Нир Менуси[2]
История первая. Несколько лет назад, когда я жил в религиозном поселении для бреславских баалей тшува, прошел слух, что приезжает совершенно особенный лектор, который проведет здесь урок. Все оживились, поскольку про него говорили, что его уроки нечто, и просто обязаны прийти его слушать. Я пришел, как все. Прошло несколько минут, и я почувствовал себя плохо. То, что он говорил — не имело никакоьго отношения к тому, что мне было известно как иудаизм, Тора, хасидизм или даже Бреслав. Это были какие-то мантры в стиле Нью Эйдж, от которого я уже успел очнуться: «услышать ребенка внутри себя, который знает лучше всех», пренебрежение к любому голосу разума или взрослого, преклонение перед миром Хаоса, и т.д. Я сам хасид, но перед тем, что он говорил и транслировал, я почувствовал себя «миснагидом». Через двадцать минут я не выдержал, встал и вышел.
Вторая история (произошла через несколько лет после первой). Через десять лет после того, как я начал делать тшуву, через семь лет после того, как я женился, и у меня уже было несколько детей, у меня закончился бензин посреди дороги. Первый свет тшувы погас, внутренний огонь потух, и я оказался в состоянии «дос кофер» (т.е., внешне соблюдающий, но внутренне уже ни во что не верующий). Я больше не верил ни в Тору с небес, ни в избранность народа, ни в пророческий дух Хазал — ничего. Из состояния, когда я большую часть дня находился в сознании веры, только иногда отклоняясь в сторону и глядя на себя снаружи с изумлением, я перешел в состояние, когда я живу большую часть дня в светском сознании, и только в краткие моменты теплится во мне снова сладкая вера в Тору и в ее мудрецов, и снова уходит.
Две вещи все еще были сильны и абсолютны у меня. Суббота и семейная чистота. Относительно их обоих я чувствовал, что это просто гениально, так много они добавляют в жизни. Однако, хай, это же недостаточно, чтобы продолжать тащить на себе всю остальную еврейскую котомку…
Проблема в том, что я уже слишком глубоко погрузился в свой новый мир: я уже не только выглядел как харейди, не только все мои дети родились в чистоте, и учились в религиозных школах, но даже мой заработок зависел уже от преподавания Торы и редактирования хасидской литературы! Я оставил две карьеры (рисунок и академию) ради Торы. Что же делать?
Вс-вышний послал мне нескольких добрых ангелов. Прежде всего, это была моя замечательная супруга Наама, которая не пала духом от всей этой истории. В отличие от меня, она выросла в религиозном доме, и несмотря на то, что она вышла на поиск религиозного обновления и укрепления веры в хасидизме, они крепко стояли на прочной почве веры, и не поскользнулись на льду кфиры, как у меня. Она разрешила мне провести собственное «расследование», и пообещала, что останется со мной, будь что будет.
Следующими спасателями были Любавичский Ребе и рав Ицхак Гинзбург. Как бы это не звучало смешно, но моя вера в Тору не началась с самого начала, с веры в Дарование Торы на Синае, но с конца, с того, что я встретил людей, мудрецов Торы, которые живут верой столь ясно и глубоко, что это пробивало мой «барьер». Если они верят в это — возможно, это правда (и тогда, наверное, Дарование Торы на Синае — это тоже было).
После этого был совет, который мне подал мой друг Эвьятар Банай, вернуться к изучению Гемары. Он оказался прав. Изучение Гемары напомнило мне, насколько я люблю учить слова мудрецов, и насколько мудрецы «хавал ал а-зман» (выше всяких похвал).
Самый последний и любимый спасатель: мой сладкий и праведный сын, вера которого была столь чиста, что я не был способен сломать ее.
Спасибо всем, кто меня спасал!
Но все это не стало основным спасением. Основным спасением стало мое понимание, что мне суждено всю жизнь делать «восьмерки» на шоссе. Один круг — это круг веры, когда я вижу своими глазами Б-жественную истину в Торе. И второй круг — это круг кфиры (атеизма), когда все это представляется мне одним сплошным надувательством. Будут дни, когда первый круг будет больше, а второй — меньше. И тогда кфира будет короткой быстро проходящей мыслью. И будут дни, когда второй круг будет больше, а первый меньше, и в такие дни вера будет проходящей мыслью. Одно ясно: что ни один из этих кругов не будет поглощен другим. Они всегда останутся, подобно очкам с двумя линзами, одна из которых разбита. Это означает, что моя вера будет всегда по типу «второй цельности» - не та, которая дана нам, а та, которую мы выбираем, не та наивная вера, то та, которая прекрасно сознает возможность кфира, и тем не менее, выбирает веру.
В тот момент, когда я понял это, произошло чудо. Круг кфиры начал сжиматься снова. В тот момент, когда он получил свое место, когда я «транслировал» ему, что он часть меня, он успокоился и вернулся к своим обычным размерам. Я вернулся на трассу моей тшувы, но с нового места, которое принимает хилони (светского еврея) внутри меня, и едет вместе с ним.
[1] «Драматический пост» Юваля Даяна