Даже в самой подробной инструкции бывает упущена важнейшая деталь. Так случилось и с Гофштетером: он попал в Буэнос-Айрес в зимней одежде. Никто не предупредил его, что в Аргентине лето. Обливаясь потом, он пошел на свидание с Менаше Талми, и только неистощимым весельем тот сумел разогнать мрачное настроение следователя, хотя и был вынужден огорчить гостя. Дело в том, что городок Коронел Суарес находится в сотнях километров от столицы. В таком глухом местечке появление нового человека тут же заметят. Лучше уж пригласить Германа в Буэнос-Айрес. Гофштетер так и сделал – послал Герману телеграмму на немецком языке. В ней он сообщал Герману, что приехал в Аргентину как уполномоченный доктора Бауэра на несколько дней и хотел бы передать приветы. Поэтому просит Германа приехать в столицу или в любой большой город неподалеку.
Ответ не замедлил себя ждать: «Я вас не знаю. Хотите повидаться, приезжайте сами».
Пришлось Гофштетеру послать вторую телеграмму с одним лишь словом: «Еду». Хотя и закрались серьезные опасения – рискованно отправляться одному в край чужой и неведомый, к человеку, о котором не знаешь ничего. А вдруг это ловушка? Талми разделял опасения, тем более что гость не знал испанского языка. Решили ехать вдвоем.
После тряски в скрипучем и пыльном вагоне, напоминавшем фильмы о «диком Западе», промучавшись всю ночь, они сошли на станции городка, названного в честь полковника Суареса – героя войны за независимость Аргентины. Часы показывали 9:30 утра. Ближайший и единственный поезд в столицу отходил в полдень.
Талми и Гофштетер решили действовать так: к Герману отправится только следователь, а Талми будет его ждать в такси возле дома, но не больше двух часов. Если к этому времени Гофштетер не вернется, Талми начнет его искать.
От станции тянулась длинная улица, застроенная по обе стороны одноэтажными домами. На первый взгляд казалось, что она в городе единственная. Подозвали такси – старую американскую машину, назвали адрес и через три минуты поняли, что вполне могли пройтись пешком: именно столько времени заняла езда. Гофштетер сошел, а Менаше велел ехать дальше.
Казалось, что в этом городке, куда ни глянь, все старое и ветхое. В том числе и дом Германа. Гофштетер постучал, ему открыл невысокого роста тощий мужчина лет пятидесяти. Он двигался как-то замедленно, качался на слабых ногах, и весь его облик настораживал. Гофштетеру стало не по себе.
– Доброе утро. Мне нужен господин Герман, – сказал он.
– Я Лотар Герман. Чем могу служить?
– Меня зовут Карл Хуперт. Я известил вас телеграммой, что приеду.
– Да. Входите.
Они прошли в комнату, обставленную старой и убогой мебелью. Гофштетер – опытный полицейский – сразу уловил, что в доме что-то не так. Но что именно? Герман предложил гостю сесть, пытаясь скрыть настороженность.
– Извините меня, господин Хуперт, но я никогда раньше не слышал ваше имя.
– Я представляю интересы немцев в США и Канаде, я приехал к вам по поручению моих начальников.
– Откуда мне знать, что вы говорите правду? Любой человек может так говорить. И какое мне дело до ваших начальников?
– По вполне определенным причинам мне не хотелось бы сообщать подробности о тех, кто меня послал. Но разрешите напомнить вам переписку с доктором Фрицем Бауэром, генеральным прокурором Гессена, в связи с военным преступником Адольфом Эйхманом. Доктор Бауэр писал вам 21 января и предупреждал о моем визите. У меня есть рекомендательное письмо доктора. Пожалуйста, вот оно.
Рука с письмом повисла в воздухе: Герман не реагировал. Гофштетер не понимал, что происходит. Но внезапно Герман громко позвал:
– Войди, моя дорогая, войди.
В комнате появилась женщина средних лет.
– Да, Лотар?
– Господин Хуперт, это моя жена. Познакомься с господином Хупертом. Он привез письмо от генерального прокурора земли Гессен. Возьми его и прочти громко.
«Э, да он слепой и не видит моей руки!» – подумал Гофштетер. – Вот почему ходит так странно, да и мебель расставлена не так, как принято».
– Прошу вас, вот письмо, – сказал он.
– Я прочту его с вашего разрешения. «Предъявитель этого письма побеседует с вами о деле, касающемся нашей переписки. С уважением, доктор Бауэр».
Письмо явно успокоило хозяина дома.
– Подпись несомненно принадлежит доктору Бауэру, – сказала женщина.
Лед растаял.
– Дай нам, пожалуйста, чего-нибудь выпить, – попросил Герман.
Жена вышла, а Лотар начал рассказывать:
– В молодости я был адвокатом, но пришел Гитлер, и все изменилось. Моих родителей убили нацисты, да и сам я побывал в концлагерях. В моих жилах течет еврейская кровь, но жена – немка, и нашу дочь воспитывает она. Только не подумайте, что я начал заниматься делом Эйхмана, чтобы послужить Германии. Я желаю только одного – воздать нацистам за муки и горе, которые они причинили мне и моей семье. Поэтому я не жду ни оплаты, ни вознаграждения за информацию.
– Но как вы напали на след Эйхмана?
– Благодаря счастливой случайности и умению анализировать.
– Можно подробнее?
– Пожалуйста. Как я уже сказал у нас есть дочь. Вы ее увидите, она вот-вот придет. Девушка умная и образованная. Вы сможете разговаривать с нею по-английски.
– Она связана с делом?
– Да. Полтора года назад мы жили в Буэнос-Айресе, в Оливос. Там дочь познакомилась с парнем лет двадцати или чуть старше, звали его Николас Эйхман. Он стал ухаживать за ней и даже бывал у нас в доме. Он, конечно, не догадывался, что я не стопроцентный ариец. С тех пор, как мы живем в Аргентине, нас знают как немцев. Поэтому Николас говорил с нами без обиняков. Как-то речь зашла о судьбе евреев в Европе в годы войны. Парень сожалел, что нацистам не удалось закончить свою миссию. В другой раз он рассказал, что его отец был офицером в армии фюрера и исполнил свой долг. Моя жена однажды спросила Николаса, почему у него какой-то странный диалект? Обычно немцы говорят с явно выраженным либо прусским, либо баварским, либо иным акцентом, а у юноши все будто смешано. Николас ответил, что много бывал в Польше, поскольку его отец в войну часто менял место службы и семья перемещалась вместе с ним. Поэтому дети не успели усвоить какой-либо один диалект.
– Я слышал, что в деле, о котором мы говорим, сыграл свою роль суд над одним из военных преступников в Германии?
– О, да. Тот процесс и навел меня на след. Как-то моя жена, или, может быть, дочь, нашли в местной газете сообщение о суде во Франкфурте-на-Майне. На суде называли имя главного убийцы евреев – Адольфа Эйхмана. Тут-то меня и осенило: уж не сын ли того Адольфа наш Николас, которому так жаль, что фашисты не докончили свою миссию? Эйхман-отец, по словам сына, «исполнил свой долг перед Родиной». Я без колебаний обратился к генеральному прокурору во Франкфурте и поделился с ним своими подозрениями. Началась переписка. Господин прокурор передал мне кое-какие сведения об Эйхмане, главным образом штрихи к его портрету. Вскоре прокурора сменил другой человек – доктор Бауэр.
– Вы что-нибудь предприняли, чтобы убедиться в справедливости ваших подозрений? (Он не задал бестактный вопрос, который все время вертелся на языке: «Как может вести следствие слепой человек?»)
– По просьбе прокурора я дважды ездил в Буэнос-Айрес, чтобы найти место, где живет Эйхман, и встретиться с главой этой семьи. Оба раза со мной ездила моя дочь. Мы припомнили странную деталь. Хотя Николас и переписывался с моей дочерью, но не называл ей свой адрес. Поэтому она отправляла для него письма через общего знакомого. Мои подозрения усилились.
Тут в комнату вошла красивая девушка лет двадцати.
– Доброе утро, папа, – сказала девушка.
– Вот и моя дочь! – обрадовался Герман. – Хорошо, что ты пришла. Господин Хуперт интересуется семейством Эйхманов. Расскажи ему, как ты нашла их дом и кого там встретила. Можешь говорить по-английски.
Он повернулся к «Хуперту» и добавил:
– Через два месяца она поедет в США учиться в университете.
Девушка подтвердила Гофштетеру, что Николас так и не называет своего адреса.
– Когда мы приехали в Буэнос-Айрес, я пошла к подруге и с ее помощью нашла дом. Мы постучали. Нам открыла женщина. Я ее спросила по-немецки, здесь ли живут Эйхманы. Она ничего не ответила, к нам вышел мужчина средних лет в очках и встал рядом с женщиной. Я спросила его, дома ли Ник, помедлив, он сказал: «Нет, Ник работает сверхурочно». Я поинтересовалась, не он ли господин Эйхман? Мужчина как будто не заметил вопроса. Тогда я спросила еще раз, и он неохотно ответил: «Да».
– Вы уверены, что он колебался с ответом? Каким был его голос? Заметили что-нибудь особенное? – спросил Гофштетер.
– Он колебался, в этом я уверена. А голос был неприятный, резкий, похожий на тот, что описал генеральный прокурор Гессена.
– А может быть, вам просто показалось под влиянием того письма?
– Нет. Я уверена, что у него резкий голос. Первое впечатление меня никогда не обманывает.
Гофштетер продолжал расспрашивать девушку и выяснил, что у Эйхманов пятеро детей: трое родились в Германии и двое в Аргентине. Возраст троих старших совпадает с данными из досье. Она подробно описала и домик на улице Чакобуко, но в этом для Гофштетера не было ничего нового.
– Все это мы уже сообщили генеральному прокурору во Франкфурте, и я даже был вынужден просить его о возмещении расходов на поездки. Мое положение не из блестящих, и я не могу позволить себе такие расходы, – вмешался Герман.
– С меня довольно страха, который охватывает при мысли об этом деле! – впервые вступила в беседу госпожа Герман. – Не хватало еще и деньги на это тратить! Достаточно того, что сердце говорит мне: это Эйхман! Хотя как мать я должна бы радоваться удаче дочери и пытаться заарканить молодого человека.
– Поймите нас правильно, – подхватил Герман, – Мы не просим вознаграждения. Речь идет о возмещении тех ста двадцати – ста пятидесяти долларов, которые я потратил на поездки в Буэнос-Айрес. Я писал об этом, как уже говорил, во Франкфурт, но ответа не получил, точнее, ответили, что меня навестят. Вот и все.
– Эта сторона дела для меня – новость! – признался Гофштетер. – Я тут же свяжусь с моим начальником, но, видимо, придется ждать несколько недель.
– Ей-Богу, нам полагается возмещение расходов, работу мы сделали хорошо, и никаких сомнений в том, что это Эйхман, нет, – сказала девушка.
– Конечно, вы собрали очень ценные факты, но утверждать столь определенно рановато, – заметил Гофштетер. – До меня дошли слухи, что Вера Эйхман вышла замуж вторично. Может быть, ее дети зовут неродного отца «папа».
– Она могла выйти замуж во второй раз, но только за своего мужа, а не за кого-либо другого. Что же касается опознания Эйхмана, то здесь фотографии не помогут. Я уверен, что он изменил лицо при помощи пластической операции.
– Трудно сказать, правы ли вы. Пока что это только предположения. А нам нужны достоверные, совершенно точные данные, прежде чем потребуем выдачи Эйхмана.
– Мне кажется, я смогу помочь вам добыть нужные доказательства. Я знаком с местностью и жителями Оливоса, и действовать там мне значительно проще, чем постороннему человеку. Предлагаю воспользоваться моими услугами. И еще хочу вас предостеречь: попытки опознать Эйхмана, что называется, в лоб только насторожат его, и он скроется. Надо быть предельно осторожными. Не забывайте и о работниках немецкого посольства в Буэнос-Айресе. Если станет известно, что кто-то ищет Эйхмана, уж они-то не замедлят предупредить его. В посольстве наверняка работают и нацисты. Осмеливаюсь утверждать, что вся дипломатическая служба Германии засорена нацистами.
Гофшетер, как посланец Бауэра, счел нужным заступиться за «свое» государство:
– Не стоит преувеличивать!
– А вы знаете, что Эйхман располагает значительным капиталом? Даже джип у него есть.
Гофштетер понял, что на этом сведения Германа исчерпаны. Оставалось сформулировать своего рода задание «добровольцу».
– Господин Герман, чтобы установить личность подозреваемого, нам необходимо знать, под каким именем он живет сейчас, где работает, номер его машины, иметь фотографию с удостоверения, которым он пользуется сейчас, да и любой другой официальный документ, какой удастся раздобыть. А самое важное – хорошо бы достать отпечатки его пальцев.
– У меня полно друзей в Оливосе, я даже дружил с тамошними властями. Думаю, получить нужные сведения не составит труда. Но, – Герман вздохнул, – придется съездить в столицу с дочерью и провести там около недели. А у меня – не густо... Я не могу ехать.
– Я обещал вам, что ваши расходы возместят, – ответил Гофштетер. – Больше того, предлагаю ничего не предпринимать, пока не получите первую сумму. Когда деньги будут, поезжайте в Буэнос-Айрес и постарайтесь добыть необходимые сведения.
– Так я и сделаю.
– И еще одна просьба: посылайте письма не в Германию, а по адресу, который я вам дам. У вас есть визитные карточки?
– Конечно.
– Дайте мне несколько штук, пожалуйста. Когда я напишу вам, то вложу в письмо вашу визитную карточку. Она послужит подтверждением, что письмо действительно от меня.
– Отличная идея!
Гофшетер вынул из кармана аргентинскую банкноту, сложил вдвое и разрезал ножницами.
– В свою очередь я оставляю у вас половинку этой банкноты. Если к вам явится кто-то от моего имени, то он предъявит другую половинку. Этому человеку можно будет доверять.
На этом они расстались, и Гофштетер поспешил к такси, в котором ждал Талми.
По дороге в Буэнос-Айрес Гофштетер пересказал Талми беседу с Германами. Хозяин дома показался ему слишком самоуверенным человеком, дочь и жена понравились. Но главное ощущение после встречи – на сей раз действительно вышли на след Эйхмана.
Гофштетер сообщил в Тель-Авив о своих переговорах и о решении не ждать денег для Германа, а на свой страх и риск перевести ему почтой 5000 пезо (около 130 долларов). Деньги, несколько из подписанных Германом визитных карточек и половинку аргентинской банкноты он оставил у Талми, который должен был ждать ответа из Израиля. Гофштетер предложил, чтобы мы арендовали почтовый ящик вне Аргентины, сообщив его адрес Герману, и постарались не затягивать операцию. Дочь Германа вскоре уедет в США, а ее помощь необходима. Тем более, что в отсутствие дочери жена Лотара, несомненно, убедит его отказаться от опасной затеи.
Перед тем, как покинуть Аргентину, Гофштетер и Талми несколько раз съездили в Оливос, чтобы понаблюдать за домом №4261 на улице Чакобуко. Гофштетер тоже поразился убогости жилища. Основательное наблюдение было почти невозможно: на улице постоянно крутились дети, так что сфотографировать дом не удалось. Не видели и жильцов дома – предполагаемых членов семьи Эйхмана.