Еще Спонг

Еще Спонг В словах христианских литургий и гимнов – неимоверное самоуничижение, не что иное, как убивающая душу ненависть к себе во имя Божье. Тем не менее такое поведение и сегодня в некоторых кругах все еще считается положительным признаком истинной религии. Разве это не доказывает, что богослужение часто становится ареной для проявления ненависти к себе? Благодать Божья «поразительна», поем мы в известном гимне. Почему? Да потому, что она спасла «столь жалкого человека, как я»! Спросим себя: неужели для того, чтобы подчеркнуть Божью благодать, обязательно принижать человечность? Другой гимн, «Как Ты велик», связанный с крестовыми походами евангелиста Билли Грэма, говорит, что величие Бога лучше всего проявляется в готовности Иисуса взять на себя бремя наших пороков. Еще одна молитва в том же духе – «Он умер за грехи мои», часто повторяемая по время воскресного утреннего богослужения, где в самых сильных выражениях вины утверждается, что именно зло, присутствующее в жизни людей, сделало смерть Иисуса необходимой. Разве в этом месте литургии нас не низводят до уровня злодеев в драме спасения? Один из наших гимнов говорит о том же вполне открыто: Чья же это вина? Кто привел тебя на крест? Увы, моя неверность, Иисус, убила тебя. Это я, Господь Иисус, я отрекся от тебя; Это я распял тебя . Что сказать о нашем видении жизни, если на службах мы вечно молим о милосердии? «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй!» Какой человек постоянно просит о пощаде? Может ли гнев на себя стать источником жизни? Можно ли помочь людям, постоянно твердя им, насколько они жалки, безнадежны и порочны? Вернет ли это нам цельность? Сделает ли добрее? Научит ли любить? Я утверждаю: эти постоянные потоки негатива в церковном богослужении рождены теистическим представлением о Боге, который традиционно понимался как небесный родитель, наказывающий за малейшее ослушание. Та интерпретация Иисуса, которой придерживается большинство христиан, предполагает, что он понес вместо нас наказание на кресте Голгофы и пролитием своей невинной крови отвратил от нас гнев Божий. Наши грехи не устранены, но покрыты. И потому наше богослужение изобилует теистическими мотивами вроде: «Я не достоин подбирать крохи» с божественного стола или «Я был омыт кровью Агнца». Что сказать о нашем видении жизни, если на службах мы вечно молим о милосердии? Если мы, как христиане, когда нибудь остановимся, чтобы задуматься над этими словами, то, конечно, поймем, что в них нет никакого блага. Не может ли постоянное внушение чувства вины и самоуничижения привести к тому, что христианство в его традиционном понимании будет неизбежно отмечено гневом, нацеленным на других? Разве это не делает вину существенным компонентом христианской жизни? Разве вина – не главное духовное оружие, которым Церковь много столетий правила жизнью людей? Основной принцип деятельности христианской Церкви во всей ее истории – постоянно напоминать прихожанам об их неудачах, недостатках и слабостях. Но разве это не делает христиан хронически зависимыми, вечно непокорными детьми, заслужившими гнев праведного Бога? Разве Евангелие Иисуса не сводят то и дело к истории Божией милости, спасшей безнадежно погрязших в пороках людей от судьбы, которой они на самом деле достойны? Весть о спасении, рожденная теистическим пониманием Бога, в прямом смысле перегружена чувством вины, человеческой неполноценности и изначально присущего человеческой природе зла. Один только Бог может его изгладить, поэтому мы то и дело просим, унижаемся и никогда не возрастаем духовно. Традиционный способ, которым мы рассказываем историю Иисуса, делает из Бога чудовище, из Иисуса – жертву, а из нас – злобных людей, которые должны быть вечно благодарны, а значит, безнадежно зависимы. Это не может быть ни евангельской «Радостной Вестью», ни выражением любви к Богу. Такая ментальность в жизни не даст нам сил стать теми, кем мы должны стать. Она всегда будет стеснять нас и ранить, но никогда не приведет к жизни «в избытке». Благодарность за спасение не обернется цельностью натуры. Все эти вещи были встроены в традиционное понимание того, что значит быть человеком, и Церковь вынуждает прихожан сталкиваться с подобным отношением регулярно. А это, в свою очередь, не может не порождать гнев, столь глубоко проникший в христианскую жизнь. Когда людей унижают, они отвечают унижением. Когда их ненавидят, они отвечают ненавистью. Когда с ними дурно обращаются, они дурно обращаются с другими. Когда их наказывают, они в ответ наказывают других. Это непреложный закон человеческого бытия. Наш способ восприятия Бога и Иисуса сыграл главную роль в зарождении религиозного гнева. Он оправдывал наши предрассудки, учил нас ненавидеть себя, истощал наши чувства и угрожал нам наказанием, возможно, вечным. А это, в свою очередь, подпитывало тягу к насилию, которая непрестанно проявлялась среди христиан во всей истории мира. Все это неизгладимо запечатлела в моем сознании одна моя студентка, Кейти Форд из Школы богословия в Гарварде, в 2000 году. В своей проповеди в классе гомилетики она ясно сформулировала свое видение традиционного христианства: «Христианство дало нам Бога, который послал сына на смерть, осудил неверующих на вечные муки, освятил подчиненное положение женщин и кровавую резню крестовых походов, оправдал рабство и внедрил в нас страх думать своей головой и гнев к гомосексуалистам. Бог Отец, воплощенный в символах веры, – божество, признающее в этом мире одних детей и отвергающее других. Это отец гнева, отец мужского господства и женского подчинения, отец духовного и буквального рабства».