Еврейские вопросы

16/8/2002

Ки тейцей

ЕВРЕЙСКИЕ ВОПРОСЫ

Это не опечатка.

Действительно, нам хорошо знаком оборот «еврейский вопрос». Кто только его не решал в страшном двадцатом веке, от большевиков («Евреи у нас есть, а вопроса нет») до нацистов в Ванзее.

Но сегодня речь о еврейских вопросах, как форме национального самосознания.

Выступая перед учеными Новосибирского Академгородка, р. А. Штензальи сказал: «В арабском семьдесят слов служат названием льва и более ста — верблюда. У эскимосов десятки слов для обозначения снега.

А в Талмуде — десятки слов, которые передают различные оттенки понятия «вопрос».

Одно слово означает «легкий вопрос», другое — «сложный», есть особое слово для вопроса, порожденного противоречием двух понятий, и свое — для вопроса, вызванного несоответствием текста законам логики.

Из лексики арабского языка легко заключить, что арабы живут в месте, где много верблюдов, а из языка эскимосов — что они обитают в снегах. Так где же жили те, кто создавал Талмуд? Вероятно, в мире, где вопросов гораздо больше, чем ответов, где вопросы являются основой существования. Это странно, мы привыкли считать, что религия отвечает на все вопросы — и заданные, и не заданные. Религия знает, а не сомневается, вещает, а не вопрошает.

Философы науки говорят, что время от времени она нуждается в пересмотре исходных позиций. Для того, чтобы открыть новое поле исследований, необходимо задаться новыми вопросами.

Если вопросы кардинально не обновляются, наука начинает топтаться на месте. Кто-то так подытожил современные тенденции в развитии науки: «Мы знаем все больше и больше о все меньшем и меньшем, так что в конце концов обретем полное знание ни о чем».

В определенном смысле можно сказать, что теория относительности Эйнштейна родилась потому, что природа наделила ее автора хорошей головой, но не дала ему прагматичного здравого смысла. Будь Эйнштейн практичнее, он не стал бы задавать те наивные вопросы, которые задал. Он обладал способностью задавать «детские» вопросы, ответы на которые известны каждому и которые никто из взрослых уже давно не задает.

В талмудической литературе существует идиома ипха мистабра. Ее значение приблизительно таково: всматриваясь в предмет исследования, я прихожу к выводу, что его, в сущности, следует перевернуть с головы на ноги, ибо вопрос на самом деле является ответом, а ответ — вопросом».

Месяц элул — хорошее время для новых вопросов, еврейских вопросов, наивных и даже, кажется, неуместных.

В книге «Эйха мы находим удивительную фразу «Вновь каждое утро, велика верность (или вера) Твоя». А в «Песикта Зута» Мудрецы поясняют: «…чтобы были для тебя (слова Торы) внове каждое утро. Только так будет множится вера».

Люди, ничего не знающие об иудаизме часто говорят нам: «Вам, верующим, хорошо, у вас на все есть ответ». Трудно сказать что-либо более ошибочное об иудаизме. Скорее уж у нас на все есть вопрос.

И в этом ремесле — задавать вопросы — нет нам равных. И нет для нас табу. Седой раввин, проведший над Талмудом полвека, просыпается с вопросом: правильно ли я живу? И не важно, что ученики его учеников уже раввинствуют по всему миру. Он задает вопросы снова и снова, а если остаются одни ответы — дело его плохо.

А табу нет и в самом деле: можно сомневаться в правоте Всевышнего, можно даже вызвать Его на суд Торы.

Можно и нужно задавать вопросы. Они — живая вода души, они, тот материал, из которого строится наше знание и наша вера.

А как же то, что имя нашему народу: мааминим бней мааминим (верующие, сыны верующих)? Нет здесь никакого противоречия: верующий и бездумно всему верящий — не только не одно и то же, но, скорее, антонимы.

Наша вера не статична и безмолвна, как «святая простота» в иных религиях. Наша вера построена вечной еврейской готовности начать снова, продумать заново, спросить по-новому. И хотя тшува означает ответ, путь к ней лежит через вопросы.