Глава 25

Типы еврейских поселений. – Мельник, ставший городским жителем, и его зять, который в конце концов пошел по правильному пути.

Евреи поселения, где раввином был р. Бер, были простыми, но честными и бесхитростными людьми. Р. Бер очень их любил. Ему доставляли большую радость его занятия с ними Но зять мельника Залман-Лейб отравлял ему жизнь. Он шипел: р Бер – это «старый неуч», и «проповедник неучей».

В этом поселении жили два старика. Младшим из них был Иосе-портной, у которого р. Бер нанял себе комнату. Второй старик назывался Шломо-шкуродер, по прозвищу – Шломо-сирота. Его называли «сиротой», когда ему было уже за сто лет. Настоящий возраст этого старика определяли по тому, что семидесятилетний Иосе помнил себя еще мальчиком, когда Шломо было уже около сорока лет.

«Сиротой» называли Шломо потому, что в трехлетнем возрасте он остался круглым сиротой и с тех пор воспитывался у своего дяди, мясника. Когда Шломо исполнилось девять лет, привлек его дядя к работе и сделал его шкуродером. К тому времени не было еще в поселении миньяна. Евреи-хуторяне весьма мало знали о еврействе. Что касается Шломо, то он никогда не знал ни единого слова по-еврейски и вырос полным невеждой.

У Шломо не было возможности слушать хотя бы одно еврейское слово, как слушали дети других хуторян. Обычно ездили евреи-хуторяне со своими семьями в расположенные поблизости местечки проводить там «грозные дни». По крайней мере в эти дни хуторяне набирались немного еврейства. Они молились сообща; слушали моления местечкового кантора; слушали также проповеди раввина. Это касалось как взрослых хуторян, так и их детей. Шломо же был сиротой, и дядя оставлял его на время отсутствия его и семьи ходить за скотиной и сторожить дом. Поэтому Шломо почти и не слышал еврейского слова. Но, когда он подрос, он стал очень набожным. Молиться он не умел, этому он не научился уже во всю жизнь. Он научился только говорить «Мойде ани»…, «Шема Исраель…» и еще пару молитв. Он знал благословения «Амоци», «Шеакол» и т д. Позже, когда мельник Мордехай организовал в своем поселении миньян, а затем построил синагогу, приходил Шломо каждое утро в синагогу, одевал талит и тефилин и прислушивался к молитвам других. Он довольствовался тем, что произносил «Амен» и «Барух-у-уварух-Шемо». То же самое было и во время предвечерней и вечерней молитв.

Шломо ничего не ел помимо хлеба и не пил помимо воды, потому что он не знал других благословений на еду кроме «Амоци» и «Шеакол»

Иосе-портной был тоже очень простым человеком. Но он умел уже читать по-еврейски и знал наизусть все молитвы. Он знал наизусть также весь Теилим. Иосе соблюдал много мицвот. Особенно же отличался он своим гостеприимством. А что еще важнее, – он оберегал свой язык. Он ни о ком не хотел говорить плохое. Поэтому он всегда сокращал свою речь и довольствовался возможно меньшим числом произнесенных слов.

Видя благочестивость этих двух стариков, захотел р. Бер уделять им много внимания. Он хотел доставлять им радость, и пользовался для этого своими знаниями, насколько это было им доступно. Вот это и служило Залман-Лейбу поводом высмеивать р. Бера на людях, как если бы р. Бер доказал этим свое собственное невежество.

Однажды представился Залман-Лейбу подобающий случай доконать р. Бера своими придирками. К р. Беру пришли решать вопрос о кошерности коровы, зарезанной для обеспечения местных евреев мясом на субботний день. Принесли к р. Беру легкое сомнительной по кошерности коровы. После длительного исследования и рассмотрения вопроса пришел р. Бер к заключению, что мясо кошерно. Залман-Лейб уцепился за это, как за большую драгоценность. Он настаивал, что мясо трейфа. Он заявил, что р. Бер накормил евреев, – Б-же упаси! – трефной пищей, и устраивал по этому поводу скандалы. Простые евреи поселения, ничего в этих вещах не смыслившие, сильно перепугались. Они не представляли себе, что Залман-Лейб ищет только повода, к чему бы придраться, чтобы унизить р. Бера. Услышав, что Залман-Лейб настаивает на неправильном решении вопроса р. Бером, люди забеспокоились.

Залман-Лейб продолжал ссылаться на ряд авторитетных законодателей в доказательство своей правоты. Р. Бер же утверждал обратное и указал на источники, подтверждающие правильность его решения. И все же деревенские жители сильно встревожились. Они не могли решить, кто из этих двух ученых прав.

Сам р. Бер отнесся к этому случаю со всей серьезностью. Он пытался вступить с Залман-Лейбом в длительную дискуссию и доказать ему правильность своего решения. Но Залман-Лейб отвечал на все его доказательства издевкой и называл его «кормильцем трефного». Тогда послал р. Бер запрос об этом к Яновичскому раввину, показав в нем свою большую эрудицию. Основная цель запроса была удостовериться, что он не ошибся и мясо кошерно.

Чтобы успокоить Залман-Лейба, показал р. Бер ему свое письмо до его отправки. Но Залман-Лейб не пожелал даже просмотреть запрос. Он в ярости бросил письмо наземь и воскликнул, что не желает читать такие глупости.

Р. Бер отослал свой запрос в Янович и через пару дней получил ответ, подтверждающий его решение. Евреи успокоились. Они убедились, что не согрешили. Что касается Залман-Лейба, то он все еще не сдавался, и с р. Бером не помирился.

По всей видимости, пришлось бы р. Беру терпеть от Залман-Лейба и дальше. Но в следующее лето перебрался мельник в Янович и забрал туда с собою и своего зятя. Тогда только свободно вздохнул р. Бер и начал наслаждаться своим житьем на хуторе.

Мордехай купил себе в Яновиче дом на базаре и открыл там лавку по соседству с синагогой, где шамешом был р. Залман-Хаим. Мордехай начал ходить ежедневно в эту синагогу молиться и прислушиваться к тому, что читал шамеш за столом. Вскоре стал Мордехай габаем (старостой) этой синагоги. Он помогал шамешу во всей его деятельности. Зять его, Залман-Лейб, также был прихожаном этой синагоги. Теперь Залман-Лейб находился уже среди людей ученых. Ему было с кем дискутировать и он смог надлежащим образом показать свою ученость.

Шамеш р. Залман-Хаим, при посредстве которого Залман-Лейб стал зятем мельника, чувствовал к своему протеже большую привязанность. С его помощью был Залман-Лейб избран в качестве преподавателя Талмуда в синагоге, что доставило Залман-Лейбу большое удовольствие, а его тестю – не меньшую радость. Весь Янович говорил о зяте Мордехая.

Но вскоре Залман-Лейб заметил, что если его лекцию слушают 7–8 молодых человек, то к занятиям, проводимым шамешом, являются десятки, чуть ли не сотни человек, внимательно слушающих его пояснения текстов Хумаша или Мидраша. Это зажгло в душе тщеславного Залман-Лейба пламя ревности. Шамешу было невдомек, почему зять Мордехая выказывает к нему такую неприязнь. Он даже переговорил об этом с тестем Залман-Лейба; его огорчало не столько выказываемая Залман-Лейбом к нему неприязнь, сколько то, что этот его протеже оказался человеком со столь непривлекательными душевными свойствами.

Р. Залман-Хаим вообще делал упор на высокие моральные качества человека в большей степени, чем на его ученость. Потому что не знания главное, а дела. Р. Залман-Хаим чувствовал себя также несколько виноватым перед Мордехаем за то, что при его посредстве ему достался зять, ишущий почета.

Поэтому решил про себя р. Залман-Хаим действовать на Залман-Лейба в пределах возможного и добиться, чтобы он изменил свое поведение. Невзирая на то, что Залман-Лейб не скрывал своей неприязни к р. Залман-Хаиму и преследовал его, относился все же шамеш к нему с большим уважением. В своих занятиях за столом в синагоге шамеш непрестанно говорил о важности изучения Торы и неоднократно поминал Залман-Лейба добрым словом за его большую ученость и за его поучительные лекции по Талмуду в синагоге.

Это произвело на Залман-Лейба большое впечатление. Он вдруг увидел перед собою совсем нового человека, такого, который платит добром за зло. Залман-Лейб скорее ожидал, что шамеш отнесется к нему тоже враждебно. Ведь, должен же наконец почувствовать р. Залман-Хаим, что он, Залман-Лейб, относится к нему недружелюбно. И вот, оказывается, что р. Залман-Хаим выказывает к Залман-Лейбу не вражду, а большое дружелюбие. Залман-Лейбу пришлось вообще познакомиться с душевными качествами этого замечательного шамеша, и он почувствовал раскаяние.

В конце концов в душе Залман-Лейба произошло большое изменение. Р. Залман-Хаим начал оказывать на него все большее и большее воздействие. Залман-Лейб начал понимать, что одной учености еще недостаточно; что к знаниям нужно еще и хорошее поведение, душевные качества ученого человека.

С тех пор между зятем Мордехая и шамешом завязалась крепкая дружба. Шамеш р. Залман-Хаим добился этого своей добротой и терпением.