ПИСЬМО И ТЕЛЕГРАММА
В 1927 году рабби Менахем-Мендл расстался с отцом. Вместе со своим учителем и будущим тестем, Ребе Иосефом-Ицхаком, он уехал из Советской России и поселился в Прибалтике, а затем в Польше. Его отец, рабби Леви-Ицхак Шнеерсон, остался. Он продолжал быть раввином в Днепропетровске. Каждый шаг отца, например, обеспечение прихожан на Песах кашерной мацой, сопровождался доносами и слежкой – резвыми гонцами будущего ареста.
Между отцом и сыном пролегла бесконечная граница с картонными солдатиками, словно сошедшими с плакатов Маяковского, у которых в руках были настоящие ружья со штыками.
Между отцом и сыном протянулась цепочка писем, звенящих от ожидания будущей встречи, наполненных заботой, любовью и Каббалой. Вполне естественное сочетание для людей их уровня.
Это письмо рабби Леви-Ицхак послал сыну накануне Песах в 1928 году.
Дорогой сынок, пусть продлятся твои дни!
Мое благословение, идущее из самой глубины сердца, состоит в том, чтобы ты отпраздновал Песах кашерно – в самом простом понимании этого слова, которое для Галахи является основным. Чтобы маца, которую ты будешь есть, была кашерна, и чтобы душа и тело твои были чисты и достойны этой мацы...
Мацу называют «хлебом веры». Если маца достойна еврея, а еврей достоин мацы, то это союз, украшающий их обоих. Мацу сравнивают с женщиной. Как сказали наши мудрецы: «Тот, кто ест мацу накануне Песах, как будто приблизился к невесте, не дождавшись хупы..». Маца – это только «вода и мука» – «кемах ве-маим». Числовое значение этих слов – 238 – то же, что и у имени Рахель, любимой жены Яакова. В этом намек на то, что союз мужчины и женщины, их соединение, должно происходить на основе чистой веры, без всяких житейских расчетов...
Пусть Вс-вышний введет тебя в твой дом, дом истинный и верный, в полном смысле этого слова. Пусть у тебя будет жена мудрая, освещающая твой удел в этом мире – и физический, и духовный вместе. Пусть ты будешь счастлив во всем, живя в покое и благости до конца дней. И чтобы глаза ваши увидели как можно скорее, как встает и утверждается твоя семья, «дом, построенный на вере», во всей красоте и славе.
Пусть Вс-вышний, благословен Он, удостоит нас повидаться с тобою в этом мире, чтобы взглянуть на твой мир и покой, как желает того твой отец, любящий тебя безгранично...
Чтобы всегда тебе было хорошо, сынок, чтобы всегда с тобой была удача, во все дни твои.
Леви-Ицхак Шнеерсон
А вот телеграмма, которую послал отец сыну, поздравляя его с женитьбой.
Из самых глубин сердца моего благословляю тебя, сынок мой, отрада моя, с женитьбой на Хае-Мусе, в добрый час. Пусть Б-г наших святых предков, благодаря заслугам которых мы действуем и живем, раскинет над вашим домом завесу покоя и благополучия, чтобы он стоял непоколебимо. Наслаждайся счастьем с любимой женщиной и в самом простом, и в самом глубоком смысле. Пусть заслуги вашего общего предка Ребе Цемех Цедека и его супруги, имена которых совпадают с именем твоим и твоей супруги, защищают вас всегда. Идя путем Торы и соблюдая ее заповеди, пусть жизнь ваша будет полна мира и спокойствия, и любого добра, какое только можно пожелать. Пусть вы будете гордостью и украшением еврейского народа. Пусть пойдет от вас род прямой и честный, чтобы сыновья и внуки ваши сидели над Торой и стремились исполнить каждую ее заповедь.
Твой отец, который всегда с тобой, по-настоящему с тобой.
Леви-Ицхак Шнеерсон
Не все отцовские слова сбылись, к сожалению.
Они не увиделись. Рабби Леви-Ицхак был арестовован в 37-м году и умер в Казахстане, в сталинской ссылке.
Детей у Ребе не было.
«Мир и покой», который так желал ему отец... Об этом нам трудно судить. В еврейском мире у Ребе была репутация нарушителя спокойствия, человека, который всегда способен рисковать, обдуманно и твердо.
«Гордость и украшение еврейского народа»... Это сбылось, больше, чем можно было представить. Если душам праведников доступно видеть, что творится на земле, то рав Леви-Ицхак должен знать, сколько евреев ожидало благословений его сына. После них, этих благословений, ставились хупы, выздоравливали люди, рождались дети, которые сидели над Торой и старались выполнить каждую ее заповедь.
Может, в этом и находит наш Ребе мир и покой, выполняя пожелание отца...
МУДРЕЦ С ГАЗЕТОЙ
Одним из самых непонятных и загадочных этапов жизни Ребе была его учеба в университете – сначала в Берлинском, а затем (в течение восьми лет!) в парижской Сорбонне. В этой теме, «Ребе и университет», нас удивляет:
1. Необычно долгий, даже для фанатика высшего образования (каким он не был) срок учебы. Она начинается вскоре после выезда из СССР и прерывается только в 1940 году, когда нацисты захватили Францию.
2. Фантастически разнообразный список изучаемых предметов: ядерная физика, математика, химия, электромеханика, кораблестроение, психология и – это только то, что нам известно...
3. Предельно малое время, которое он уделял всем этим дисциплинам. Посещение лекций, лабораторные работы – все остальное время посвящено занятиям Торой.
4. Нарушение традиции. Хасиды, тем более их вожди, своих родных в университет не посылали. Здесь же происходит нечто обратное: рабби Иосеф-Ицхак настаивает, чтобы его зять поступил в университет. И тот, без особой радости, соглашается. Вернее, просто выполняет то, что Ребе сказал.
Это – ядро загадки. И даже тени объяснения у нас нет. Правда, есть пожарный выход – «хасиды говорят». Так вот, хасиды говорили, что именно потому, что молодой мудрец так глубоко проник в тайны Торы, его наставник захотел, чтобы он обратил внимание и на самую внешнюю оболочку Б-жественной мудрости – на светские науки. Некоторые идут дальше, утверждая, что будущий Ребе должен был связать нити человеческих знаний воедино, подчинив их... Кому? Своему наставнику? Будущему Машиаху? Тайна.
Они с женой сняли маленькую квартиру (полторы комнаты) в еврейском квартале Парижа. В университет в середине учебного года без знания французского его принимать не хотели. Впрочем, хватило небольшой протекции, чтобы лед треснул и молодому рабби разрешили посещать лекции, дав испытательный срок. Труднее было со шляпой. По уставу Сорбонны в помещении университета в шляпе находиться нельзя. Сошлись на том, что рабби Менахем-Мендл будет сидеть на лекциях в берете...
В ту пору в Париже жил Шмуэль Безбородко, владелец фирмы по производству сложной оптики, в том числе для самолетов и кораблей. У него был проект, который не ладился уже в течение нескольких лет. Он обратился к рабби Менахему-Мендлу. Безбородко просил подсказать техническое решение одного из узлов своего проекта. Рабби просмотрел проект и сделал десятки замечаний, которые во много раз увеличили эффективность всей конструкции, а не только одного узла.
Меир Шохетман, один из близких знакомых молодых Шнеерсонов в Париже, вспоминает, что в их доме говорили на идиш. Дом был теплым и притягивал людей. Хозяйка очень гостеприимна, скромна, с утонченной простотой. Хозяин – занятия самые разнообразные, в том числе организация послеобеденных классов для детей, которых родители посылали во французские школы. Спит едва ли 4-5 часов в день. Каждая минута на счету. И, наперекор этому ритму, готов принять каждого, понять и помочь, ни разу не взглянув на часы. Будущий Ребе.
Кто-то встретил рабби Менахема-Мендла, идущего по оживленной парижской улице и читающего на ходу газету. Когда они поравнялись, знакомый увидел, что в газете сделаны две дырки – смотреть на дорогу. Говорят: «увидеть Париж – и умереть». Молодой мудрец хотел жить и поэтому предпочитал не смотреть на всю это блестящую круговерть, даже мельком. Зато он много времени проводил в парижских библиотеках, читая старинные рукописи. Наверное, история. Наверное, еврейская.
У него было редкое, надежное искусство всюду оставаться (самим собой – даже в берете, даже в Париже.