Когда кто-либо желает что-либо по-настоящему, то даже его способности вырастают».

Когда я услышал от ребе, что все зависит от моей воли, я решил остаться в Любавиче до тех пор, пока не начну все понимать. Через людей, проезжающих мимо города Лепля, я сообщил членам моей семьи о моем новом плане и поручил им вести мои дела в мое отсутствие. Четыре месяца я трудился телом и душой, чтобы приучить себя сосредотачиваться на одной теме непрерывно в течение многих часов и повторять эту тему десятки раз. Я очень обязан одному молодому человеку по имени Эфраим Смильянер,[64] который повторял со мною лекции ребе много раз подряд, пока я не был в состоянии погружаться в их смысл и понять их. Я обычно уединялся в подвале Большой синагоги или на ее чердаке. С наступлением месяца Тишре я уже почувствовал себя как бы вновь рожденным. Я «помыл горшок» и стал способным воспринимать хассидут. Затем я вернулся домой».

Перед тем, как оставить Любавич, реб Иекусиель имел очень интересную аудинцию у ребе рабби Дов-Бера, но не здесь место об этом. По рассказам реб Иекусиеля, мы можем иметь представление о душевном складе типичного хассида того времени. Когда ему сказали на аудиенции, что все зависит от его собственной воли, он не сдвинулся с места, пока не исправил свои недостатки, невзирая на связанные с этим трудности.

Ребе рабби Шемуель рассказал своему сыну ребе рабби Шолом-Дов-Беру, что ребе рабби Дов-Бер делил своих хассидим на группы. Помимо общей классификации и деления их на интеллектуалов и овдим,² были и подразделения внутри каждой из этих общих групп. Для каждой отдельной группы и подгруппы он писал особые статьи и книги. Для одной группы овдим он написал Шаар Атешува Веатфила, часть I; часть II он писал для другой группы, а часть III для третьей группы. Для одной группы интеллектуалов он писал Шаар Аэмуна, для другой — Атерет Рош, а для высшей группы — Имрей Бина. Труды Шаар Аихуд и Шаарей Ора носят общий характер и предназначены для всех хассидим. Шаар Аихуд — это ключ к хассидут, а Шаарей Ора — алфавит хасидизма.

Однажды мой отец задал моему деду вопрос по книге Имрей Бина, «Шаар Крият Шема», гл. гл. 54—56, о «хлебе, масле и вине», т.е. Торе и Совершенно Тайной Торе, об Открытой и Скрытой ее частях и промежуточной ее части. Мой дед обстоятельно объяснил это и добавил:

Книга Имрей Бина была написана ребе рабби Дов-Бером специально для реб Иекусиеля Леплянского. Реб Иекусиель был тупицей. Хотя он был на аудиенции у ребе рабби Шнеур-Залмана и был человеком состоятельным, однако «не поставить же человеку голову на его плечи». У него было чувствительное сердце, и он молился с большой горячностью. Когда ребе рабби Дов-Бер вернулся из Малороссии и осел в Любавиче,³³ он посвятил себя обучению молодежи хассидут. Реб Иекусиель позавидовал им и страстно пожелал разделять их знания. Он усиленно трудился, пока не стал способным понимать самые абстрактные вопросы.

Однажды я не мог понять много мест из книги Имрей Бина, «Шаар Атефилин», гл. 32, относительно прямого и отраженного света, и гл. 37 в части образования хохма из своего источника. Я работал над этими вопросами, а затем мне была назначена аудиенция у моего отца (рабби Менахем-Менделя), на которой я изложил мои затруднения. Ребе направил меня к реб Иекусиелю, который находился тогда в Любавиче, чтобы я побеседовал с ним обо всем этом. Между прочим, он заметил, что книга Имрей Бина была написана специально для реб Иекусиеля. Мне надлежало задать ему мои вопросы, а затем передать его ответы моему отцу, который разъяснит их мне.

Реб Иекусиель проводил обычно каждый день в молитве несколько часов подряд, поэтому я попросил его служителя Иосеф-Мордехая сообщить мне, когда реб Иекусиель закончит молитву. Когда я поставил перед р. Иекусиелем мои вопросы, он, подумав немного, сказал: «Я лавочник. У нас, торговцев, принято, что до передачи покупателю его товара мы получаем от него плату. У меня товар. Заплати его стоимость и я тебе его передам».

Я спросил его, что это мне будет стоить, и он ответил, что я должен повторить ему лекцию, прочитанную моим отцом в прошлую субботу. То, что ему будет непонятно, я должен ему объяснить, а то, что и мне непонятно, спросить у отца. Я принял, конечно, эти условия и он ответил мне на мои вопросы, причем настолько ясно и систематично, что меня поразило услышать такие слова от человека средних способностей, если не совсем простого в части знания Талмуда. Он явно был хорошо сведущ в тонкостях каббалы и хассидут, которые он обсуждал подробно, давая им глубокие и широкие объяснения.

Когда я передал отцу ответы р. Иекусиля, он сказал: «Реб Иекусиель являет собою живой пример и подтверждение сказания наших мудрецов,[65] которое гласит, что усиленно искомое будет в конце концов найдено. Он трудился много и многое нашел».

В тот вечер р. Иекусиель пришел требовать обещанную ему плату, и я повторил ему ту лекцию. Он был весь внимание. Незабываемое впечатление произвел вид старого хассида, слушающего лекцию хассидут, — каждый член его тела слушал! Он просил меня быть настолько любезным и повторить лекцию вновь до утра следующего дня, что я и сделал. Тогда он поставил предо мной ряд вопросов, большинство которых мне пришлось изложить перед отцом. Это была неделя наслаждений, проведенная мною в вопросах и ответах.

С тех пор, когда бы р. Иекусиель ни побывал в Любавиче, мы проводили вместе много приятных часов. Он точно помнил все, что он видел с тех пор, как впервые побывал в Лиозне летом 1786 года. Он любил замечать: «Каждую неделю я мысленно нахожусь на аудиенции у рабби Шнеур-Залмана по поводу всего, что меня интересует.» Он помнил каждую аудиенцию у рабби Шнеур-Залмана, рабби Дов-Бера и рабби Менахем-Менделя. Рабби Шнеур-Залман благословил его долголетием, и он жил почти сто лет.

Рабби Шемуель-Дов из Борисова чрезвычайно восхвалял способности р. Иекусиеля, заявляя, что он никогда не встречал такого проницательного мыслителя и такого острого и упорядоченного ума. Реб Иекусиель обладал бесценным качеством глубокой любви к умственному напряжению, которому ничто не могло служить препятствием. Сосредоточившись на чем-либо, р. Иекусиель буквально закрывал глаза и уши и не допускал возможности, чтобы что-либо в мире мешало ему.

Мой отец сказал мне: «То, что рассказал мне мой отец (рабби Шемуель) об исключительных способностях р. йекусиеля и поразительном его интеллектуальном росте, которых он добился только огромным трудолюбием, превратившим его, бывшего тупицу, в мощного мыслителя, — сильно способствовало моему собственному развитию».

Я так подробно остановился на этом рассказе, чтобы доказать на этом примере известную истину, что посредством приложения усилий можно добиться невероятных интеллектуальных успехов. Все зависит только от самих нас.

XXII

Суммирую: утверждение, что человеческий разум не в состоянии охватить сущность материала, разбираемого в хасидизме, явно неверное, вредное делу служения Б-гу.

Счастлив тот, кто избрал для себя такую жизнь, где изучение хассидут занимает доминирующее место, жизнь служения Б-гу посредством молитвы, жизнь усиленной работы мозгами. Нужно твердо знать, что Б-г сотворил человека целеустремленно. Он наделил человека умом и сердцем, чтобы человек сознавал и понимал, чтобы он любил и был милосердным. Силы человека должны быть подчинены делу служения Ему, очищению моральных атрибутов, изучению Торы, службе молитвой и выполнению религиозных обязанностей с душой и энтузиазмом.

Если раньше набожность была возможна без хассидут, то в наше время, когда дуют чуждые нам вольные ветры, проникая во все поры еврейства, и бесцеремонное свободомыслие господствует всюду беспрепятственно, а все партии и фракции утверждают будто «Б-жество глаголет их устами», — теперь нет уже сомнения в том, что хассидут незаменим в деле обучения путям жизни и жизненно необходим для благополучия самой души.

Все обожающие Б-жье слово и предпочитающие истинно хорошую жизнь, чтобы наслаждаться Б-жественной благостью теперь и в мире грядущем, обязаны выделить себе каждый день определенные часы на изучение хассидут с тем, чтобы выполнять завет любви к Израилю, чтобы побуждать других изучать хассидут, чтобы встречаться регулярно со своими друзьми-хассидами для взаимной поддержки и ободрения. Тем самым они «увидят свет, который хорош» и будут благословлены всем хорошим.