Поездка в Ялту
Подготовка к поездке
В первые дни месяца Элул 5646 года, я тогда учился в хедере у меламеда реб Йекусиэля, кто-то из моих товарищей сказал мне, что в ближайшие дни мы с отцом поедем далеко, к морю, в город, который называется Ялта. И там, где находится этот город в Крыму, тепло даже зимой.
Я очень любил своего меламеда реб Иекусиэля, потому что каждый день в завершение занятий он собирал нас, учеников, вокруг себя и рассказывал нам красивые истории. Это привлекало к нему учеников, мы все его любили, даже не лучшие из нас. Конечно, я расстроился, когда узнал, что через несколько дней уеду с отцом отсюда и больше не услышу красивых историй нашего меламеда. По дороге домой я горько плакал.
Через день-два я увидел, что в доме происходит заметное движение. Мама упаковывала мою одежду в большой сундук, и я понял, что мне действительно предстоит разлука с моими учителями и моими друзьями. Кто теперь будет обучать меня Хумашу? Кто станет рассказывать мне красивые истории? И с кем я смогу играть в наши детские игры, если не со своими товарищами по хедеру?
Отец, услышав мои рыдания, вышел в комнату, где мама собирала мои вещи, и поинтересовался причиной слез. Мама передала ему все, что выслушала от меня. Я же продолжал плакать.
— Не плачь,— обратился ко мне отец. — Реб Шнеур Слоним едет с нами, он будет учить тебя и рассказывать красивые истории, а если ты будешь хорошо учиться и хорошо себя вести, то время от времени сможешь услышать разные истории и от меня.
Я быстро вытер слезы, от всей души рассмеялся, приблизился к отцу и поцеловал его святую правую руку. В поднятых к нему моих глазах было выражение бесконечной благодарности, не требовалось речей и слов, только сердце мое шептало ”Я утешился, мой дорогой отец, я утешился и буду утешен".
В один из дней, не помню, какой это был день недели, отец, дядя рабби Залман-Аарон, другой дядя, рабби Менахем-Мендл и аврех (молодожен) реб Шнеур Слоним сели в повозку, запряженную двумя лошадьми, и посадили туда же меня. Сопровождаемая благословениями бабушки праведной ребецн Ривки и всех домашних, всех людей, стоявших во дворе, и моих товарищей, устроившихся на подоконниках трех выходящих во двор окон "малого зала", повозка тронулась. Вторая повозка, маленькая, с одной лошадью, везет мою маму, тетю ребецн Хаю-Мушку и служанку.
Мои родители и я, реб Шнеур и служанка — мы едем до Ялты, а дядя и тетя провожают нас до Рудни.
Я уже один раз был на станции Рудня около двух месяцев назад. Отец тогда поехал проводить хасида реб Шмуэля-ДовБера из Борисова, уезжавшего в Витебск, и взял меня с собой.
Мы приехали в Рудню на полчаса раньше условленного времени, поклажа наша еще не доехала, и вскоре появились реб Довид, шойхет реб Шлоймо-Хаим, реб Копл и реб Менахем-Лейб, они выходили из повозки балаголы реб Якова-Лейба. Я им очень обрадовался, так как уже заскучал по городу, где родился.
Еще до прибытия наших вещей дяде Залману-Аарону принесли телеграмму. Тетя объяснила мне, что такие письма шлют из города в город, из страны в страну по железным нитям, когда в городе, откуда посылают принесли телеграмму, стучат железными молоточками специальной машинки и в это же время стучат молоточки в машинке в городе, где телеграмму принимают. Молоточки рисуют на бумаге точки и тире, длинные и короткие, — знаки, обозначающие буквы, человек, умеющий их читать, печатает по ним письмо на языке страны и посылает телеграмму тому, кому она предназначалась.
Я удивлялся, задавал множество вопросов, и даже тетя не смогла на них ответить. Тем временем приехали наши вещи, началось движение в заезжем доме, и я испугался, как бы меня не забыли.
Выяснилось, что дядя Залман-Аарон продолжит путь с нами. В телеграмме, которую ему принесли в Рудне, было написано, чтобы он приехал в город Смоленск, через который мы будем проезжать.
В дороге
Вот уже примерно два дня, как мы едем в повозке, запряженной четырьмя лошадьми. Дорога тянется мимо гор и долин, и это прекрасно. По одну сторону — очень высокие горы, часто попадаются огромные валуны, некоторые как пещеры в горах, по другую сторону — море, и мы едем по его берегу.
Нам оставалось около десяти верст до места назначения – города Ялты, но лошади устали и не могли тащить повозку. Так мы застряли в середине дороги на три часа.
Отец указывает нам путь, чтобы подняться на гору к месту, высеченному в скале, как комната с камнями, как стулья торчащими из земли. В своей поездке сюда три года назад он молился Шахарис в этой комнате в скале.
Мы попадаем в большое широкое помещение высотой в два роста среднего человека, на стенах написаны и высечены надписи на разных языках. Одна из них гласит: «Молился Шахарис (утренняя молитва), учил Мишну 23 главу (трактат "Келим"), пятый (день), (недельная глава) Шофтим, четвертое Элула 5643 г. (1883 г.), Ш.Д.Ш.(Шолом Дов-Бер Шнеерсон)».
Едем дальше среди холодных гор между Севастополем и Ялтой в повозке с четырьмя лошадьми, как заведено в тех местах. В повозке — отец, мама, я, рядом с возницей сидит кухарка, моя нянька.
Дорога проходит среди высоких гор, по скалистой местности, все время петляет, под горами справа — горы, слева — море. Проезжаем мимо одной остановки на горе, а оттуда и дальше — среди гор. В одном месте, в открытом поле останавливаемся отдохнуть. Здесь между двумя остановками возницы обычно пасут своих лошадей.
На одной из скал, где мы снова остановились, отец повернул в сторону под высокую скалу, в небольшую низину между двумя скалами, и помолился Минху, пока еще было два часа по полудни.
Мама приготовила поесть, ведь нам предстоит еще ехать пять или шесть часов.
Я, как мне и хотелось, находился рядом с возницей, занимавшимся своими лошадьми, но на сердце у меня лежал тяжелый камень. Отец успел сообщить мне, что в Ялту приедет человек, который будет учить меня. А я не представлял себе, как выглядит этот человек, не знал, каковы его обычаи, будут ли они подобны обычаям моего учителя реб Йекусиэля, бла-гословенна память его.
Когда было принято решение о поездке в Ялту, отец начал обучать меня сам, я уже понимал значение некоторых слов из Сидура.
В пути мы задержались примерно на две недели в Харькове, профессора решили сделать несколько анализов, чтобы определить состояние здоровья отца.
Все это время отец сам учил меня и обещал учить в дальнейшем, если я буду вести себя как следует. По дороге из Харькова он сказал мне, что профессора не советовали ему много говорить и поэтому ему придется найти мне меламеда, а время от времени он будет учить меня сам.
Я тогда уже знал, что сын обязан заботиться о здоровье отца, и не мог не видеть его ухудшение. Но мое желание, чтобы отец сам учил меня, было очень сильным, и я надеялся, что мое хорошее поведение улучшит его здоровье.
Поведение мое было превосходным. С момента нашего отъезда из Харькова не было ничего, что бы я сделал, не подумав прежде, как сделать это наилучшим образом. Я сразу же взял Сидур, уселся на одной из скал и стал повторять урок из отрывка "Небеса рассказывают о славе Всевышнего".
Мы уселись перекусить разной выпечкой, отец показал нам место на вершине горы, очень высоко и далеко, так что оттуда, где мы сидели, было видно лишь большое отверстие в скале на самой вершине горы.
Отец вспомнил, что в 5644 году, когда он ездил сюда с братом, дядей Залманом-Аароном, они проходили по этой дороге ночью, в 6 часов утра остановились здесь отдохнуть и пошли помолиться Шахарис на вершине горы. Им казалось, что там есть только расщелина, но, поднявшись наверх, увидели, что это широкая, свободная пещера, в которой имеются небольшие выступы, удобные для сидения.
Как он объяснил мне тогда, Всевышний создал мир таким образом, что каждый еврей может выполнять Его заповеди. Для случаев, когда человек окажется в дороге и наступит время молитвы, а ведь в поле, в открытом месте, молиться нельзя, Всевышний создал такие полые скалы, как эти, подобные домам, где можно молиться.
В Ялте
Я отчетливо помню образ нашей жизни тогда. Высокие горы, отец, мать, меламед реб Шнеур Слоним и я почти каждый день ходим на прогулку с часу дня и до семи, а иногда даже до восьми вечера.
Отец сидит, читает книгу, которую взял с собой, размышляет, пишет, реб Шнеур учится со мной примерно час, потом наказывает мне повторять все самому, уходит к отцу и они учат вместе ту книгу, что у отца, реб Шнеур слушает отца, задает ему вопросы, отец отвечает, объясняет ему, и меламед получает удовольствие, его лицо сияет.
Мама расположилась неподалеку, она читает какое-то длинное письмо. На земле в маленьком ранце находятся бутылка молока и другая еда, через какие-то промежутки времени она дает ее мне, а также отцу и реб Шнеуру, пользуясь моей помощью посыльного.
Мама занималась шитьем и вышивкой. Она большая мастерица вышивать золотом и шелком по деревянному кругу, на котором закреплена ткань, на это у нее уходит несколько часов в день.
Вспоминаются мне приезд царя Александра III, когда мои родители стояли на берегу моря среди ожидающих увидеть царя и его вельмож, имение Ливадия, царский дворец и виноградник, встреча с царем на улице, мы шли тогда накануне праздника Пейсах в микву.
"Дни трепета" в Ялте
В Ялте отец молился в синагоге польских хасидов. Систематически давал пожертвования на синагогу и на шамеша.
В месяц Элул 5646 года он вел себя, как и раньше в Любавиче, согласно своему святому обычаю.
В ночь на Рош а-Шона отец остался в синагоге помолиться подольше, все общество уже закончило молитву. Шамеш дал указание нееврею, отвечавшему за чистоту в бейс а-мидраше, не гасить свечи и не запирать дверь, а сам пошел домой. После праздничной трапезы шамеш забеспокоился, ведь в синагоге он оставил еврея, талмид хохома (ученого), одного. Быстро вернувшись туда, он при входе увидел плачущего нееврея.
— Почему ты плачешь, — спросил его шамеш.
— Стоит человек, — отвечает нееврей, — и сгорает, как свеча. Я привык слышать, как молятся с радостью, поют во время молитвы, а тут стоит человек и сгорает, как свеча. Я вспомнил о своих бедах, дядя умер, лошадь пала, старая мать болеет и поэтому плачу.
Когда шамеш зашел в синагогу и услышал молитву отца, слезы потекли и у него из глаз.
Перед Йом Кипуром отец попросил вызвать его на мафтир "Йона". Ему сказали, что в большой синагоге нельзя его уважить на мафтир "Йона" — отец не хотел открыть людям, кто он, а во второй комнате его вызовут. Но наступил Йом Кипур, люди слышали и видели, как пламенно молится отец, и поняли, что он возвышенный человек, и удостоили его мафтира "Йона" в большой синагоге. Габай синагоги отказался от своего права вызываться на мафтир "Йона" в пользу отца, когда увидел его поведение в службе Йом Кипура, которое произвело на него очень сильное впечатление. В беседе с отцом габай рассказал отцу, что сын у него не в здравом уме, не дай Б-г другим. Отец благословил его на успех и на здоровье, сын габая вскоре выздоровел.
Юд-Тес Кислев в Ялте
В первую ночь 19 Кислева отец и реб Шнеур учились только вдвоем. В Ялте не было других хасидов, несколько молодоженов, обучавшихся в ешивах, что-то, возможно, и знали о празднике 19 Кислева, но с идеями хасидизма совсем не были знакомы.
Я тогда еще не понимал того, что учили отец и реб Шнеур, хотя среди всего, о чем говорилось, было несколько идей, которые мне были понятны на моем уровне.
Отец сказал:
— Того, кто будет "дверной ручкой" у Ребе, будет сопровождать успех во всех его нуждах.
Я говорю отцу:
— Хочу быть "ручкой двери" Ребе, где эта "ручка"?
В те дни я был резвым, шаловливым ребенком, а резвость и "ручка" имеют отношение друг к другу, подвижность. Моим слабым местом тогда был иврит, я учил его с раннего возраста, но меламед, обучавший меня, не был достаточно требователен, к тому же я молился наизусть. Отец одобрил мое желание стать "ручкой двери" Ребе и посоветовал мне:
— Молись по нусаху (тексту молитвы) Ребе, глядя в Сидур, без ошибок, — это и будет твоя "ручка двери" Ребе.
И вот я учусь хорошо, веду себя прекрасно, отец берет меня с собой гулять в горы и на море, рассказывает мне истории о цадиках, гаонах и хасидах, обладающих многими достоинствами, а также о простых людях, искренне служащих Всевышнему не только для того, чтобы получить награду.
Приведу несколько из этих его рассказов.
Лекарство от вранья
Ребенок, обладавший хорошими способностями и привычкой преувеличивать, со временем стал отменным лжецом. Никто не хотел с ним разговаривать, даже родители и родной брат отдалились от него. Мальчик стал юношей и увидел, что люди не желают с ним общаться. Он понял, что стыдно быть лгуном, решил измениться, но не мог.
Прошло несколько лет, молодой человек усердно изучал Тору, но не в состоянии был избавиться от болезни вранья. Во все свои речи, даже к словам Торы он умудрялся примешивать преувеличения. Когда его уличали во лжи, он не протестовал, ему самому хотелось свернуть с этого пути, но ничего у него не получалось.
Узнав, что в одном городе живет мудрец, большой праведник, наш лжец отправился к нему за советом, как излечиться от этой позорной болезни.
Праведник проверил юношу в знании Торы и обнаружил, что тот хорошо знает Гемору, разглядел в нем большого знатока многих законов.
— Знаешь ли ты, что в Торе написано:"От вранья удались" и "Говорящий ложь не устоит перед глазами Моими"?– спросил он своего посетителя.
— Я знаю величину греха вранья и также то, что обманщики входят в четыре группы злодеев, которые, как сказано мудрецами, не удостоены будут раскрытия Шехины, — признался юноша. — Но я не могу себе ничем помочь, небеса не дают мне вернуться к тшуве.
— Нет вещи, которая устоит перед желанием, — возразил лжецу праведник. — Мудрецы, благословенной памяти, говорят: если кто на самом деле захочет совершить тшуву, она будет принята.
Юноша выразил сильное желание исправиться, и праведник спросил его, согласится ли он сделать все, что он ему скажет.
Юноша ответил, что принимает на себя полным сердцем делать все, что ему скажет праведник, и воздержаться от того, что он прикажет ему не делать.
Указание же праведника было таким:
— Прими на себя, кроме слов Торы, ничего не говорить в течение пяти лет, если же не придержишься указания и нарушишь его хотя бы один раз, то вынужден будешь "онеметь" сроком на пять лет.
Праведник определил юноше порядок в учебе и Б-гобоязненном поведении, велел ему быть осторожным, поставить у кровати тазик и кувшин с водой перед сном для утреннего омовения рук, а также быть осторожным в произнесении "Моде ани" сразу после пробуждения от сна.
Молодой человек пошел своей дорогой. Около пяти лет он придерживался указания праведника. Злое начало искушало его на грех, но он стоял непоколебимо в своем испытании. Однако случилось так, что однажды после утреннего пробуждения, когда он лежал в своей кровати, почудилось ему, что кто-то говорит с ним.
— Кто это ходит по комнате? — воскликнул он и мгновенно онемел.
Пять лет юноша был немым, после чего, по окончании пяти лет, день в день, заговорил, как все люди, излечившись от болезни вранья. Более того, он стал одним из гаонов и праведников поколения.
Обучающий сына товарища своего Торе — будто его родил
Святой Баал-Шем-Тов испытывал особую симпатию к людям, непорочным в своей Б-гобоязненности, совершающим добрые дела в душевной простоте.
Один такой человек, звали его Мойше-Шлоймо, было ему около двадцати восьми лет, принадлежал к тем, кто связал себя со святым Баал-Шем-Товом, был полностью предан ему и претворял в жизнь все его слова в великом веселье.
Реб Мойше-Шлоймо, торговец в деревнях, хорошо зарабатывал и давал щедрые пожертвования, святой Баал-Шем-Тов получал от него крупные суммы на содержание тайных цадиков и выкуп пленников. Известно, что тому приходилось выкупать евреев, проживающих в деревнях на развилке дорог, — держателей постоялых дворов, которые должны были платить владельцам земельных наделов и деревень большие деньги за аренду.
Святой Баал-Шем-Тов благословил реб Мойше-Шлоймо, удача сопутствовала ему, он сильно разбогател. И чем больше становилось богатство еврея, тем больше усиливалось его милосердие и тем больше он жертвовал на цели, о которых уже было сказано.
Прошло около пятнадцати лет после женитьбы реб Мойше-Шлоймо, а детей у него не было. И каждый раз, когда реб Мойше-Шлоймо просил Баал-Шем-Това пробудить милость небес на него и на жену его Ривку, чтобы Всевышний послал им хороших сыновей, праведник благословлял его на богатство и успех, а на просьбу послать детей не откликался.
Любили реб Мойше-Шлоймо все члены "святого братства", ученики Баал-Шем-Това, ибо был он истинно Б-гобоязнен, и торговлей занимался с великой честностью, много еврейских семей имели хорошее пропитание от дел его и, будучи человеком добросердечным, принимал любого еврея приветливо. И жена его Ривка набожна, сердце у нее доброе, дает она цдоку, принимает гостей. Все "святое братство" просило за реб Мойше-Шлоймо и его жену Ривку перед святым Баал-Шем-Товом, чтобы он пробудил милость небес к ним и послали им детей.
Прошло еще десять лет, и на все просьбы реб Мойше-Шлоймо и его жены, на их мольбу и просьбы всего "святого братства", чтобы благословились они на крепкое и здоровое потомство, не отвечает святой Баал-Шем-Тов ничего. Глубокая печаль поселилась в сердцах мужа и жены.
В один из летних дней святой Баал-Шем-Тов спросил реб Мойше-Шлоймо и его жену:
— Почему вы так печальны и лица ваши огорчены? Ведь благословил Всевышний вас большим богатством и добрыми сердцами?
— Но нет у нас детей, — ответили реб Мойше-Шлоймо и его жена в один голос, и заплакали горькими слезами. — Зачем нам все это богатство, что дал нам Всевышний, если нет у нас ни дочери, ни сына и после долгих лет жизни не останется о нас памяти на земле?
Святой Баал-Шем-Тов предложил тогда реб Мойше-Шлоймо присоединиться к нему в его поездке с некоторыми из его учеников в другой город.
На следующий день реб Мойше-Шлоймо нанял несколько повозок, в которых разместились десять учеников из "святого братства", сам он и его жена и поехали. Баал-Шем-Тов один в повозке ехал впереди, остальные следовали за ним. Ехали они около пяти дней, в дороге, в одном из поселений встретили и отпраздновали Субботу. В каждом месте, где жили бедные евреи и были организации, распределяющие помощь нуждающимся, реб Мойше-Шлоймо и его жена щедрой рукой раздавали пожертвования.
На шестой день, в понедельник, приехали они в местечко рядом с городом Броды. Повозка с Баал-Шем-Товом остановилась у какого-то дома, остановилась и вторая повозка. Праведник вошел в дом, за ним вошли его ученики, реб Мойше-Шлоймо и его жена. Хозяин дома принял гостей в самой большой комнате, Баал-Шем-Това он поместил отдельно от всех.
После отдыха с дороги все отправились посмотреть городок. На одной из улиц, по которым пошли гости, они увидели группу детей, играющих в песке.
Святой Баал-Шем-Тов обратился к мальчикам с вопросом, как их зовут?
Борух-Мойше, — ответил первый.
Борух-Мойше, — сказал другой.
Борух-Мойше, — сообщил третий.
Борух-Мойше, — сказали четвертый, пятый, шестой.
Единственная девочка, которая была среди них, громко воскликнула еще до того, как ее спросили:
— Меня зовут Броха-Лея.
Ученики Баал-Шем-Това, реб Мойше-Шлоймо и его жена Ривка — все были поражены, как если бы произошло чудо, но никто не осмелился спросить, что это означает.
Улыбка тронула губы святого Баал-Шем-Това, лицо праведника просияло. Он пошел дальше и все остальные, его ученики и реб Мойше-Шлоймо со своей женой, за ним.
По дороге Баал-Шем-Тов спросил девочку, попавшуюся им навстречу, как ее имя.
— Мое имя Броха-Лея, — ответила девочка.
И было, когда зашли они на одну улицу, увидели там играющих детей, подошел к ним Баал-Шем-Тов, и все следующие за ним подошли. И спрашивал праведник, как зовут девочек, что там были.
— Броха-Лея, — ответила одна.
— Броха-Лея, — сказала другая.
Третью, четвертую, пятую и шестую звали Броха-Лея.
И дальше встретили они мальчика, которого звали Борух-Мойше, и девочку по имени Броха-Мирьям.
И было, когда шли они по дороге, донеслись до них голоса ребят, учившихся в хедере. Зашел Баал-Шем-Тов в дом, где учились дети, а все, идущие за ним, остались ждать, так как хедер был очень мал. Меламед встретил Баал-Шем-Това приветствием "Шолом алейхем", и праведник ответил ему "Алейхем-шолом". Баал-Шем-Тов позвал реб Мойше-Шлоймо и его жену, и, когда они вошли, обратился все с тем же вопросом, как их зовут, к двадцати ученикам. Шесть мальчиков один за другим объявили, что их зовут Борух-Мойше, остальные назвали имена: Борух, Борух-Авроом, Борух-Шмуэль, Борух-Довид, Борух-Хаим, Борух-Ицхок, Борух-Шолом, Борух-Тувия, Мойше, Мойше-Иосиф, Мойше-Ицхок, Мойше-Зхарья, Мойше-Исроэл, Мойше-Шлоймо.
Баал-Шем-Тов спросил меламеда:
— Сколько еще хедеров в городе?
— Около пятнадцати, — ответил тот и указал, где они находятся.
Посетив еще несколько хедеров, Баал-Шем-Тов и те, кто сопровождали его, узнали, что мальчиков и здесь звали Борух-Мойше или Борух и Мойше в сочетании с другими именами.
И в ешиве, в которой учились молодые люди из деревень и близлежащих поселений, преобладали имена Борух-Мойше, Борух и Мойше совместно с другими именами.
После посещения ешивы наступило время молитвы Минха, и все зашли в ближайшую синагогу помолиться. По окончании вечерней молитвы Баал-Шем-Тов попросил одного из прихожан объяснить, почему многие дети и юноши в городе и его окрестностях носят имена Борух-Мойше и Броха-Лея.
Этот человек рассказал, что более ста лет назад жил в этом городе человек по имени Айзик-Шлоймо, человек ученый, Б-гобоязненный. Работал он мясником, хорошо зарабатывал и щедро давал пожертвования. Раввину и проживающим в городе великим прушим, целиком посвятившим себя изучению Торы, реб Айзик-Шлоймо накануне каждой субботы и праздников давал мясо даром. Долгие годы не было у реб Айзика-Шлоймо и его жены детей, и только через пятнадцать лет после свадьбы родился у них сын, которого и назвали по имени отца реб Айзика-Шлоймо — Борух-Мойше.
Когда сын подрос и окреп, отправили его учиться в хедер. Но увидел реб Айзик-Шлоймо, что Борух-Мойше не успевает в учебе, и было это как раз через год после бар-мицвы — взял он его к себе, в свое дело. Уже по прошествии года стал Борух-Мойше прекрасным помощником отцу. И мясное дело узнал хорошо, и вел себя прилежно, как воспитал его реб Айзик-Шлоймо.
Потихоньку реб Айзик-Шлоймо стал отходить от дел: зная, что сын его замещает, погрузился он в учебу.
Так продолжалось примерно десять лет, реб Айзик-Шлоймо женил своего сына Боруха-Мойше на дочери реб Яакова — "Паруша", звали ее Броха-Лея, жить они стали в его доме.
Реб Айзик-Шлоймо уже целиком погрузился в изучение Торы и служение, а его сын Борух-Мойше занимается мясом, преуспевая в своем деле, жертвуя еще более щедрой рукой, чем отец его.
Минуло еще около десяти лет, и умер реб Айзик-Шлоймо с добрым именем. Оплакивали его все жители города. Вскоре умерла и мать Боруха-Мойше, скончались также родители жены его Брохи-Леи. И остались они вдвоем совсем одинокими.
Хотел Борух-Мойше поучить Мишну за отца и мать, взял себе учителя, чтобы учиться с ним. Но, несмотря на большое желание, к своему великому огорчению, не мог он понять ни одного комментария ни к одной мишне. Меламед реб Шлоймо-Ицхок ему толкует, разъясняет ему комментарии, а реб Борух-Мойше не понимает.
Как-то сидит он в синагоге, слушает Агоду, как всегда не понимает ни слова, но сидит, слушает. И донеслись до него такие слова: "Каждый, обучающий сына товарища своего Торе, как будто его родил".
Эти слова запали в душу реб Боруха-Мойше, огорчили его очень. И после окончания вечерней молитвы, заплакал он горькими слезами.
Когда реб Борух-Мойше отправился домой, пошел с ним и реб Шлоймо-Ицхок. По дороге меламед спросил реб Боруха-Мойше, почему он так тяжело вздыхает. Конечно, реб Шлоймо-Ицхок знал, что реб Борух-Мойше и его жена Броха-Лея страдают, оттого что нет у них детей, и захотел его утешить:
— Ты и твоя жена пока еще молоды, Всевышний благословит вас сыновьями и дочерьми.
— Амен! — ответил реб Борух-Мойше. — Между Минхой и Мааривом я слышал, как в святой Геморе было сказано, что каждый, обучающий сына товарища своего Торе, как будто родил его. Я же, притом, что Всевышний не благословил нас детьми, и, не дай Б-г, не оставим мы потомков после себя, еще и "ам оорец", неуч, не могу удостоиться даже учить сына товарища своего Торе.
Меламед понял ошибку реб Боруха-Мойше и поправил его:
— Не имелось здесь в виду, что ты сам должен учить сына товарища своего Торе. Ты можешь взять сыну товарища меламеда, привести его к Торе, и будет считаться, будто бы ты его родил.
Объяснение реб Шлоймо-Ицхока очень обрадовало реб Боруха-Мойше. Придя домой, он все рассказал жене своей Брохе-Лее, и решили они нанять учителя, чтобы учить детей Торе. Через несколько дней меламед уже учил детей.
В ближайшие несколько лет реб Борух-Мойше, занявшись торговлей быками, еще больше разбогател, слух о нем распространился далеко вокруг. Богатство его росло из года в год, детей же у него с женой так и не появилось. Жили они по-прежнему в своем маленьком бедном доме, как при жизни реб Айзика-Шлоймо, отца Боруха-Мойше. Все свое богатство они отдавали на пожертвования, на добрые дела, а главное, на обучение детей и молодежи Торе.
Когда реб Боруху-Мойше и его жене Брохе-Лее исполнилось шестьдесят лет, в городе, близлежащих деревнях и поселениях около тридцати учителей обучали детей и подростков за их деньги.
Как-то Броха-Лея сказала мужу своему реб Боруху-Мойше:
— Это правда, что каждый обучающий сына товарища своего Торе, как будто родил его, но только пока мы живы. После нашей кончины, кто вспомнит о нас? Но если есть сын или дочь — останется что-то после нас на земле.
Впервые в жизни реб Борух-Мойше рассердился на свою жену. Обладатель прекраснейших, невероятных по доброте качеств, он сказал ей:
— Броха-Лея! Что ты говоришь? Разве не сказано в Геморе, что обучающий сына своего товарища Торе, как будто сам его родил? Мы должны полностью верить святой Геморе, верить в то, что все права, которые есть у родителей на детей, есть и у того, кто обучает сына товарища своего Торе.
Большинство евреев, жителей города, близлежащих деревень и поселений, являются учениками хедеров реб Боруха-Мойше и его жены Брохи Леи.
– Я и мои братья, — рассказывает прихожанин, — вышли из этих хедеров, раввин города — также ученик одного из них.
Прошло уже примерно пятнадцать лет, как в преклонном возрасте и в доброй старости скончались реб Борух-Мойше и его жена Броха-Лея .Все свои богатства, все имущество передали они раввину и четырем мудрецам–знатокам Торы, чтобы разделили они все на четыре части. Одна часть досталась родственникам, другая — на пропитание бедным, третья — на содержание меламедов, обучающих детей и юношей Торе, и четвертая — на помощь ближним.
Все, кто учились в хедере у реб Боруха-Мойше, назвали своих сыновей именем Борух-Мойше, а дочерей — Броха-Лея, а те, кто уже состарились, наказали своим сыновьям и дочерям назвать своих детей этими же именами или в сочетании с одним из них.
Каждый год в день ухода из мира реб Боруха-Мойше и его жены Брохи-Леи раввин города выходит к омуду, месту ведущего молитву, как сын, обязанный вести молитву в день смерти родителей. И все бывшие ученики хедеров реб Боруха-Мойше и его жены Брохи-Леи отправляются на кладбище в соответствии с обязанностью сыновей и дочерей.
После вечерней молитвы святой Баал-Шем-Тов обратился к реб Мойше-Шлоймо и его жене Ривке со словами:
— Это то, что сказано у пророка Ишаи: "И дам им в доме Моем" — это Тора, являющаяся домом Всевышнего, "И в стенах Моих" — это сыновья Израиля, стена, охраняющая святость имени Всевышнего, "Руку и доброе имя" — от сыновей и дочерей имя вечное дам ему, которое не исчезнет.
Обрадовались реб Мойше-Шлоймо и его жена Ривка, прибавили в добрых делах своих и пожертвованиях, наняли меламедов учить детей и юношей Торе Всевышнего. Прожили они долго в богатстве и почете, покинули этот мир с добрым именем. И многие из их учеников назвали своих сыновей Мойше-Шлоймо, а дочерей Ривка для вечной памяти реб Мойше-Шлоймо и его жены Ривки.
Милосердный Всевышний требует сердца
На окраине города Тарнов, что в Галиции, жил человек по имени Элиэзер-Липа, человек простосердечный и прямой. Тору он учить не мог, даже значения слов молитвы и псалмов не знал, в миньяне же молился, произносил "Амен", признавая истинность слов молитвы, и "Амен, да будет благословлено Его великое имя во веки веков", слушал чтение Торы, глядя при этом в Пятикнижие, как требует того Закон, и никогда не говорил в синагоге слов, не относящихся к молитве, уважал мудрецов и людей, посвятивших себя изучению Торы.
Был реб Элиэзер-Липа сиротой. Его отца реб Элимелеха, человека весьма скромного, все знали как великого мудреца, знатока Талмуда и комментариев к нему Раши и тойсфойс, которые он знал наизусть. Он никогда ни с кем не говорил о Торе, в синагоге стоял около печки, на жизнь зарабатывал портняжничеством. На старости лет родила жена ему сына Элиэзера-Липу и при родах умерла, а когда мальчику исполнился год, скончался и отец. Взял его к себе дядя реб Авроом-Лейб, брат матери, живший в одной из деревень поблизости от Тарнова.
Воспитание Элиэзер-Липа получил самое простое, так как дядя был всегда занят своим промыслом и ребенок рос без Торы. Когда пришло время жениться, ему сосватали такую же, как он, сироту, которая выросла и была служанкой в доме гаона, праведника рабби Мойше-Меира из Тарнова.
Реб Элиэзер-Липа не стал заниматься торговлей, ибо слышал как-то из уст меламеда реб Гедальи, что добывающий пропитание трудом своих рук любим Всевышним, и выбрал себе созидательную деятельность. Он был строителем, клал печи, рубил деревья, вспахивал огороды, косил сено, так прошло несколько лет.
Примерно через десять лет после свадьбы родился у них сын, которого назвали по имени отца реб Элиэзера-Липы Элимелехом. Пять-шесть лет спустя родился еще один сын и назвали его в честь тестя Мешуламом-Зусей. Детки, слабые телом, и разумом были не так уж развиты, в учебе не преуспевали, хотя реб Элиэзер-Липа и его жена отдали их хорошим учителям.
В то время реб Элиэзер-Липа зарабатывал на жизнь, снабжая водой жителей окраины города из реки, находящейся на расстоянии около версты. Этим он добывал хорошее, по его уровню, пропитание, поскольку на его жребий выпали состоятельные домовладельцы, из которых четверо платили ему на пол-агоры больше установленного, и почти половина его заработка была от них. Четыре синагоги города обеспечивал водой человек по имени Залман-Дов. Заработок его был намного меньше, чем у реб Элиэзера-Липы.
Однажды мимо этого города проезжал святой Баал-Шем-Тов, одетый как простой человек, и дружбу он водил с простыми людьми, рассказывал им разные истории из Агоды, объяснял им, какое великое удовольствие получает Всевышний от простых евреев, молящихся и с чистым сердцем произносящих псалмы.
Как-то реб Элиэзер-Липа вез от реки бочку с водой и увидел на базарной площади реб Залмана-Дова в компании святого Баал-Шем-Това, выдававшего себя за простого человека. Реб Элиэзер-Липа приблизился к ним и услышал рассказ гостя.
Это была история о богаче, который привел здорового, откормленного быка для приношения жертвы "ойла". Но бык был настолько упрям и силен, что никто не мог подвести его к месту для жертв всесожжения. В тот момент мимо проходил один бедняк с пучком зелени в руке. При виде того, как не удается сдвинуть с места упитанного быка, он протянул животному зелень и так привел его к месту жертвоприношения.
— Всевышний требует сердца, — сказал гость. — Богач принес в жертву всесожжения здорового, откормленного быка и от радости, что удостоился принести в жертву такое упитанное животное принес еще и мирную жертву, которую едят и хозяева жертвы, вкушал ее вместе со своими домашними, друзьями, знакомыми, а также раздавал подарки коаним и наполнился удовольствием от великой, возвышенной заповеди, исполненной им. А бедняк, хозяин зелени, пал духом и отчаялся от своей бедности, оттого что его пучок зелени ничтожен по сравнению с жертвой всесожжения и с мирной жертвой, которую принес богач. Но сидящий в небесах, благословен Он и благословенно имя Его, получает большее удовольствие от пучка зелени бедняка, чем от упитанного быка богача.
Гость объяснил слушающим его евреям, что каждая вещь, которую мужчина или женщина народа Израиля делает по приказу Всесильного, оценивается по намерению сердца. Самая маленькая, даже если она стоит только грош, но делают ее во имя Всесильного от всего сердца и в радости, дорога Ему, очень Им любима. Он гордится ею и говорит ангелам-служителям: "Смотрите, какую замечательную вещь делает Мой сын такой-то или дочь Моя такая-то", и благословляет их.
Реб Элиэзер-Липа вернулся к своей работе, но из головы его не выходили рассказ гостя о пучке зелени бедняка и его объяснение, что каждый труд, пусть самый малый, совершаемый в честь Всесильного от всего сердца и в радости, дорог и мил Создателю мира, благословен Он и благословенно имя Его.
Дома реб Элиэзер-Липа рассказал жене все услышанное им от гостя и объяснил ей своим языком, что даже если нет сейчас у нас Храма, каждый еврей, исполняющий заповеди в радости, как будто приносит жертву Б-гу.
Прошло какое-то время, а рассказ гостя о жертвах богача и бедняка не давал покоя реб Элиэзеру-Липе.
В один из дней, когда принес он воду реб Нафтоли, руководителю общины, пришла ему в голову идея, от которой его сердце запело. Он поменяется с реб Залманом-Довом — передаст ему четыре своих прибыльных дома, а тот ему четыре синагоги.
Реб Элиэзер-Липа и его жена очень переживали, пребывали в грустном расположении духа из-за того, что их дети не успевали в учебе. Разве не был его отец реб Элимелех праведником, гаоном, думал муж и отец жены, как говорил раввин города, был праведником.
Часто реб Элиэзер-Липа произносил псалмы, и его жена повторяла их за ним слово в слово, в слезах умоляли они Всевышнего, чтобы смилостивился Он над ними, открыл разум и сердца их детей и были они по-настоящему, искренне Б-гобоязненны. Они усердствовали в пожертвованиях более того, чем позволяли их возможности. Не раз оставались без еды, отдавая ее бедным. Каждую пятницу, накануне Субботы, жена реб Элиэзера-Липы пекла две халы за двух своих сыновей и отдавала их беднякам, зажигала в синагоге две свечи за них обоих, чтобы озарил Всевышний их глаза в изучении Его Торы и в службе Ему.
Решение реб Элиэзера-Липы возить воду в синагоги, в заслугу чего смилостивится Всевышний над ними и их дети станут успешны в учебе, пришлось по душе его жене.
Реб Залман-Дов, конечно, согласился с предложением реб Элиэзера-Липы. Никто не обратил внимания на произошедшую перемену в обеспечении водой, а радости реб Элиэзера-Липы и его жены не было предела.
Прошло около двух лет. Тем временем их сын Мешулам-Зуся достиг бар-мицвы, а старшему было уже восемнадцать лет. И заявили они родителям, что хотят учиться в ешиве, и те с радостью согласились.
После отъезда сыновей жена реб Элиэзера-Липы предложила мужу взять в дом двух юношей из Талмуд-Торы, расходы на их содержание останутся теми же, как если бы сыновья хозяев дома никуда не уезжали. Идея понравилась реб Элиэзеру-Липе, и он поспешил воплотить ее в жизнь.
Прошло еще некоторое время, и до родителей дошло, что их дети учатся в ешиве очень успешно. Реб Элиэзер-Липа и его жена были уверены, что благодаря их добрым делам Всевышний смилостивился над ними и озарил их сыновей пониманием святой Торы. Они вознесли хвалу Б-гу, благодарность Ему за великое милосердие, которое он оказал им, открыв глаза их детей для изучения Торы, пробудил их сердца к святой службе.
Однажды, это было накануне Субботы, когда реб Элиэзер-Липа черпал воду, чтобы наполнить свою бочку, он увидел в ведре рыбу и очень обрадовался. Вследствие уменьшения его заработка уже несколько суббот не было на столе семьи ни рыбы, ни мяса. Пока муж и двое живущих в их доме юношей ходили мыться в баню, жена реб Элиэзера-Липы занялась приготовлением субботней трапезы. Когда она вскрыла живот выловленной мужем рыбы, в глаза ей сверкнул драгоценный камень.
Вернувшийся реб Элиэзер-Липа нашел жену в подавленном состоянии. Она долго не хотела объяснять причину этого, но потом все-таки сказала:
— Ты говорил мне, тот, кто добывает пропитание трудом собственных рук, счастлив в этом мире и получает вознаграждение в будущем мире, и я прославляю Всевышнего за то, что дал Он нам кошерное пропитание трудом наших рук. Я не раз хотела пойти с тобой на реку, помочь тебе черпать воду, но ты говорил, что женщина не должна заниматься такой работой. А теперь я боюсь, что надоест тебе твоя работа и ты выберешь торговлю в магазине, которая не всегда является кошерным делом.
Реб Элиэзер-Лира удивился речам жены, ведь она знает, что ему не однажды предлагали заниматься торговлей и он отказывался. Почему же она сегодня испугалась, что это может случиться?
И рассказала женщина мужу, что нашла драгоценный камень в рыбьем желудке. Как услышал реб Элиэзер-Липа о находке и увидел камень, опечалился и он.
— Один час остался до прихода хорошего гостя — Субботы. Убери печаль из своего сердца, а после исхода Субботы посоветуемся, как нам поступить, — сказала жена реб Элиэзера-Липы.
Во время субботней трапезы реб Элиэзер-Липа рассказал жене и юношам, жившим в их доме, историю, случившуюся с одним очень бедным танаем, мудрецом Мишны. Жена его, большая праведница, страдала от бедности и от того, что все женщины пекут и варят на Субботу, а у нее в доме нет ничего, чтобы печь и варить. Однажды сказала она своему мужу:
— Попроси милосердия у Всевышнего, чтобы дал Он нам необходимое для пропитания и в хозяйстве.
Всевышний послал танаю ножку от золотого стола из райского сада. После этого увидела женщина во сне, что в будущем мире праведники сидят вокруг золотого стола на трех ножках, а ее мужу танаю и ей уготовано сидеть за столом на двух ножках. И попросила она мужа помолиться Всевышнему, чтобы принял Он обратно золотую ножку от стола, пусть стол будет целым.
На протяжении всей субботы радовался реб Элиэзер-Липа, наслаждаясь Субботой, пел гимны, как обычно. Но после Авдолы он снова опечалился, вспомнив о находке, и сказал жене:
— Ты видишь, как Всевышний помогает нам. Мы получили хорошее известие о сыновьях, они успевают в учебе, а теперь нас испытывают небеса, и нам надо укрепиться в вере во Всевышнем, выдержать испытание.
— Ты прав, муж мой, ты прав, — поддержала его жена. — В доме у раввина я слышала рассказ жены раввина об одном человеке, отплывшем на корабле, где предстояло ему подвергнуться великому испытанию. Он устоял в этом испытании и выбросил драгоценный камень, который был у него, в море, предотвратив тем самым преступление, а Всевышний послал ему и его жене хорошего сына, гаона, осветившего сыновей Израиля своей Торой.
— Твой совет очень хорош, — сказал реб Элиэзер-Липа жене, — но прежде всего мы должны сообщить раввину о находке, он и скажет, как нам поступить. Ведь если вернуть найденную вещь тому, кто ее потерял, — это большая мицва, а если нет,. — это грабеж.
— Действительно, нашедший вещь в городе, на дороге или в поле, должен объявить об этом публично, — объяснил раввин. — И если найдется человек, говорящий, что он ее потерял, и укажет ее признаки, подтверждающие это, по решению суда найденную вещь возвращают ее хозяину, а нашедший вещь выполняет заповедь Всевышнего о возвращении пропажи. Об этом же событии, о том, что нашелся драгоценный камень в желудке у рыбы, сообщать не следует; несомненно, его проглотила рыба со дна реки, и, по Торе, камень принадлежит тебе. Этот клад дает тебе Всевышний, чтобы ты мог воспользоваться им абсолютно кошерно, только стоит десятую часть от того, что ты получишь за него, отдать на пожертвования.
Реб Элиэзер-Липа и его жена продали драгоценный камень, а вырученные деньги с большой радостью отдали на цдоку — половину на изучающих Тору и столько же на праведных (не зарабатывающих на бедности) бедняков. Сам реб Элиэзер-Липа продолжал носить воду, как и раньше.
Примерно год спустя родители были оповещены о том, что их первенец Элимелех, породнившийся с состоятельным домовладельцем, взят им на содержание на много лет и сможет заниматься Торой. Обрадовались реб Элиэзер-Липа и его жена хорошему известию и благодарили Всевышнего.
Их младший сын Мешулам-Зуся вернулся из ешивы с хорошим именем, и все могли видеть его Б-гобоязненность и доброту сердца. К юношам, живущим в доме его родителей, он относился с уважением, учился с ними дополнительно, после их занятий в ешиве. Против желания отца он помогал ему доставлять воду в город, черпал ее из реки, а отец отвозил. Через полгода сын вернулся в свою ешиву, чтобы продолжить изучение Торы, а родители радовались хорошим вестям, получаемым от своих детей.
В один из дней, когда реб Элиэзер-Липа набирал воду из реки, в ногу ему воткнулся твердый предмет, который оказался золотой монетой. Скоро он увидел в реке, неподалеку от себя, разбитый глиняный сосуд, наполненный золотыми и серебряными монетами. Связав клад в свою нижнюю одежду, он наполнил бочку водой и приехал в город.
Дома реб Элиэзер-Липа рассказал жене о том, что с ним случилось на этот раз, показал ей клад. Оба сильно опечалились тем, что небеса снова подвергают их великим испытаниям. Чтобы выдержать их, они спрятали богатство под земляным полом погреба и стали давать на цдоку тайно и большими суммами.
И младшего сына взял в зятья один из уважаемых домовладельцев, также обязавшийся содержать его, чтобы мог он заниматься Торой. Обрадовались родители его и благодарили Всевышнего.
Прошло около пяти лет, реб Элиэзер-Липа состарился, тяжело ему стало работать, и нашел он на свое место человека, который будет отдавать ему небольшую часть от своего дохода, как постановил раввин. Реб Элиэзер-Липа и его жена оказались в большом стеснении и торопились раздать цдоку из тех денег, что оставались у них от клада.
Тем временем заболел и умер реб Авроом-Лейб, а детей у него не было. Все, что нажил он в течение своей жизни, оставил он сыну сестры реб Элиэзеру-Липе и сыновьям его — слышал он, что наградил его Всевышний сыновьями — знатоками Торы, людьми Б-гобоязненными.
Реб Элиэзер-Липа и его жена отдали свой маленький дом в городе тому самому человеку, который теперь занимался доставкой воды горожанам, при условии, что будет он обеспечивать водой и четыре синагоги. Реб Элиэзер-Липа с женой, собрав свои пожитки и то, что осталось от клада, переселились в доставшийся им по наследству дом дяди реб Авроома-Лейба, расположенный в окрестностях Тарнова. Привезли они туда несколько семей знатоков Торы с их женами и детьми, выделил им реб Элиэзер-Липа каждому по наделу земли, чтобы завели они себе огороды. Площадку вокруг дома засадил он за половину стоимости с сельскими крестьянами, а мельничные жернова сдал внаем одному горожанину.
Сыновья реб Элиэзера-Липы и его жены, великие раввины и праведники Элимелех и Мешулам-Зуся со своими семьями приехали к родителям, и стали они жить все вместе.
Реб Элиэзер-Липа и его жена, уже старые, получают великое наслаждение при виде великолепия своих сыновей, праведников и мудрецов.
Такова награда сыновей и дочерей Израиля, служащих Всевышнему всем сердцем, ради небес, — чтобы дети их знали Тору и были Б-гобоязнены.