Согласие и одобрение

Прославленного раввина и хасида, человека, идущего с Творцом, известного своей святостью, нашего учителя и наставника, рабби Мешулама-Зусла из Аниополя.

Вот увидел я сочинение нашего учителя и гаона, идущего с Творцом, святого, перед которым раскрыт высокий свет Небес. Доброе дело задумал он, и явил Всевышний чудо милости своей, вложив в его сердце мысль совершить все это, чтобы указать народу Б-га его святой путь.

Поначалу не собирался он печатать свое сочинение, поскольку не таков его обычай. Но различные части его труда уже распрос­транились в народе Израиля, переписанные различными людьми многократно, что привело к чрезмерному числу ошибок и неточ­ностей. Поэтому он вынужден был отдать это сочинение в типографию.

И пробудил Всевышний дух его помощников, а именно извест­ного раввина, рабби Шалом-Шахне, сына рабби Ноаха, и извест­ного раввина, рабби Мордехая, сына рабби Шмуэля а-Леви, от­дать это сочинение в типографию в городе Славута. И за доброе это дело скажу я им «благословенны вы и дела ваши!»

Но умножилось в наши дни число печатников, которые могут причинить людям честным и преуспевшим вред и ущерб. Поэтому мы решили, давая свое согласие и одобрение, поставить условие, чтобы ни один человек не осмелился, сохрани Б-г, причинить убыток названным выше помощникам, нарушая границы их прав любым возможным образом.

Никому не разрешается печатать эту книгу в течение полных пяти лет начиная со дня, указанного ниже, не уведомив о том указанных помощников и не получив их согласие. Тот, кто прислушается к моим словам, придет к нему благословение и все добро, в котором он нуждается.

Написано мною это во имя Торы в третий день недели, когда Всевышний дважды сказал «что это хорошо», в неделю, когда читалась глава «Таво», в год 5556.

Мешулам-Зусп из Аниополя, находящийся ниже всех.

Согласие и одобрение

Прославленного раввина и хасида, человека, идущего с Творцом, известного своей святостью, нашего учителя и наставника, рабби Еуды-Лейба ha-Когена.

«Мудрость человека осветит лицо земли!»[1] Я прочитал то, что написано святой рукой составителя этой книги, нашего учителя и гаона, идущего с Творцом, того, кто так праведен и скромен. Его скрытые достоинства приобрели известность с тех пор, как он участвовал в собрании мудрых, рядом с нашим господином, наставником и учителем[2], гаоном, известным всему миру, черпающим полной мерой из колодца[3] с живой водой.

А теперь пусть возрадуется Израиль[4], ибо его святые речения присутствуют в этом сочинении, которое должно быть напечатано, чтобы указать народу Б-га его святой путь. Каждый сможет заг­лянуть в глубинный смысл того, что хотел сказать автор. А то, что известно многим, не нуждается в доказательствах (и поэтому одобрения излишни).

Однако я взялся за перо, чтобы защитить права тех, кто издал эту книгу и предупредить, чтобы никто посторонний не осмелился напечатать ее в течение пяти лет, начиная со дня, указанного ниже. Тот, кто прислушается к моим словам, придет к нему благословение и все добро, в котором он нуждается.

Написано мною это во имя Торы в третий день недели, в которую читалась глава «Таво», в год 5556.

Еуда-Лейб ha—Koheн

Мы согласны и одобряем…

Жанр «аскама», т.е. согласие на выход в свет новой книги, очень популярен в еврейской книжной традиции. В отличие от современных предисловий, носящих часто формальный характер, «аскама» свидетельствует, что написавший ее тщательно ознако­мился с содержанием публикуемого труда, не нашел в нем изъ­янов и разделяет позицию автора.

Составитель первой «аскамы», рабби Зусия из Аниополя, при­надлежал, как и автор Тании, к «хеврайя кадиша», братству молодых праведников, ставших учениками преемника Бешта, рабби Довбера, известного как Магид[5] из Межерич. Рабби Зусия имел облик простака и неудачника, отстающего в своей учености от других участников святого братства. Это не было маской. Рабби Зусия считал, что именно через простое и искреннее служение, на уровне «Шма, Исраэль» и «Алеф-Бейс», можно приблизиться к Творцу и познать глубочайшие тайны Торы. Сам он был тоже причастен к этим тайнам, что открывалось помимо его воли и ненароком.

Однажды он пришел к своему товарищу, рабби Шмелке из Никольсбурга, и попросил:

— Пусть поучит меня господин мой Торе.

— Какой раздел ты хочешь учить? — спросил рабби Шмелке.

— О, Зусия большой ам ha-арец, — выразился о себе в третьем лице проситель. — Нужно начать с чего-нибудь простого, например, с Мишны…

— Хорошо, — согласился рабби Шмелке, — давай возьмем пер­вую мишну в трактате Брахот: «Меэйматай» — с какого временен можно читать вечером молитву «Шма»…

Рабби Зусия побледнел, упал на пол и вскричал в великом страхе:

— Да кто сказал вам, что «Меэйматай» означает «с какого времени»?! «Меэйматай» значит «ме-эйма», в страхе и трепете перед Творцом нужно говорить «Шма, Исраэль…»

Рабби Шмелке вздохнул и развел руками:

— Ладно, учи так, как ты привык…

Но рабби Зусия удивлял товарищей не только своим страхом перед Небом. Однажды Алтер Ребе и рабби Авраам «Малах», сын Магида, не смогли понять какое-то место в трудах Рамбама. Когда рабби Зусия узнал об этом, он взял лист бумаги и гусиное перо, скромно сел в уголочке и начал быстро писать. Через какое-то время он представил товарищам длинный ряд «марэ мекомот» — ссылок на различные места в Торе, относившихся к этой проблеме. Они воспользовались этим списком и, к удив­лению своему, обнаружили, что непонятное стало понятным. Поэтому совсем недаром в начале «аскама» рабби Зусия име­нуется «известным раввином».

Текст его «Согласия и одобрения» наполнен эпитетами, при­вычными для той эпохи. Рабби Зусия хорошо понимал, как пи­сать, чтобы тысячи и тысячи евреев прочли и приняли твое послание. Да, его язык понятен, но отнюдь не прост. Например, это выражение, «аспаклярия ha-меира», которую мы перевели как «высокий свет Небес». Говорится, что из всех пророков только для Моше-рабейну небеса не только раскрывались, но и светили, т.е. ему были совершенно ясны проявления Воли Творца. Говоря так об Алтер Ребе, рабби Зусия дает нам понять, что высокие и сложные предметы, о которых написано в Тании, были для ее автора так же ясны, как и для первого из пророков…

Автор «согласия и одобрения» упоминает и более житейские детали. Рассуждения Алтер Ребе на темы хасидизма записывались в отдельные тетради-«контресим», и затем переписывались, пе­реходя из рук в руки, переезжая из города в город. При этом какие-то предложения и мысли пропадали, или, наоборот, добав­лялись «от себя». Этим объясняется необходимость издать про­веренный и единый для всех текст Тании.

Рабби Зусия также предостерегает против «асагат гвуль» — залезания в чужие границы, т.е. чтобы не были нарушены права издателей, рассчитывавших покрыть свои затраты на печатание книги. Его запрет выглядит достаточно либерально — преимущественное право на издание Тании сохраняется за ними всего лишь на пять лет…

Составитель второй «аскамы», рабби Еуда-Лейб ha-Коген, тоже проживал в местечке Аниополь. (Поистине, алмазная рос­сыпь мудрецов!) Как и рабби Зусия, он принадлежал к числу доверенных учеников Магида.

Когда «святое братство» (так назывались ученики Магида) собиралось на миньян, он обычно был «шалиах цибур» — ведущий общую молитву. На это было три причины. Во-первых, рабби Еуда-Лейб имел «голос льва». Во-вторых, напев и тон его молит­вы был необычайно приятен и обладал способностью «смягчать суды», т.е. рассеивать тяжелые приговоры, вынесенные на не­бесах. Как любил говорить рабби Еуда, «мой голос любят Навер­ху». В-третьих, пропевая слова молитвы, он успевал передумать все «каванот», мысли для медитации, связанные с каждым из ее отрывков.

Рабби Еуда-Лейб был знатоком «хохмат нистар», тайной муд­рости. Он составил свод комментариев к Пятикнижию под назва­нием «Ор гануз», «Скрытый свет».

Именно благодаря глубоким познаниям в Кабале, рабби Еуда-Лейб пришел в восторг, читая текст Тании, присланный ему для «согласия и одобрения». В его доме уже всё спали, когда он выбежал на улицу, чтобы поделиться с рабби Зусией своими чувствами. А тот уже спешил ему навстречу… Два мудреца про­вели в беседе всю ночь, имея под ногами грязь местечка, а над головой — бездонное небо со всеми его тайнами.