Глава 102

Молодой гаон «справляет галут» и подвергает себя истязаниям. – Р. Иосеф-Ицхак в Витебске. – Неожиданная напасть.

Гаон р. Ехиель велел заложить карету и со своим сыном р. Моше пустился в погоню за иллуем из Сельца по дороге в Брест. В полдень они обнаружили на опушке леса стоянку бедняков, которые расположились на земле и закусывали. Молодого иллуя среди них не было. Расспрашивая о юноше, они узнали от бедняков, что он находится здесь, но обычно во время привала он удаляется от них и появляется только в момент, когда они вновь собираются в путь. Почему он так делает, им неизвестно, да это их и не интересует. Юноша вообще молчалив и никому из них не сообщил, кто он.

Р. Ехиель с сыном вошли в лес искать пропавшего иллуя. Издали они увидели нечто такое, что вызвало у них чувство великого к нему почтения. Иллуй сидел на гнезде муравьев, давая им себя искусать, и с закрытыми глазами тихонечко, почти шепотом, повторял Талмуд наизусть. Р. Ехиель хотел привлечь к себе внимание юноши и начал ступать по сухим веткам. Молодой иллуй, услышав шум, открыл глаза, увидел, кого он имеет перед собой и тут же понял, что его тайна раскрыта. Р. Ехиель попросил иллуя вернуться с ним в Минск в ждущей их карете; там будет ему оказан достойный прием.

Со слезами на глазах умолял иллуй из Сельца оставить его в покое и позволить ему продолжать свой путь. Разгорелся спор между ним и р. Ехиелем; старый гаон доказывал, что юноша должен ехать с ним в Минск, а юный иллуй, – что он должен следовать своим собственным путем. Наконец, иллуй из Сельца вынужден был признать, что старый гаон одержал в том споре победу, и будущий Виленский гаон вернулся в Минск, где на следующий день должна была состояться подобающая торжественная встреча иллуя, весьма огорченного всем этим.

Иллуй из Сельца сам себя упрекал в том, что он не поборол свое желание ответить на нерешенные р. Ехиелем вопросы. Этим он сам себя выдал и не смог больше скрываться. Теперь не дали ему уже квартировать в общей ночлежке вместе с другими странниками. Ему предоставили великолепное помещение и снабдили новой одеждой. В середине ночи запер иллуй из Сельца дверь своей комнаты изнутри, вылез в окно и… исчез.

Назавтра пришли руководители общины рано утром проводить иллуя к первому миньяну. Найдя дверь запертой, они подумали, что молодой иллуй спит еще и они стали ждать его пробуждения. В бет-амидраше собрались в это время все почтенные жители города, все крупнейшие талмудисты во главе с самим р. Ехиелем Альпериным. Все хотели чествовать молодого ученого. Когда ожидание затянулось^ а молодой иллуй все еще не появлялся, постучали в дверь. Стучали раз, стучали еще раз, постучали и в третий раз, но ответа не было. Тогда пошли посмотреть в окно и обнаружили, что иллуй сбежал, чтобы избежать ожидаемого почета.

Это событие произвело сильное впечатление на минских евреев и на евреев ближайших поселений, среди которых эта история распространилась молниеносно. С тех пор было вынесено постановление в Минске и в других еврейских общинах внимательно следить за проезжими бедными людьми, чтобы не проглядеть уважаемых талмудистов, странничающих инкогнито.

Минская община одним этим еще не удовлетворилась. Раввин города р. Ехиель Альперин созвал совещание крупнейших ученых талмудистов города, на котором было решено послать делегацию из крупнейших ученых в Вильну с поручением посетить молодого иллуя из Сельца и почтить его. Была избрана делегация из трех человек. Одним из членов делегации был иллуй из Чарея р. Иосеф-Ицхак, сын бывшего ам-аареца, ставшего в дальнейшем нистаром и хассидом Баал-Шем-Това, р. Яакова Керпила. Делегация прибыла в Вильну, но иллуя из Сельца там не застала, – будущий Виленский гаон еще не вернулся из своих скитаний; он «справлял галут». Делегация долго ждала, а иллуя все нет, да нет. Никто не мог сказать, когда он вернется. Не было смысла ждать больше, и делегация, разочарованная, вернулась в Минск, не выполнив своего задания. Для р. Иосеф-Ицхака эта неудача была особенно тяжелой, как если бы он чувствовал сердцем, что этот иллуй станет в дальнейшем, уже будучи Виленским гаоном, решительным противником пути Баал-Шем-Това – пути хассидизма. Сам р. Иосеф-Ицхак, дядя будущего основателя Хабада, был уже пропитан хассидизмом, хотя это должно было пока еще оставаться для окружающих тайной.

Р. Ехиель Альперин и другие великие талмудисты Минска очень уважали иллуя из Чарея. Его популярность возрастала. Наставником его по хассидизму – скрытно, конечно, – был нистар р. Моще-Ниссан, один из учеников Баал-Шем-Това. Его почитание было столь великим, что он был избран от Сморгоньской ешивы, где он проучился несколько лет, одним из ее двух делегатов на съезд «Комитета стран», который должен был состояться в Люблине во время предстоявшей ярмарки. Согласие на то, чтобы послать р. Иосеф-Ицхака на этот съезд было получено как от р. Ехиеля Альперина, так и от наставника р. Иосеф-Ицхака нистара р. Моше-Ниссана. Таким образом, самому р. Иосефу-Ицхаку предстояло выполнить важные поручения также и для нистарим и хассидим того времени.

Когда молодой иллуй из Чарея вернулся со съезда «Комитета стран» в Минск, его популярность еще больше возросла. Теперь знали уже, что р. Иосеф-Ицхак, дядя будущего основателя Хабада, не только великий ученый в области Торы и человек высоких достоинств, но также общественный деятель, отличающийся своей добросердечностью. Делегаты на съезд «Комитета стран» от самого Минска и ученики сморгоньской ешивы, товарищи р. Иосеф-Ицхака, которые были сыновьями минских обывателей или зятьями минских евреев, не переставали отзываться о молодом иллуе с большой похвалой. Это привело к тому, что минский раввин р. Ехиель Альперин, бывший главой слуцкой ешивы, начал приближать к себе иллуя из Чарея. Таким образом, р. Иосеф-Ицхак начал оказывать большое влияние на общественные дела Минска и области.

Приближалось время очередной ярмарки в городе Витебске, и город Минск избрал на эту ярмарку своим представителем чарейского иллуя р. Иосеф-Ицхака. В те времена повелось, что во время ярмарок съезжались в город великие талмудисты из ближайших и более дальных мест, чтобы проводить совещания по важнейшим вопросам еврейской жизни и выносить по ним соответствующие решения. В этом отношении оба города – Минск и Витебск – были как бы близнецами с динственным различием, что Минск находился больше под влиянием воспитанников слуцкой ешивы, а Витебск – сморгоньской ешивы. Вначале отказывался р. Иосеф-Ицхак, который был тогда еще неженатым, ехать в Витебск. Возможно, что он эту поездку считал помехой своей учебе. Но тайный его наставник, нистар р. Моше-Ниссан, сообщил ему от имени Баал-Шем-Това, что ему следует предпринять эту поездку; в Витебске, – так сказал Баал-Шем-Тов, – он найдет свою суженую. Мы уже знаем, что ею была Дево-ра-Лея, сиротка, дочь р. Шнеур-Залмана и праведницы Рахели.

Когда пришло время ехать в Витебск, передал его р. Моше-Ниссан нистару р. Малкиелу для сопровождения на ярмарку. Чтобы не раскрыть себя, должен был р. Малкиел выдавать себя за слугу р. Иосеф-Ицхака. В действительности задачей р. Малкиела была изучать с иллуем каббалу по программе, составленной Баал-Шем-Товом.

В Витебске устроили р. Иосеф-Ицхаку очень теплый прием, подобающий такому иллую, как р. Иосеф-Ицхаку, имя которого уже было там известно, к тому жй прибывшему к ним в качестве представителя города Минска. Зная, что он холост, начали сватать ему невесту. Но иллуй все эти сватовства отклонил.

Р. Кадиш, в доме которого проживала его племянница Девора-Лея, зарабатывавшая себе на жизнь шитьем, слышал пил пул, который р. Иосеф-Ицхак прочитал в Большой Витебской синагоге, и в его голове зародилась тут же мысль, что этот иллуй был бы подходящим женихом для его племянницы-сиротки. Но он боялся даже проговориться об этом. Девора-Лея происходила, конечно, из очень почтенной семьи и сама была редкостной девушкой во всех отношениях, но куда же ей, бедной сиротке, до такого гаона, р. Иосеф-Ицхака, гремевшего по всему еврейскому миру? Когда прошло некоторое время, и р. Кадиш узнал, что р. Иосеф-Ицхак отклонил все сделанные ему предложения, он набрался духа и поговорил об этом со своей женой Фрейдой. И в то же время он все еще не верил что есть какая-то доля вероятности довести это сватовство до счастливого конца, что иллуй согласится стать женихом Девора-Леи.

– Ему предлагали невест из богатейших домов, дочерей ученых и великих общественных деятелей, а он отказался, – поделился р. Кадиш со своей женой. – Может ли это быть, чтобы он согласился жениться на нашей Девора-Лее?

Фрейда же была того мнения, что это может все же случиться, ибо сватовство заранее определяется, как известно, Свыше. Поэтому как раз может быть, что на небесах было постановлено, что Девора-Лея является настоящей суженой иллуя. И Фрейда посоветовала мужу послать свата к р. Иосеф-Ицхаку.

– Я боюсь сделать это, пытался р. Кадиш отговориться. – Он может ведь отклонить это сватовство, а это обидит Девора-Лею.

Чтобы этого не случилось, Фрейда посоветовала послать сватом кого-нибудь из родственников, – человека, который умеет хранить тайну. Таким образом, ничего обидного для Девора-Леи не случится, даже если р. Иосеф-Ицхак не согласится с предложенным сватовством. Это останется втайне.

Р. Кадиш нашел одного родственника, человека положительного, которому можно довериться, и послал его к р. Иосеф-Ицхаку сватом; он рассказал жениху о благородном происхождении Девора-Леи и о ее сиротстве. Иллуй из Чарея сразу же почувствовал, что это, по-видимому, и есть та нареченная, которую советовал ему нистар от имени Баал-Шем-Това искать в Витебске.

В конце концов это сватовство действительно состоялось. В дни праздника Ханука состоялась помолвка, а в месяце ниссан сыграли свадьбу.

Р. Иосеф-Ицхак открыл своей невесте, что так называемый слуга его р. Малкиел является нистаром. Одновременно взял на себя р. Малкиел задачу ознакомить Девора-Лею с делом нистаров.

В это время случилось в Витебске нечто такое, что взбудоражило всю общину и всех евреев области. Воевода вызвал к себе председателя общины р. Залман-Лейба и еще троих из семи почтеннейших жителей города и задержал их. Никто не знал причины этого и что с ними случилось. В тот же день явились в дом витебского богача и благотворителя р. Авраама Сегала солдаты и забрали все его деньги и различные бумаги. Все это и самого р. Авраама они доставили в канцелярию воеводы.

Молниеносно распространилась эта новость по всему городу. Лавочники сразу же закрыли свои лавки, ремесленники отложили свою работу и все начали собираться в синагоге. Городским бет-дином было призвано все население не принимать в этот день больше пищи и приступить к чтению Теилима

Члены семей арестованных евреев прибежали к воеводе узнать, за что арестовали их мужей и отцов. Ответа они на это не получили. Воевода приказал выгнать всех членов семей арестованных, а тех женщин, которые, рыдая, не хотели уйти до тех пор, пока им не скажут, в чем тут дело, избили солдаты и сторожа. Это вызвало в городе еще большую тревогу. Такое в Витебске еще не случалось. Некоторые торговцы и ремесленники, имевшие дела с высокопоставленными правительственными чиновниками, использовали свое знакомство и пытались узнать в «высших сферах», что все это значит, но и они ничего не добились.

Было созвано собрание руководителей общины и принято решение объявить всеобщий пост и призвать лавочников и ремесленников закрыть лавки и прекратить работу. Было также решено обратиться к еврейским коммерсантам, имеющим доступ к помещикам, с просьбой попытаться через этих своих знакомых смягчить сердце воеводы. Был послан специальный человек к богатому посессору Зеев-Вольфу с просьбой прийти на помощь как и где он может попавшим в беду витебским евреям. Была также послана делегация к воеводе узнать, за что арестованы представители общины во главе с р. Авраамом Сегалом и что делается с ними сейчас. Когда в канцелярию воеводы явились члены делегации, их встретила вооруженная стража, ввела внутрь помещения и велела ждать. В комнате не было ни одной скамьи, а на окнах были решетки. Один из членов делегации захотел принести из соседней комнаты пару стульев, но оказалось, что дверь комнаты заперта. Это значило, что и они находятся под арестом.

Это нагнало на членов делегации страх. Дело пахло каким-то страшным наветом. Но в чем тут дело, никто не знал. Так что они, члены делегации, все известные общественные деятели, очутились теперь в запертой комнате и не знали, что делать.