В первые годы своей тшувы я очень любил читать Танах
В первые годы своей тшувы я очень любил читать Танах. В Москве не было недостатка в древних книгах, и у меня дома было, как почти и каждого баал тшува тогда, «полное собрание сочинений» с чердака синагоги на Архипова (Менахем Яглом недавно писал об этом — см. у него).
И я запоем читал Танах. Иврит я уже выучил, Хумаш, спасибо Пинхасу Полонскому, читать научился. Гемару не хочел учить и все. А вот Танах — да. Это было мое.
Один из самых запомнившихся псуким той поры звучит так: כל באיה לא ישובון. ולא ישיגו אורחות חיים.
«Все, кто пошли за ней — не вернутся. И не достигнут дороги жизни».
Это стих из Мишлей. Притчи царя Соломона. Речь идет про «дурную женщину», символизирующую идолопоклонство. Стих говорит — «Все кто пошли туда — в идолопоклонство» — не вернутся. Хазаль задают вопрос. Если уже «не вернутся» — то зачем же тогда «не достигнут дороги жизни»? Хазаль отвечают: «даже если вернутся — не достигнут дороги жизни».
Тогда этот стих, и это толкование врезались в память скорее как пример красивого мидраша.
Многие годы спустя я снова и снова возвращаюсь к этому стиху. «Даже если вернутся -не достигнут дороги жизни».
Оказывается, можно сделать тшуву. Но так и не найти «дороги жизни».
Атеизм — есть худший из вариантов идолопоклонства. Можно вернуться. Можно сделать тшуву. Но так и не найти «дороги жизни».
Почему так получается? Может, потому, что тшуву мы делаем, как правило, из «общих соображений»? А «дорога жизни» — это мелкие «детали реализации» реальной религиозной жизни, ускользающие от нашего внимания?
Или, может, потому, что уже оказавшись «внутри» мы ментально остаемся вовне? И тогда этот диссонанс между тем, что мы делаем, и тем что мы чувствуем, разрывает нас на куски? Хазаль недаром сказали «сначала примите царство мое, и лишь потом заповеди мои». Мы же зачастую идем по принципу «пусть меня оставят, но Тору мою соблюдают».
Так или иначе — или, в конце концов, этот внутренний атеизм окончательно вытолкнет нас наружу. Или же… этот непрекращающийся внутренний конфликт в конце концов раскрывает в нас нечто более глубокое и истинное. И тогда заповеди перестают быть обузой. И тогда вдруг многие вещи начинают выглядеть совсем иначе.