Человек, стоявший отдельно

СУЗАН Э. ГАНДЕЛЬМАН

Как известно из Талмуда, рабби Элиэзер, находясь на смертном одре, сложил обе руки на груди и сказал своим ученикам: – Горе вам. Мои две руки подобны двум свиткам Торы, которые свернули и сложили. Многое из Торы я узнал и многому научил вас. Многое из Торы я выучил, но не усвоил от моих учителей даже того, что может собака вылакать из моря. Многое из Торы я передал своим ученикам, но усвоенное ими составляет лишь каплю чернил на кончике пера, которое обмакнули в чернильницу.

Я начала с этого рассказа, так как чувствую полную бесплодность своих попыток передать, кем и чем был Любавичский Ребе, что он значил для меня. Если бы не он, я не была бы той еврейской женщиной, какой являюсь. Однако все, что я способна сказать о нем, выразить, подобно нескольким каплям воды, которые ничего не говорят о шири и силе моря, о жизни, происходящей в нем. Но даже несколько капель воды могут оживить страдающего от жажды человека.

Вся жизнь Ребе была посвящена возрождению еврейства. Он стремился вдохнуть в еврейский народ жизненные силы, соединить его с животворными источниками, с Б-гом и Торой.

Я думаю, что никто из нас никогда не сможет до конца понять и описать истинное величие Ребе. Это был человек иного масштаба. С одной стороны, его жизнь была целиком отдана еврейскому народу. Ему была хорошо знакома жизнь сотен тысяч людей, с которыми он беседовал, многие писали ему. Люди советовались с ним по самым сокровенным вопросам. В то же время это был человек, стоявший особняком. Я вспоминаю несколько случаев из моего общения с Ребе. Надеюсь, их описание может открыть нечто существенное, целостное.

Я выросла в пригороде Чикаго в 50-е годы, типичная ассимилированная американка третьего поколения. Как и большинство моих сверстников, я не желала посещать воскресную школу и синагогу, к которой принадлежала моя семья, не могла видеть ничего подлинного или привлекательного в казавшихся рассчитанными на внешний эффект обрядах. Быть евреем значило переживать смутно ощущаемые неудобства и растерянность. И это не препятствовало погружению в нееврейскую культуру, окружавшую и захватывающую нас.

Какая сила вытащила меня из глубокого голуса (изгнания), в котором я жила, не с точки зрения географии, а интеллектуально, духовно, эмоционально? Тора обещает освобождение, возврат всех евреев из голуса. Но Любавичский Ребе не мог спокойно ждать этого избавления. Он добирался до каждого еврея, где бы он ни находился, в самых отдаленных уголках земли. Я думаю, это было вызвано и тем, что Ребе чувствовал боль каждого еврея и всего еврейского народа в каждый момент изгнания, он видел, что искры Б-жественного откровения ждут, чтобы их обнаружили.

Ребе дошел и до меня, помог мне покинуть место моего изгнания. В конце 60-х годов, когда многие мои сверстники выражали протест в экстремистских формах, Ребе понял нас. Он понял, что источником нашего беспокойства является духовная неудовлетворенность. Чувствуя нашу боль, нашу жажду перемен, он послал к нам своих лучших хасидов, чтобы организовать Дома Хабад, чтобы обучать нас, жить с нами. Под руководством Ребе была создана необычная сеть учреждений Хабад от Гонконга до Катманду и Парижа. Он смотрел на нас не только как на плоды развития Америки второй половины XX века, но и в свете вечности еврейского народа. Мы были и князьями, и пророками, и мудрецами. Каждый представлял собой члена царской семьи, эмиссара и отражение Б-га в этом мире.

Вероятно, именно это имеют в виду наши мудрецы, когда говорят о душе цадика, которая включает в себя все. Душа Ребе понимала печаль и радость каждого еврея, была связана с этими чувствами, чему он учил и своих хасидов. Он призывал каждого из них нести ответственность за весь еврейский народ, любить каждого еврея, доходить до него. Он побуждал евреев осознавать свое величие, свою святость. Вспоминал о тех, кто был забыт всеми, посылал своих эмиссаров разыскивать, утешать и поддерживать евреев в небольших городах от Аляски до Австралии, доходил до тех, кто был покинут всеми, до наркоманов, заключенных, членов культовых организаций.

Впервые я встретилась с Ребе в Доме Хабад при университете штата Нью-Йорк в Буффало, где я училась в аспирантуре. Затем провела шесть месяцев в Любавичском центре в Бруклине, недалеко от резиденции Ребе. К тому времени, когда я сюда попала, в 1976 году, частные аудиенции у Ребе стали весьма ограниченными. Когда он был моложе, его встречи с людьми длились ночи напролет. При мне, ему было тогда уже больше 70 лет, он встречался с посетителями «только» до полуночи или до часа ночи. У меня было много небольших встреч с ним, и я получала ответы на свои письма, а также комментарии к своим очеркам.

Все говорят о глазах Ребе, глубине и проницательности его взгляда. В его присутствии каждый сразу же чувствует себя чище, правдивее, ближе к Б-гу. Моя мать, обеспокоенная моим присоединением к хасидам, приехала в Бруклин навестить меня. В день, когда она должна была возвращаться к себе домой, я повела ее в небольшое помещение рядом с канцелярией Ребе. Сюда обычно приходили люди, которые собирались куда-то ехать по своим делам. Направляясь через это помещение на полуденную молитву со студентами ешивы, Ребе благословлял будущих «путешественников». Поровнявшись с моей матерью, он взглянул на нее и тихо сказал на идише своим ласкающим слух голосом: «форт гезунтерэйт» («поезжайте благополучно», буквально – здоровой). Мама разрыдалась.

– Я не знаю, почему… я не знаю, почему плачу, – недоумевала она. – Я вовсе не опечалена.

Что-то во взгляде и голосе Ребе проникло в глубину ее сердца.

Примерно то же произошло с моей подругой, светской, радикально настроенной феминисткой, присутствовавшей вместе со мной на встрече Ребе с еврейскими женщинами. Очутившись рядом с ним, она ничего не могла поделать с собой – слезы текли из ее глаз, из какой-то неведомой ей самой глубины.

– Он смотрит так, – объясняла она, – как, по моим представлениям, должен был смотреть Моисей.

На первых порах я весьма энергично боролась со спорными вопросами иудаизма и феминизма. В тот период мной была написана статья «Три шага назад еврейской женщины?» для женского журнала Любавичского Движения «Ди Идише Гейм» («Еврейский Дом»), скромного издания на идише и английском языке. До того как статья была опубликована, мне пришлось обратиться к Ребе с просьбой дать благословение моему больному дяде. Надо сказать, что Ребе получал около 400 писем в день, лично их читал и отвечал на них. Возможно, столько же телефонных звонков с различными вопросами и просьбами о благословении поступало к нему из всех уголков мира. Непостижимо, как он справлялся с этим потоком, где брал для этого время и силы, особенно если учесть его занятость другой ответственной деятельностью.

Секретарь Ребе прочитал мне по телефону ответ Ребе на мое письмо. Он обещал произнести специальную молитву для моего дяди и, кроме того, сообщил, что получил удовольствие от моей статьи для журнала «Ди Идише Гейм». Я очень удивилась: как мог Ребе знать о статье, которая еще не была опубликована? Внес ясность редактор журнала. Дело в том, что Ребе очень серьезно относится к проблемам еврейских женщин и находит время читать все статьи для этого журнала, делать к ним замечания, даже править некоторые материалы. Впоследствии я написала для журнала несколько статей, а редактор любезно возвращал мне рукописи с пометками и исправлениями Ребе.

Будучи профессором английского языка, преподавателем университета, я была поражена тем, как Ребе редактирует мой английский. (Известно, что он свободно читал и говорил на многих языках.) Он не только углублял концепции Торы, но и тщательно вникал во все подробности, убирал все лишнее, даже вносил поправки в мою орфографию и синтаксис. Я бы хотела обладать такой способностью исправлять работы своих студентов, какой мои рукописи.

Ребе поддерживал с еврейскими женщинами особые отношения. Он часто выступал перед ними на специальных собраниях, где говорил об их величии, о необходимости глубоко и всесторонне изучать Тору. Он посылал их с миссиями по всему свету, руководил кампаниями по выполнению мицвойс, относящихся к женщине. Он парадоксальным видеть великого цадика в окружении всей этой ожесточенности, нищеты и безнадежности.

Ребе отказался покинуть этот район, когда он изменился. Это соответствовало его отказу оставить любого еврея, кого бы то ни было, отказу поддаваться страху, соответствовало принципу месирас нефеш, самопожертвования ради еврейского народа, любви к нему, чему он учил своих последователей.

И это являлось подтверждением одного из важнейших принципов хасидской философии: «Каждый спуск делается с целью восхождения»… после преодоления тьмы приходит самый яркий свет. Ребе часто говорил, что мы живем в эру «удвоенной и еще раз удвоенной темноты», то есть такой глубокой темноты, когда перестаешь воспринимать ее как темноту вообще. Сам Ребе являлся лучом света в этой темноте… И остается им до сих пор.

В Талмуде сказано: «Цадикам нет покоя ни в этом мире, ни на том свете», ибо «они идут от силы к силе». Даже там они прилагают большие усилия и достигают еще более высоких уровней. В 1950 году, сразу же после кончины своего тестя, предыдущего Любавичского Ребе, Ребе выступал с волнующими беседами, в которых говорил о значении произошедшего. Он цитировал положения из Зогара о том, что «цадик, который возвращает Б-гу свою душу, может присутствовать во всех мирах в большей степени, ‘чем при жизни». В хасидской философии жизнь цадика рассматривается не как физическая, а как духовная жизнь, состоящая из веры, благоговения и любви. И после смерти его душа больше не связана с ограничениями физического тела – она связана со всем миром новыми и различными способами. Ребе объяснял, почему он не использует применительно к своему тестю обычное выражение «благословенной памяти». Активизация памяти уместна в случае отдаленных событий, когда существует опасность, что они будут забыты. Что касается его тестя, предыдущего Любавичского Ребе, который близок нашему миру, связан с ним и не может быть забыт, то нет необходимости призывать его помнить.

Ребе не будет забыт. Я убеждена, что и теперь, после своей кончины, он продолжает защищать мир, продолжает страстно желать избавления евреев и делает все для этого.