Когда то в далеком детстве я учился в обычной московской школе и был там почти что единственным евреем

Когда то в далеком детстве я учился в обычной московской школе, и был там почти что единственным евреем в своем классе. И все вокруг за что то «болели» — за «Спартак», за «ЦСКА», и т.д. И только я был каким то изгоем, я ни за кого не «болел» почему то. Это был мамаш регеш нхитут — комплекс вины — почему все за кого то болеют, а я нет…. Потом я наконец пришел в религию, и начал «болеть» — за Шулхан Арух, за Ребе, за рава Лазара, за рава Гинзбурга и т.д. Я себя почувствовал, наконец, счастливым — наконец то я за кого-то «болею», у меня есть своя «команда»! Но почему то история повторилась. Я почувствовал себя чужим — сначала в харейдимной команде, потом в хабадской, потом в команде рава Гинзбурга. И я снова терзался мыслью — что же со мной не так? Может, это какой то мистический «йешус»? Или, может быть, просто есть такие люди, которым совершенно не обязательно за кого-то «болеть» и быть в какой нибудь «команде»? И, если им только удается освободиться от комплекса вины за то, что они ни за кого не «болеют» — может, они могут подняться над всеми этими командами? ==================================== Собственно, про Арика Шарона так и пишут — он никогда не был ни в какой команде. Он никогда не играл ни за «правых» ни за «левых», ни за «досов» ни за хилоним, ни за митнахалим, ни за сторонников отступления «бехол мхир». Он был верен самому себе. Своей внутренней истине. Своему сознанию, что он должен делать. И ему было, по большому счету, наплевать, какую цену он за это заплатит. Он шел до конца. Как прагматику, свободному от тех или иных религиозных шор, ему было ясно, что Газа с полуторамиллионным арабским населением и 10000 еврейским — это бомба замедленного действия. Он ее обезвредил. Вот и все. Заплатил за это своей жизнью? Возможно. Я не думаю, что такого человека как он, это бы остановило. Алтер Ребе тоже заплатил жизнью за победу Александра в войне. Он был уверен в своем пути и шел до конца. Лет через сто может быть станет ясно, кто был прав.