Рав Шагар Разбитые сосуды Глава 1 Ценности и вера в эпоху постмодерна "В ежедневной прессе публикуются сообщения об убийстве Ихлас Кенаан в доме ее семьи в друзском квартале Кфар Рама в Галилее. Убийца 0- ее брат, солдат срочной службы Армии Обороны Израиля, младше своей жертвы на 15 лет. Намекается, что семья была недовольна ее общественной деятельностью, ее образом жизни в США, и еще меньше – ее одеянием и ее высказываниями, когда она находилась в Израиле. Я предложил опубликовать статью в разделе "мнения" в Гаарец, которая бы занималась культурным контекстом, позволяющим, а иногда даже обязывающим, чтобы мужчина убил свою родственницу. Предложение было принято с радостью. Статья занимается тем, что я называю "либеральной дилеммой". С одной стороны, убийство женщин противоречит ценностям святости жизни, но с другой, вмешательство в нормативный мир другой группы, и попытка установить там ценности, доминантные в другой группе, противоречит либеральной склонности не трогать того, кто не мешает ему. Взгляд на "другого" как может быть, экзотичного, но представителя другой культуры – сменил уже давно патерналистский взгляд "белого просвещенного человека" на "другого"." Вышеприведенные слова - цитата из статьи Дани Рабиновича из "круга по социологии и антропологии" еврейского Университета. Рабинович пытался представить точку зрения, с которой можно понять убийство, которое происходящее на почве "семейной ревности", и был удивлен резкими реакциями феминисток против того, что он готов говорить о "культурном контексте", внутри которого происходит подобные убийства. Оппоненты считают, что в подобных попытках есть своего рода "легитимация" преступлению и его исполнителям. Эта дискуссия отражает дилемму постмодернистского мира, мира, которой не способен говорить в понятиях абсолютных ценностей, поскольку, с его точки зрения таких ценностей просто не существует. Истины не существует, и тем более, не существует "истины с большой буквы". В этом мире истина - это продукт культуры, "политическая истина", как это определил Ницше: "ценности и их изменения находятся в прямой пропорции с политической силой пишущих эти ценности". Каким образом следует себя вести в таком мире? Должен ли Кнесет, например, принуждать друзов и принимать специальные законы, которые заставят прекратить их убийства на почве семейной ревности, кровной мести или других обычаев, которые представляются нам аморальными? Мир наших моральных ценностей заставляет нас искоренять со всей силой и препятствовать подобным ужасам происходить. Но историческое, социологическое и антропологическое сознание учит, что с точки зрения друзов, убийца не только защищал свое общество, и его традиционные ценности, но с его точки зрения он поступил справедливо. Именно в качестве человека, приверженного моральным ценностям, могу ли я считать себя свободным от второго взгляда, от критического взгляда, отрицающего насильственное насаждение ценностей "белого европейского человека" в мире, представляющемся ему "примитивным"? Эта история отражает лучше всего тот факт, что центральный вопрос в теме "ценностей в пост-модернистском мире" это вопрос границ. Где та граница, когда я должен оставить свои релятивистские представления в пользу морали? Есть ли такие ценности, относительно которых даже самый далеко идущий релятивизм – сознающий то, что каждая ценность относительна и контекстуальна, должен упереться ногами в землю, восстать и заявить: до сих пор! Если нет, то мы прийдем к парадоксу, о котором говорит сам Рабинович в своей статье: … Подобным же образом, можно спросить, каково наше отношение к сжиганию вдов в Индии. С нашей точки зрения, это, несомненно, это анти-моральное действие, подобное которому трудно найти. Но верующий индиец верит, что он тем самым делает великое благо той вдове. У запутавшегося постмодерниста двойной взгляд: он выступит против самого явления, но он способен понять точку зрения "другого", индийца. Но мнение, что существует общая мораль, лишенная культурного контекста, с его точки зрения абсурдно. Постмодернистское решение: "мягкая справедливость". Что есть тогда справедливость в относительном мире? Давид Гуревич придумал для этого замечательный термин: "мягкая справедливость". Мы больше не ожидаем большой и абсолютной справедливости, ибо ее, как мы сказали, не существует. Наши ожидания снижаются до "мягкой" локальной справедливости, которая создается в результате дискурса и согласия между людьми. Есть несколько примеров мягкой справедливости, но все они характеризуются отказом от претензии на абсолютные определения. Однако, как отмечает Гуревич, также у мягкой справедливости свои границы, и в основе которых лежат не-релятивистские определения, например, вера в рациональность человека, без которой дискурс и согласие невозможны. Ценности "мягкой" справедливости формулируются иначе, чем традиционной справедливости. … В этом контексте возникает интересный вопрос: можно ли говорить, подобно "мягкой справедливости" о "мягкой вере", или же вера и религиозность обязаны быть по своей природе абсолютными и жесткими истинами? … Как можно и можно ли вообще установить истины в мире, который уже не верит в них, который считает, что само понятие "истины" уже не существует, что язык не отражает реальности, и что это только "языковая игра"?