Мой Израиль. Мудаки. Прощай, Израиль...или Последняя утопия.

Книга содержит три рассказа. 

От автора:

Я тоже думал, что это слово матерное, но это иврит, а в святом языке святого Закона для святого народа от Святого Всевышнего не может быть матерного, потому что, например, «...твою мать» - запрещено святому народу: запрещено её и её мать и запрещено чью-то мать вообще, если она ещё и чья-то жена.
Но если это, как думают некоторые, матерное, то, следовательно, и не иврит, - но это просто не может быть, потому что еврей не употребит матерное, чтобы не покраснеть, а это слово обиходное у евреев, и не может быть у него трёхбуквенного перевода.
Наши замечательные времена перед приходом Машиаха - отхода от святого народа отдельными массами, несоблюдения святого Закона отдельными массами, неслужения Святому Всевышнему отдельными массами - эти чудесные времена предсказаны святым Законом и святыми пророками. Эти времена чудесны своей неизбежностью, когда еврей станет советским человеком, - это в советской терминологии, а если говорить по-простому, по-народному - мудаком, а управлять им будет эрев рав - это на иврите, а по-русски - сброд, а в советской терминологии - евсекция, а по-народному, по-простому - мудаки.

Фрагмент из книги:

В который раз - наверное, сколько людей, столько и раз, -есть мир и есть я - не то я, которому мама до сих пор выпрямляет сутулящуюся спину, стоит только забыть, что не надо сутулиться, и усилия мамы в этом смысле безрезультатны, а то я, которому прикасающиеся мамины руки, широкие, разработанные, передают сокровище этого мира, которое сразу, может быть, и не видишь, да и необязательно видеть сразу - поздно никогда не бывает, но хоть когда-нибудь увиденное, оно вызывает слезу и улыбку, которые возрождают его снова и несут его, передавая дальше, без чего этот мир ничто и благодаря которому он только и есть, и оно единственная мира суть, в котором это самое я пишется большой буквой, не будь только про самого себя написано, - рождённое этим я, оно даёт возможность и ему жить, - так вот: есть мир и есть я, для которого этот мир -сплошная тропа, по которой шёл мой народ во все времена, где бы он ни находился, и продолжает идти.
Что изменилось на этой тропе?
Ну, платье, ну, вкус мороженого (оно было всегда, просто в раскопках не находят — растаяло) - вот, пожалуй, и всё.
И я нужен миру как лакмусовая бумажка, опущенная в этот мир и определяющая, равно как что есть каждый в отдельности в этом мире, так и что есть мир в своих отдельных частях и в целом.