Эпоха Амораев

ОТ МИШНЫ ДО НАШИХ ДНЕЙ

Глава первая

ЭПОХА АМОРАЕВ

История, историческое развитие — не просто ряд случайных событий, который всегда можно упорядочить, расположив его неким образом на оси времени. Связь между событиями — не всегда функция времени; она подчинена некоторой внутренней закономерности. События свершаются и проходят — закономерность, скрытая под поверхностью событий, остается. Но настают новые времена — и закономерность меняется, подчиняясь каким-то своим, более глубинным причинам. Смена этих закономерностей называется сменой эпох. Историографы издавна научились различать разные исторические эпохи. На границах эпох меняется внутренний механизм событий. Угадать эти границы-вехи сложно. Переходы в истории из одной эпохи в другую всегда плавны, размыты. Если они видны, то в лучшем случае ретроактивно, с расстояния времени, в перспективе взгляда, брошенного назад. Нет истории без эпох.

Все сказанное верно и по отношению к истории Устной Торы. Мы познакомились с эпохой Мишны. То был период танаев. Начинается период амораев. Принято считать, что границей между двумя периодами служит дата записи Мишны и смерти раби Йеуды Анаси — где-то между 190 и 200 гг. до н. э. Какие изменения происходят в это пограничное время? Отметим три из них, — из тех, что, как говорится, бросаются в глаза:

1) Мишна записана. Ее решения, принятые на основе старых споров, безоговорочно признаны народом Израиля. Никто из мудрецов последующих поколений не оспаривает мнение Мишны. Причем не оспаривает не только в той ее части, которую мы назвали «основой Мишны» (полученной по традиции с Синая), но также и в области решений спорных вопросов, принятых раби Йеудой Анаси и его товарищами.

2) Центр жизни еврейского народа, а значит, и центр изучения Торы постепенно перемещается из Эрец Исраэль в Вавилонию.

3) Меняется титул мудрецов: теперь их, за некоторым исключением, величают не раби, как раньше, а рае (звание, принятое в Вавилонии). Сами мудрецы называются амораями (в единственном числе — амора), в отличие от танаев (тана, учитель).

Впрочем, вряд ли именно эти внешние изменения знаменуют приход новой эпохи. Здесь не хватает чего-то более главного, сущностного, определяющего. Действительно, Мишна уже записана, с этим никто не спорит, но изучение Торы ведется по-прежнему устно. Мишну заучивают наизусть в том окончательном виде, который придал ей раби Йеуда Анаси. Однако параллельно с заучиванием текста Мишны учат еще и ее развернутое объяснение. Если бы мы могли посетить урок в ешиве старого типа — до того как Мишна была записана, — а потом заглянуть в ешиву после составления Мишны, то вряд ли обнаружили бы какие-нибудь серьезные, принципиальные изменения.

Да и сам по себе отказ от споров с отредактированной Мишной тоже не может рассматриваться как «водораздел» эпох. Подобное явление наблюдалось и в предыдущих поколениях, не оспаривавших (за небольшим исключением) традицию своих учителей, но споривших друг с другом о значении того, как понимать сказанное учителями.

Главное отличие между предыдущей эпохой танаев и последующей эпохой амораев — в другом. В эпоху танаев духовное руководство еврейским народом осуществлялось через институт мудрецов Торы, причем в центре всего стоял Наси Исраэль, глава народа (не связанный с аппаратом царской власти). На эту должность со времен Илеля избирались его прямые потомки. Такова была привилегия рода Илеля, об этом мы говорили в первой части нашей книги. При Наси всегда была центральная ешива, или, как ее впоследствии называли на арамейском языке, метивта.

Метивта не была просто учебным заведением. В ней наряду с учениками «сидели у ног» Наси крупнейшие мудрецы Торы из всех общин, разбросанных по всему тогдашнему свету. Большую часть года авторитеты Торы жили в своих городах, многие занимались ремеслами, параллельно обучая Торе своих учеников. Некоторые из них имели собственные ешивы. Но в установленное время все съезжались на своего рода «сессии», «съезды» — туда, где находился Наси Исраэль. И начиналась «битва» (не зря в Талмуде мудрецы, вступившие в спор, названы «щитоносцами», бойцами на поле брани). Жаркие дискуссии велись по любому вопросу — пока не выяснялась истина. Подобные съезды являлись высшими, единственными авторитетами в вопросах алахи. Сам факт, что мудрецы собирались у признанного всем народом Наси Исраэль, свидетельствует о том, что их собрания фактически заменили упраздненный римской администрацией Верховный суд (Бейт Дин Агадоль). Только в центральной метивте можно было принимать постановления, обязательные для всего народа. Все законы мидерабанан (гзерот и таканот) были утверждены именно здесь, а потому приобрели статус обязательных для любого еврея, где бы он ни находился. Так вот — о главном отличии между эпохами танаев и амораев: начиная с некоторого времени центральная метивта при дворе Наси Исраэль прекращает существование, и как результат — уже не принимаются постановления, обязательные для всего народа.

Как и почему это произошло? Уже не раз упоминалось, что пост Наси Исраэль не имел никакой политической силы. Не имел он и алахической основы, — в отличие, скажем, от поста первосвященника во времена Иерусалимского храма. Авторитет Наси опирался исключительно на величие личности человека, занимавшего этот пост. Мудрость и колоссальные познания в Торе в совокупности с чертами вождя были причиной того, что его не только слушал весь народ, но вокруг него группировались и все мудрецы Торы. На протяжении семи поколений «династия» Илеля выдвигала из своей среды вождей именно такого масштаба — все они с успехом занимали пост Наси. Так продолжалось и после смерти раби Йеуды Анаси, когда его место занял внук, известный под именем раби Йеуда Несиа. И только после него «золотая жила» истощилась: потомки последнего уже не были крупными авторитетами в Торе, а потому не могли собрать вокруг себя мудрецов.

Центральная метивта исчезла. Но вместо нее в разных местах возникли частные метивты, куда время от времени съезжались мудрецы. Впрочем, их съезды не носили общенародного характера, поскольку не были связаны с домом Наси и не собирали воедино всех мудрецов поколения. С другой стороны, не могло быть и речи о том, чтобы выбрать Наси не из потомков Илеля, который смог бы объединить вокруг себя все силы.

Итак, мы нащупали тот болевой нерв, который определял смену эпох, — наличие единого центра. Начинается новый период истории Устной Торы, когда главного центра, из которого ведется духовное руководство народом, больше не существует. Поэтому истинным началом периода амораев следует считать не год смерти раби Йеуды Анаси и не те несколько лет, что прошли после этой смерти. «Водоразделом эпох» была смерть его внука, наступившая в 230 году. До того, на протяжении целого поколения, все шло как обычно, как раньше: мудрецы съезжались к Наси для обсуждения важнейших вопросов, принимались общие постановления, дошедшие до нас в виде устной традиции со слов последующих поколений, но в текст Мишны их не внесли (кроме, пожалуй, одного — разрешения употреблять в пищу масло нееврея; что раньше было запрещено так же, как хлеб и вино нееврея).

* * *

Процесс записи Устной Торы, начатый раби Йеудой Анаси, на Мишне не закончился. Дело в том, что с самых древних времен параллельно Мишне с ее лаконичными формулировками так же устно изучался еще один сборник — Тосефта, что значит «дополнения». По содержанию этот сборник, разделенный на те же разделы и трактаты, что и Мишна, полностью соответствовал своему названию, т. е. дополнял сказанное в Мишне мнениями других мудрецов или кратким изложением прений между ними. Впервые Тосефта была записана после смерти раби Йеуды Анаси.

Стремление к лаконизму в записи Мишны неизбежно предполагало в качестве дополнения солидный объем устной информации. Разъяснение текста, расширение или сужение его смысла, раскрытие специфических терминов, — все это мудрецы Мишны передавали своим ученикам по-прежнему устно. В свою очередь, их ученики, первые амораи, передавали полученные добавочные знания следующему поколению как общепринятую традицию понимания Мишны. Крупнейшие мудрецы того поколения -вавилоняне раби Хия и раби Ошая — совершили титаническую работу по упорядочению этой сопровождающей Мишну информации: они собрали вместе все объяснения, сравнили их, выверили, очистив от всего наносного и неверного, и установили точные формулировки, которые с тех пор полагалось заучивать наизусть. Полный свод этих формулировок получил название Барайта, что по-арамейски значит «Внешняя» (т. е. сведения, внешние по отношению к Мишне).

Приведем пример одной такой барайты из сборника раби Хии. Текст первой мишны в трактате Брахот, известный с самых древних времен, гласит: «Начиная с какого часа можно читать вечернюю молитву Шма? — С момента, когда коэны-священники (очистившись от ту-мы) идут есть труму». Этот текст был составлен еще во времена существования Храма, когда любой человек, наблюдая за коэнами, мог определить начало чтения вечерней молитвы. Раби Йеуда Анаси ничего не изменил в традиционном тексте Мишны, — хотя в его дни Храм уже лежал в развалинах и коэны уже не ели труму. Так что необходимо было указать другой, применимый на практике, признак начала чтения вечернего Шма. Именно на такие признаки указывает барайта, составленная раби Хией: «Час, когда бедняк садится за свой скудный ужин или когда на небе появляются звезды».

Мишна, Тосефта и Барайта — колоссальный духовный багаж, собранный в Эрец Исраэль и приготовленный нашими мудрецами к двухтысячелетнему изгнанию (галуту), к долгому путешествию сквозь человеческую историю, в которое предстояло отправиться сыновьям Израиля. Мудрецы вовремя поняли, что галут уже начался. И начался давно, хотя значительная часть народа все еще находилась в Эрец Исраэль. С тех пор как был разрушен Первый Иерусалимский храм, евреи успели вкусить «прелести» заграничной жизни — в Вавилоне, в первом галуте. Через семьдесят лет часть народа вернулась. Многие тогда наивно полагали, что вернулись они окончательно, однако впоследствии выяснилось, что возвращение было неполным. Оно явилось как бы остановкой на долгом пути — временное возвращение домой, чтобы собрать багаж и выехать на новое место жительства. Теперь уже надолго.

К середине третьего века «багаж» был готов, а потому «выезд» больше не откладывался: евреи массами покидали Эрец Исраэль, переселяясь сначала в Вавилонию, а затем и в другие страны. И что за «багаж» они брали с собой? Мишну, Барайту и Тосефту, записанные на Святой земле. Впрочем, это у нас, на бумаге, все совершалось быстро и стремительно. На самом деле, процесс затянулся надолго, на десятилетия. Хотя центр Торы после смерти раби Йеуды Несиа переместился в Вавилонию, еще несколько поколений видных амораев продолжали жить в Эрец Исраэль. Поэтому, несмотря на то что, восстанавливая нашу цепочку поколений, мы должны немедленно проститься с «израильскими» амораями и отправиться на Восток, в Междуречье, за амораями «вавилонскими», посвятим «израильским» хотя бы несколько строк, — они того заслуживают.

Самой яркой фигурой среди амораев Эрец Исраэль был раби Йоханан. В юности он учился в метивте раби Йеуды Анаси, затем у раби Яная. Став крупнейшим мудрецом своего времени, он основал в Тверии свою ешиву, построенную наподобие метивты раби Йеуды Анаси. В ней учились все авторитеты двух следующих поколений. Стоит отметить, что благодаря своему долголетию раби Йоханан стал связующим звеном не двух, а целых четырех поколений. Умер он в 279 году. Его ученики собрали все традиции изучения Мишны за последние десятилетия и записали их. Так родился Иерусалимский Талмуд.

Приведем несколько эпизодов из биографии раби Йоханана. Талмуд рассказывает, что он успокаивал безутешных родителей, потерявших своих детей, тем, что показывал им маленькую косточку (то был детский молочный зуб). «Вот кость моего десятого сына», — говорил он, объясняя, что их горе не самое страшное. Десять сыновей умерли при нем, и он собственноручно похоронил их всех. Причем, хороня своих детей, думал не только о своем горе, но и о том, как утешить других.

Правой рукой раби Йоханана был Реш-Лакиш (раби Шимон бен Лакиш), о котором известно, что в молодые годы он, сбившись с пути, бросил учебу и опустился до того, что встал во главе шайки грабителей. В Талмуде приведен рассказ, как он вернулся к Торе (см. Бава Меция 54а). Однажды Реш-Лакиш увидел раби Йоханана, купающегося в Иордане. Демонстрируя свою удаль, Реш-Лакиш одним махом перепрыгнул через реку. Раби Йоха-нан взглянул на него и восхищенно сказал: «Такую бы силу Торе!» На что Реш-Лакиш ответил, посмотрев на раби Йоханана: «Такую бы красоту женщинам!» (И действительно, раби Йоханан отличался необыкновенной, поразительной красотой.) Между ними завязался разговор. Кончилось тем, что раби Йоханан предложил своему новому знакомому: «Моя сестра красивей меня. Если пойдешь учиться, получишь ее в жены». Задумавшись над предложением, Реш-Лакиш в конце концов принял его и, вспомнив юность, засел за учебу, а вскоре справил и свадьбу с сестрой раби Йоханана. Он действительно обладал колоссальной силой. Не только физической, но и духовной. А потому настолько выдвинулся среди всех учеников, что раби Йоханан стал заниматься с ним один на один, в хевруте, в паре, когда два человека вдвоем разбирают изучаемый материал. (Такой метод изучения сохранился и в наши дни. Зайдите в любую ешиву. Если вы попали не на общий урок, то обратите внимание — все сидят, разбившись на пары, друг против друга, перед каждым свой том Талмуда, изучают, спорят один с другим, возражают, совместно ищут ответы на поставленные вопросы, ответы порождают новые вопросы, и так, пока тема не прояснится, а знания будут усвоены.)

Так, вместе учась, дожили раби Йоханан и Реш-Лакиш до преклонных лет. Но закончилось все трагически. Однажды во время обсуждения вопроса о том, что является окончательной стадией изготовления мечей, ножей и кинжалов, Реш-Лакиш сказал, что только отшлифованное оружие можно считать годным к употреблению. Раби Йоханан полагал, что нож готов раньше — в тот момент, когда его кладут в печь, — но тут же отказался от своих соображений, не без иронии подчеркнув, что мнение «специалиста» всегда предпочтительней. Реш-Лакиш взорвался: «Когда я был разбойником, меня тоже звали раби — как и здесь! В конечном счете, чем ты мне помог?» Этим он хотел сказать, что Торе учился еще до встречи со своим наставником, т. е. знание законов об изготовлении режущих и колющих предметов приобретено им до присоединения к шайке разбойников; ведь и они называли его за ученость «раби», — т. е. он не пришел к ним пустой как белый лист бумаги, он учился в детстве! Но раби Йоханан понял слова Реш-Лакиша буквально: «Чем я помог тебе?! Тем, что приблизил к Б-гу!» Последствия его обиды на «неблагодарного» ученика были самыми трагическими: Реш-Лакиш заболел и вскоре умер. Раби Йоханан тяжело переживал его смерть, не без причины считая себя причастным к столь ранней кончине друга и любимого ученика. Ничего не поделаешь, такова реальность: боль оскорбленного мудреца — сила, действующая в мире не менее объективно, чем физические законы природы.

После смерти Реш-Лакиша безутешный раби Йоханан не мог больше ни с кем учиться. Ему предложили в качестве хевруты одного из самых блестящих учеников того времени, раби Элазара. Но это мало помогло. На каждое заявление учителя раби Элазар приводил удачные ссылки из Мишны и Барайты, подтверждая его правоту, что без конца раздражало раби Йоханана. «Разве ты можешь заменить Реш-Лакиша? — воскликнул однажды он с горечью. — Когда я, бывало, говорил что-нибудь, Реш-Лакиш приводил мне 24 возражения, а я давал на них 24 ответа. Таким образом прояснялись все вопросы. Ты же приводишь мне не возражения, а доказательства! Разве я сам не знаю, что прав?»

Горю раби Йоханана не было предела. В конце концов он потерял рассудок. Положение с каждым днем ухудшалось, его убивала тоска по другу. Ученики раби молились, чтобы смерть избавила его от страданий. И Б-г внял их молитвам.

Некоторые комментаторы Талмуда спрашивают, почему мудрецы не молились, чтобы рассудок вернулся к их учителю, и отвечают: без Реш-Лакиша раби Йоханан потерял всякий вкус к занятиям Торой, а значит, и к самой жизни. Даже если бы рассудок чудом вернулся к нему, он неизбежно снова впал бы в депрессию. Ему нужен был живой Реш-Лакиш…

Еще при жизни раби Йоханана положение евреев в Эрец Исраэль резко ухудшается. Многочисленные войны между римлянами и персами, а также вооруженные конфликты между командирами римских легионов, расквартированных в Сирийской провинции, тяжелым бременем ложатся на плечи населения, которое обязано снабжать провиантом воюющие армии. Налоги растут, страна подвергается систематическому ограблению. После смерти раби Йоханана добавляется новая беда. Очередной римский император, Константин, начинает потакать христианам и затем признает их веру в качестве государственной религии Империи. Под покровительством Константина в 325 году проводится Никейский собор, на котором приняты основные церковные положения («символы веры») и окончательно оформлено отделение христиан от иудаизма. Порвав всякую связь со средой, из которой она вышла, «религия любви и всепрощения» в первую очередь начинает проповедовать ненависть к евреям. В качестве официальной и единственно законной идеологии Рима, известного в былые годы своим полным безразличием ко всем верованиям и религиям, христианство пытается повсеместно насаждать религиозную нетерпимость. Очень быстро оно добивается первых политических успехов: евреи, решительно отказавшиеся признать Христа «сыном божьим», лишаются римского гражданства. Они становятся изгнанниками в собственной стране. Но духовенство не останавливается на достигнутом — оно решает полностью очистить Святую землю от еврейского присутствия. Не могут же они смириться с тем, что презренное племя, распявшее их вождя, продолжает жить там, где он, не признанный ими, шел в свой последний «крестный путь»! Церковная администрация разворачивает агрессивную пропаганду, нажимает на все кнопки власти — и преуспевает: начинается массовая эмиграция в Вавилонию. Города пустеют, ешивы закрываются. Однако священникам и этого мало. В 351 году Восточные провинции Империи посещают два высокопоставленных римских сановника — Галл и Урсицин. Духовенству удается убедить их в необходимости полностью избавиться от евреев. Сановники поддаются на уговор — ведь и их в свое время крестили в купели! — и в порыве христианской любви они направляют свои легионы на еврейские города и деревни. Результаты учиненной ими резни ужасны: большая часть еврейского населения, не успевшая покинуть родину, уничтожена, города разрушены до основания, лишь немногим удается спастись бегством.

И вот через несколько лет происходит чудо. После смерти Константина римским императором становится Юлиан (361-363), получивший от христиан кличку «Отступник». Эту кличку Юлиан заслужил честно, отняв у церкви все ее привилегии и общегосударственный статус. Более того, желая выразить свое омерзение к идеям христианства, он начал помогать всем, против кого она выступала, находясь у власти, — в том числе евреям.

В это время пост Наси занимал Илель, глава последнего Санедрина, носивший то же имя, что и основатель «династии». Высокая коллегия, которой он руководил, Давно утратила свое былое значение, ибо к тому времени крупные мудрецы вот уже более ста лет не объединялись вокруг Наси. Впрочем, одной привилегией тот Санедрин все еще обладал — правом освящать новый месяц.

Как известно, еврейские праздники устанавливаются по лунным месяцам. По закону Торы, начало каждого месяца определяется на основе показаний свидетелей, своими глазами видевших серп новой луны. Лишь после того как Санедрин в Эрец Исраэль, заслушав свидетелей, объявлял о начале нового месяца, считалось, что месяц действительно наступил. Второй задачей, входившей в обязанности Санедрина, было установление високосного года путем прибавления тринадцатого месяца — для того чтобы корректировать лунный календарь с солнечным (разница между «лунным» годом и «солнечным», составляющая более чем 11 дней, за три года достигает величины, соразмерной с одним месяцем).

Об освящении нового месяца Санедрин оповещал евреев диаспоры с помощью гонцов, отправлявшихся во все концы. Однако в последние десятилетия беспорядки, войны и гонения привели к тому, что Верховный еврейский суд уже не мог полагаться на эту тысячелетнюю традицию: не всегда удавалось заслушать свидетелей или вовремя послать гонцов, и даже если их посылали — нельзя было быть уверенным, что они доберутся до отдаленных еврейских общин, — время стояло смутное и опасное. Поэтому Санедрин ввел новую систему: каждый новый месяц освящался теперь не по свидетельству очевидцев, а в согласии с заранее готовыми расчетами, т. е. по календарю. В Устной Торе (Барайта Сод Аибур) имелись все данные для такого расчета, в том числе была известна точная продолжительность лунного месяца — 29 дней, 12 часов и 793/1080 часа.

Евреи диаспоры перестали нуждаться в сообщениях гонцов. Зная фазы Луны, они могли быть уверены в том, что Санедрин освящает месяцы в полном соответствии с этими расчетами, не пользуясь показаниями свидетелей. Обязательным условием оставалось лишь освящение месяца Санедрином, расположенным в Эрец Исраэль. Без этого все даты еврейского календаря были недействительны, — так постановила Тора. Поэтому надо было решить одну, последнюю трудность: что будет, если римская власть, натравливаемая христианским духовенством, а оно не теряло надежд на реванш, выгонит всех евреев из Святой земли? Эти мысли не давали покоя Илелю Анаси.

И в этот момент, как мы уже сказали, происходит чудо. Вдруг среди грозовых туч, сгустившихся над Эрец Исраэль, выглядывает солнце: императором становится Юлиан-Отступник, благоволивший к евреям. Многие мудрецы, бежавшие ранее в Вавилон, возвращаются на родину, жизнь начинает входить в привычную колею. Но Наси понимает, что это ненадолго. Тучи снова скроют солнце — процесс изгнания евреев с Земли Обетованной необратим. Если так, то предоставленная евреям короткая передышка — несомненно, перст Б-жий, шанс, который нельзя упустить! Поэтому, пользуясь остатками авторитета Наси, он собирает вокруг себя вернувшихся из Вавилона мудрецов, и на своем последнем в истории заседании Санедрин освящает все новомесячия на две тысячи лет вперед, — до самого прихода Машиаха, когда можно будет вернуться к нормальному порядку установления месяцев по показаниям свидетелей. Произведя точный расчет фаз луны и цикла високосных лет, Санедрин устанавливает день каждого новомесячия в будущем, заранее объявляя его и освящая. Так что даты праздников, которые мы отмечаем, не определяются нами по календарю — в таком случае они не имели бы никакой силы, — а установлены и освящены последним Санедрином в Эрец Исраэль, что одно и дает этим датам алахическую силу.

Время показало, насколько проницательным был Илель: царствование Юлиана продолжалось всего двадцать месяцев, а затем обстановка резко ухудшилась. Приблизительно в 365 году Санедрин окончательно ликвидируется, и золотая цепочка передачи Торы на Святой земле впервые прерывается. Оставшиеся мудрецы снова бегут в Вавилонию. Давайте и мы последуем за ними на берега Тигра и Евфрата.

* * *

Читатель, возможно, заметил, как часто мы повторяем: «в трудах по истории сказано одно, на самом деле все происходило иначе». Но что поделаешь, нам снова придется повторить эти слова. В самом деле, во многих уважаемых книгах можно прочесть, что Вавилония в духовном плане, если смотреть на нее с точки зрения евреев, являла собой чуть ли не пустыню, и только с приездом ученика раби Йеуды Анаси, которого звали Рав, в ней открылись ешивы и началось серьезное изучение Торы. Но тот, кто знаком с талмудическими источниками, знает, насколько это утверждение, мягко скажем, далеко от истины. Еще с момента прихода евреев в Междуречье после разрушения Первого храма («Вавилонское пленение») весомая часть народа проживала именно там. Местные евреи пользовались полной автономией, полученной от благосклонно к ним относящихся персидских властей. Во главе еврейской общины стоял Рвш Галута (глава изгнанников), которого выбирали из потомков царского рода Давида. Раввинские суды пользовались самыми широкими полномочиями, всюду стояли синагоги, школы и ешивы. Как видим, в Вавилонии никогда не умолкал голос Торы. Более того, крупные вавилонские мудрецы не уступали своим собратьям в Эрец Исраэль. И все же центром Торы Вавилония не могла стать по одной простой причине: в те времена центром могла быть только метивта, собиравшая съезды больших ученых, которые занимались не только обучением, но исследованием Устной Торы и разрешением всех сомнительных и спорных вопросов. А местом для такого собрания авторитетов по праву считалась Эрец Исраэль, где сначала в Храме, а затем при дворе Наси концентрировались главные силы, великие умы еврейского народа. Нередко мудрецы Вавилонии отправлялись в Эрец Исраэль затем, чтобы принять участие в работе тамошней метивты. Так поступил Илель, основатель великого рода, получивший вскоре после «алии» в Израиль пост Наси. Так сделал Натан Абавли, современник раби Меира, назначенный на пост, называвшийся Хахам Аваад (нечто вроде председателя Высшего ученого совета). Таким же путем прошел раби Хия, редактор Тосефты, который стал правой рукой раби Йеуды Анаси.

Вместе с раби Хией в Эрец Исраэль прибыл из Вавилона его молодой племянник — раби Аба, которого за исключительные таланты вскоре прозвали просто Рав. Быстро выдвинувшись среди товарищей, он удостоился сидеть в первых рядах перед Раби (напоминаем, так коротко звали раби Йеуду Анаси). Рав так жарко дискутировал с Раби, что присутствующим иногда казалось, что во время спора между ними пробегают искры. Несмотря на молодость Рава, Раби включил его в состав Высшего совета, разрешавшего спорные вопросы путем голосования. После смерти учителя Рав еще долгое время оставался в Эрец Исраэль, находясь среди тех, кто окружал его внука, раби Йеуду Несиа. И только в 219 году решил окончательно вернуться в Вавилонию. Не совсем ясно, что привело его к такому решению, — быть может, он предвидел, что, вследствие общего ухудшения положения в Святой земле, никакого будущего у Торы в ней нет.

Переехав в Вавилонию, Рав поселился в одном из центров тамошнего еврейства, в городе Наардея, где сблизился с известным мудрецом по имени Шмуэль. В дальнейшем они стали самыми близкими друзьями и постоянными оппонентами друг другу в вопросах алахи. Шмуэль прославился среди современников не только глубиной своих знаний в Торе, он был весьма сведущ и в других науках: медицине, астрономии, астрологии. Известно его высказывание о себе самом, что небесные пути ему знакомы не хуже, чем переулки родной Наардеи; и только в одной области — в природе комет — он испытывает затруднения. Любопытно, что Талмуд (см. Брахот 58б) приводит утверждение Шмуэля о том, что созвездие Плеяды включает в себя около 100 звезд. Поскольку невооруженным глазом в этой области неба видны только 7-8 звезд, можно было подумать, будто Шмуэль дает образную характеристику звездного скопления, но с изобретением телескопа обнаружилось, что мудрец был прав…

Через некоторое время после появления Рава в Наардее умер глава местной ешивы, и Раву предложили занять его место. Однако тот отказался, считая, что оно по праву принадлежит Шмуэлю, коренному жителю города. В конце концов Рав уговорил руководство общины избрать Шмуэля главой ешивы. Сам он, чтобы не подавлять своим авторитетом друга, покинул Наардею, расположенную в районе, где евреи селились издавна, и направился на север, в места новых еврейских поселений. Вот там действительно была полная духовная пустыня. Неслучайно Рав решил, что именно здесь он сможет приложить свои силы. Вскоре он открыл ешиву в городе Сура, и к нему стали стекаться ученики со всех концов страны.

Тем временем происходит важное событие: в 230 году умирает раби Йеуда Несиа; центральная метивта при дворе Паси прекращает свое существование. Именно тогда Рав решает превратить свою ешиву в метивту, подобную той, что была в Эрец Исраэль. То же самое делает и Шмуэль. Так что примерно в одно время в Вавилонии появляются две метивты, объединившие лучшие умы своей эпохи, — в Наардее и Суре. Центр Торы окончательно перемещается в Вавилон. Раби Йоханан, глава амораев Эрец Исраэль, безоговорочно принимает авторитет Рава.

Порядок учебы, заведенный в метивтах Вавилонии, установился еще при Раве. Заключался он в следующем: в течение года мудрецы занимались каждый своим трудом, в основном земледелием, которое приносило в Вавилонии неплохой заработок. Но на два месяца в году, не занятые земледельческими работами (месяц элуль в конце лета и месяц адар в конце зимы), все съезжались в метивту, где обсуждался изучаемый материал и где разгорались жаркие споры. Такие съезды-сессии назывались по-арамейски Ярхей Кала. В конце месяца Реш Метивта (ее глава) объявлял, какой трактат Мишны будет изучаться на следующей сессии. Мудрецы разъезжались по домам и следующие полгода в свободное от работы время тщательно изучали этот трактат, чтобы явиться на Ярхей Кала готовыми к всестороннему и глубокому обсуждению новой темы. В ешиве оставались только молодые ученики и небольшая группа профессиональных ученых, которые, не занимаясь полевыми работами, неотлучно находились при своем учителе.

Рав не только преподавал в ешиве. Выполнял он, как сейчас говорят, и общественные функции, в частности, много времени проводил в суде. Вот один эпизод из его судебной практики. Как-то грузчики во время переноски по халатности разбили большую бочку вина, принадлежавшую одному из ученых, и тот в возмещение ущерба отнял у них верхнюю одежду. Грузчики пожаловались Раву. Выслушав дело, тот велел хозяину бочки вернуть конфискованное платье. «Разве это по закону?» — удивился ученый. «Да, — ответил Рав, — ибо сказано (Мишлей 2:20): «Чтобы ходил ты путем добрых…» Тем самым он объяснил, что Тора требует от нас не настаивать на своих правах, а уступать бедным и слабым, выходя за рамки строгого закона. И тем более так надо поступать ученому, посвятившему себя изучению Торы. Но на том дело не кончилось — грузчики тут же в суде выдвинули вторую жалобу: сегодня они ничего не заработали, провозившись со злополучной бочкой, — утро прошло, и теперь их никто не наймет. «Заплати им, — велел Рав владельцу бочки, — ибо таков закон; как сказано (в продолжении того же стиха): «Чтобы держался ты стезей праведников»…

На посту руководителя Сурской ешивы Рав находился вплоть до своей смерти в 247 году. После него Шмуэль стал единственным главой всего поколения. И если прежде, при жизни Рава, объединить две метивты не представлялось возможным, так как величие обоих авторитетов не позволяло отдать предпочтение ни одному из них, то отныне действующей осталась только одна метивта. Теперь все мудрецы съезжались к Шмуэлю в Наардею, а ешива в Суре на время превратилась в рядовое учебное заведение, в котором обучалась молодежь. Так продолжалось до смерти Шмуэля в 254 году.

Когда Шмуэль умер, мудрецы единодушно выбрали своим руководителем рава Уну, лучшего из учеников Рава. Все эти годы рав Уна не покидал Суры, своего родного города. Поэтому туда и возвращается из Наардеи Центральная метивта. И очень своевременно — поскольку не проходит и двух лет как Наардея, расположенная вблизи границы, разрушается во время вспыхнувшей войны. Во главе Наардейской ешивы, переехавшей в соседний город Пумбедиту, встает рав Йеуда. Но «монополия» Суры в те годы никем не оспаривается. Рав Йеуда вместе со своими учениками, как и все остальные вавилонские мудрецы, дважды в год приезжают в Суру на Ярхей Кала.

В течение долгого срока, около сорока лет, рав Уна возглавлял второе поколение вавилонских амораев. Обладая значительным состоянием, он содержал ешиву за свой счет. Поскольку занятиям Торой он посвящал все время, свои многочисленные угодья ему пришлось сдать в аренду. Талмуд в трактате Брахот приводит один любопытный рассказ. Как-то у рава Уны прокисло вино в 40 бочках, — урон, солидный для любой эпохи. Мудрецы ешивы предложили ему поразмышлять над своими поступками, справедливо полагая, что Всевышний зря не причинит человеку такой ущерб. Рав Уна воскликнул: «Каждый, кто знает обо мне хоть что-либо предосудительное, пусть встанет и скажет». После некоторого замешательства присутствующие ответили: «Мы слышали, наш учитель не дает своему арендатору причитающуюся тому долю в срезаемых ветках виноградника (на отопление). Вещь хоть и незначительная, но все же убыток». «Согласен, не даю, — признался рав Уна, — поскольку он постоянно крадет веток куда больше, чем ему причитается. Уж не хотите ли вы сказать, что я обязан делиться с ним тем, что остается после его воровства?» Ученики возразили: «Возможно, он поступает не по закону. И все же мы учили, что тот, кто крадет у вора, тем самым тоже пробует вкус кражи». На это рав Уна не нашел что возразить, поэтому сказал: «Принимаю на себя обязательство отдавать арендатору положенную долю!» Говорят, в том году цены на уксус поднялись настолько, что рав Уна продал свое прокисшее вино без потерь…

После смерти рава Уны в 297 году его преемником был избран рав Йеуда, и центральная метивта вновь покинула Суру. Центр изучения Торы переместился в Пумбедиту. Заглядывая вперед, скажем, что ешива в Пумбедите простояла в течение восьмисот лет.

От своего учителя Шмуэля рав Йеуда получил прозвище Шинана, что значит острый, отточенный, изощренный: в преподавании он оттачивал мозги своих учеников, как точат нож на оселке. Лучше всего для подобной «острой» учебы подходили трактаты Мишны из раздела Незикин, в которых рассматриваются вопросы, главным образом, имущественного права. Именно этим трактатам посвящалось основное время занятий.

Метод преподавания равы Йеуды принят последующими поколениями, так что и сегодня десятилетние еврейские мальчики, посещающие хедер, начинают изучать Талмуд именно с указанных трактатов. Человек несведущий может удивиться, зачем детям разбирать вопросы о ссудах, векселях, материальном ущербе и наследстве. Но дело в том, что на этом материале наилучшим образом развивается абстрактное мышление, которым всегда славились «еврейские головы».

Со смертью рава Йеуды снова возникла старая как мир проблема — кого избрать на его место. Достойных кандидатур было две: Раба и рав Йосеф, два неразлучных друга, оба ученики рава Уны. Каждый обладал своими преимуществами. Рав Йосеф славился энциклопедическими знаниями; о нем говорили, будто Мишна и Барайта со всеми пояснениями аккуратно разложены в его уме по полочкам, будто только вчера получены на Синае. Раба бар Нахмани уступал ему в широте познаний, но зато владел острым, как скальпель, аналитическим умом. Перед его мышлением ничто не могло устоять, своей диалектикой он сдвигал горы с места (подразумеваются горы Талмуда, а не заурядные складки земной коры). Кого из них предпочесть? Дилемма, вставшая перед мудрецами, казалась неразрешимой. Поэтому они обратились за помощью к корифеям Эрец Исраэль: «Кто лучше — Синай или Двигающий горы?» Пришел ответ: «Лучше Синай, ибо в хлебе нуждаются все!» (Здесь хлеб — это информация, знания, то, что учат и передают дальше.) Казалось, трудность преодолена, как вдруг выяснилось, что рав Йосеф отказывается принять предлагаемый ему пост — по причине, нам уже знакомой: он считал своего товарища более достойным на роль руководителя ешивы. Обратились к Рабе бар Нахмани, но и тот заупрямился. Лишь после долгих переговоров, видя, что продолжительное отсутствие главы метивты вредит изучению Торы, скрепя сердце, Раба принял предложение. Двадцать два года он простоял во главе мудрецов. Будучи непреклонным и бескомпромиссным руководителем, Раба нажил себе много противников. Кончилось тем, что те донесли на него персидским властям: мол, два раза в году он и его помощники отвлекают тысячи людей от работы, причиняя тем самым ущерб царской казне. Власти забеспокоились, Рабе пришлось бежать, во время побега он умер.

Важнейший пост главы Центральной ешивы Вавилонии принес ему большой почет, но не материальный достаток. Как и в былые времена, глава мудрецов бедствовал: в его доме не всегда ели ячменный хлеб, пшеничный вообще считался роскошью. И несмотря на нищету, когда нечем было кормить собственных детей, Раба принял на воспитание сироту, своего племянника, которого звали Абае. Последнему было суждено стать вождем следующего поколения. Правда, некоторое время после смерти Рабы во главе метивты в Пумбедите стоял рав Йосеф, другой учитель Абае. О раве Йосефе мы уже рассказывали. Когда он скончался, ему наследовал Абае.

С именами Абае и его извечного оппонента Равы сталкивался всякий, кто хоть раз учил Талмуд. Все его страницы полны дискуссиями мудрецов, но чаще всего встречаются именно блестящие споры-поединки между Абае и Равой. Для многих их имена неразрывно слились с самим понятием слова Талмуд. Как это произошло? В чем заслуга этих двух великих амораев?

Мы уже говорили, что первые сборники Устной Торы — Мишна и Барайта — представляли собой тексты как бы на двух уровнях, поскольку включали в себя не только все дошедшие формулировки синайской традиции (о которых никто не спорил), но и диспуты между танаями. Отметим, что в Мишне приведены исключительно результаты работы танаев, но не их аргументы. Заодно раби Йеуда Анаси опустил объяснения причин споров и прочие, «сопутствующие» выявлению истины, детали. Он посчитал, что эта часть Устной Торы по-прежнему может передаваться устно — от учителя к ученикам. Но время шло, условия существования народа непрерывно ухудшались, надежд на улучшение становилось все меньше. И однажды всем стало очевидно, что дальше полагаться на устную передачу нельзя, — придется сесть и записать всю аргументацию, всю систему выводов, все дискуссии с их доказательствами и опровержениями.

Однако сначала надо было подготовить материал. Ведь Рав, Шмуэль и раби Йоханан (их еще называют амораями первого поколения), передавая своим ученикам то, что сами получили от танаев, заботились главным образом о легко запоминающихся формулировках закона и мнений. Первые учителя, наследники танаев, искали такие оптимальные выражения, когда даже из умолчания того или иного слова можно получить нужную информацию. Урок строился так: сначала давалась сжатая формулировка того, о чем идет речь в данной мишне, затем — разъяснения и толкования. Эти краткие высказывания-комментарии стали наследием второго и третьего поколений амораев. Со временем в трактовках этих комментариев стали возникать неясности, поскольку устные пространные объяснения трудно было точно запомнить. Кроме того, высказывания первых амораев носили отпечатки стилей разных людей, изучались они в разных ешивах, — поэтому наметились некоторые расхождения в их передаче, что в дальнейшем могло привести к значительным последствиям. По этим причинам возникла необходимость, как и во времена раби Йеуды Анаси, собрать вместе все версии всех комментариев, всю устную традицию, чтобы сравнить, исследовать и выяснить — кроются ли за различием в формулировках действительные расхождения во мнениях, а затем дополнить все недостающее и устранить возможные ошибки передачи (чтобы не получилось «испорченного телефона»).

Как говорится, само Небо предоставило неповторимую возможность для такой работы. Еще когда во главе метивты стоял рав Йосеф (т. е. в 322-324 годы), в Вавилон стали прибывать первые волны беженцев из Эрец Исраэль. Среди спасшихся от террора, развязанного против евреев окрепшей Римской церковью, было много мудрецов, учеников раби Йоханана. Впервые все мудрецы Торы могли собраться вместе и сравнить две традиции — ту, что изучалась в сшивах Эрец Исраэль, с той, что училась в Вавилонии. Но основную работу по сравнению, систематизации и первой редакции полученного свода проделали позже мудрецы Пумбедиты под началом Абае и Равы.

Талмудическая диалектика достигла в те годы небывалых высот. Каждое слово, сказанное первыми амораями по поводу содержания Мишны, проходило тщательную проверку. Прежде всего выяснялось, не противоречит ли амора сам себе (т. е. своим высказываниям по другому поводу) и не противоречат ли его слова какому-либо общепринятому положению Мишны или Барайты. Одни мудрецы цитировали те места, в которых, на первый взгляд, могли обнаружиться противоречия, другие — парировали их примеры с помощью тонкого анализа и определения различий. Так устранялись несоответствия. Затем выяснялось, можно ли почерпнуть из других мест Мишны и Барайты доказательства по поводу данного суждения. Недостаточно убедительные доказательства, не удовлетворявшие строгим критериям отбора, отбрасывались. Проверялась и степень новизны каждого утверждения: что нового оно содержит по сравнению с уже сказанным в Мишне и Барайте? Дальше. Если высказывание несет в себе аргументы и доказательства, выяснялось, почему приведены именно эти аргументы, а не другие, иногда, на первый взгляд, более удачные. Наконец, сравнивались различные версии каждого высказывания, если таковые имелись. При этом выяснялось, кроются ли за ними расхождения во мнениях, и с помощью той же диалектики определялось, какая из версий верна, а какая ошибочна. В конце концов сталкивались различные мнения амораев, чтобы окончательно решить, каким должен быть алахический вывод на практике.

Ничто не принималось на веру. Все выяснялось и анализировалось, переакцентировалось, гнулось на разрыв и на излом и снова составлялось. Мудрецы, дискутировавшие друг с другом, доходили до источников любой проблемы. Так, в процессе обсуждения раз за разом вскрывались все более глубокие пласты понимания истины, которые простым, «неталмудическим», способом изучения не были бы обнаружены.

Но мало того, что вся эта колоссальная работа велась для того, чтобы выявить, закрепить и передать дальше весь полученный материал. Сам процесс этой работы тоже был скрупулезно зафиксирован. Другими словами, Абае и Рава выверили весь ход проверки высказываний со всеми сопутствующими спорами и доказательствами для того, чтобы он изучался последующими поколениями в твердо установленной форме вместе с Мишной.

Собранный ими материал, разъясняющий Мишну, получил название Гемара. Вместе Гемара и Мишна составляют Талмуд.

Абае умер около 338 года, после чего главой мудрецов был избран его друг и оппонент Рава. Центральная метивта отныне собиралась в родном городе Равы — в Мехозе, неподалеку от Пумбедиты. Подобно многим жителям своего города Рава был небедным человеком и тратил значительные средства на помощь нищим. Талмуд рассказывает, как однажды, пригласив к себе нищего, он спросил его, чем тот обычно обедает (что ему дают те, кто приглашают его на обед). «Откормленной курицей и старым вином!» — ответил бродяга. «Не находишь ли ты, что такой пир дорого обходится тем, кто тебя кормят?» — вполне серьезно спросил Рава. «Разве я питаюсь за ваш счет? — ответил нищий, ничуть не смущаясь. — Меня кормит Всевышний; как сказано: «Ты всем даешь пищу вовремя!» В этот момент в комнату вошла сестра Равы, с которой тот не виделся много лет. Они обменялись приветствиями, и сестра радостно сообщила, что привезла особое угощение — откормленную курицу и бутылку старого вина. Рава тут же распорядился отдать это угощение своему гостю…

После смерти Равы в 352 году наследника ему не нашлось. Около двадцати лет центральная метивта не функционировала. Изучение Торы продолжалось в ешивах всей страны. Наиболее видной среди них была ешива в Нереше (район Суры), созданная учеником Абае, равом Папой.

Работа центральной метивты возобновилась только в 371 году. Возглавил ее рав Аши, а его правой рукой стал более старший годами Равина, ученик Равы. Сам рав Аши успел поучиться в Пумбедитской ешиве еще при жизни Равы, а затем учился по очереди практически у всех крупных мудрецов своего поколения, что дало ему обширные и всесторонние знания. Будучи еще сравнительно молодым человеком, он был избран главой центральной метивты, которая обосновалась на севере страны, в районе Суры, в родном городе рава Аши — Мата-Мехасья. Благодаря тому, что туда стекались мудрецы из всех ешив, рав Аши получил прекрасную возможность завершить работу по составлению Гемары. Собственно говоря, основную часть работы проделало предыдущее поколение амораев, однако рав Аши и его товарищи думали не о составлении Гемары, а о ее ЗАПИСИ, с тем, чтобы она стала впоследствии главным источником изучения Торы. Для этого нужно было собрать ВСЕХ ученых того времени и обсудить каждое утверждение, каждый аргумент, каждое возражение и вывод. Тогда любое слово в общем обширном своде будет записано с согласия всех мудрецов Израиля. Так и произошло — под началом рава Аши собрались все ученые поколения — и работа закипела. Текст Талмуда полностью систематизировали, установив для него окончательную форму. Отныне и навеки он мог быть исчерпывающим источником Устной Торы для всех следующих поколений. Впрочем, судя по некоторым источникам, во времена рава Аши Талмуд еще не был записан окончательно, но его текст уже был установлен и канонизирован, и ученики твердили его наизусть, как в свое время Мишну.

Не ко всем шести разделам Мишны составлялась отдельная Гемара: разделы Зраим и Таарот решено было оставить без комментария. Но не потому, что их не изучали. Источники указывают, что за долгие годы «правления» рава Аши вся Мишна была пройдена дважды, поскольку каждые полгода изучался новый трактат. Это значит, что все 63 трактата шести разделов Мишны изучались по порядку один за другим. И только дискуссии амораев по вопросам, обсуждаемым в Зраим и Таарот, не были собраны в отдельную книгу. Их «рассредоточили» по другим трактатам, посчитав, что этого вполне достаточно, чтобы передать нам традиции, касающиеся этих разделов Мишны.

Рав Аши прославился своим долголетием: около шестидесяти лет он стоял во главе вавилонских мудрецов, что позволило ему завершить огромную работу по систематизации всей Устной Торы. В истории известны люди, взявшиеся совершить великие проекты, но так и не достигшие цели из-за преждевременной смерти. Провидение хранило рава Аши и позволило ему руководить всем гигантским трудом по составлению Талмуда — вплоть до дня его завершения. Умер великий кодификатор в 427 году.

На пост главы метивты встал сначала его сын — Map бар рав Аши, а затем — Раба (не путать с Рабой бар Нахмани), ученик рава Аши, прозванный Тосфа, что в переводе значит «Прибавляющий». Скорее всего, назвали его так потому, что под его началом в текст Гемары были внесены добавления. То были высказывания рава Аши, Равины и других представителей последнего поколения амораев, мудрецов Талмуда. Эти добавления представляли собой очень краткие разъяснения, необходимые для понимания дискуссии, либо такие же замечания относительно принятия алахи по рассматриваемому вопросу.

Со смертью Рабы-Тосфы и его товарища Равины Второго заканчивается эпоха амораев. Обычно при этом указывается дата — 500 год. Но точный анализ показывает, что Равина Второй, последний из учеников рава Аши, умер в 475 году.

Итак, великолепное и величественное здание Талмуда завершено. Отныне еврей и Талмуд неразлучны. Везде, где оказывается еврей, а ему пришлось побывать за сотни лет» скитаний во многих странах, — его сопровождает Талмуд. Еврей живет и трудится, устраивается на новом месте, собирается в дорогу, рожает детей; но всегда и везде, закончив работу в поле или мастерской, отерев пот с лица, он каждый день хотя бы на час заходит в это прекрасное здание и тут же оказывается в гуще самых жарких баталий, которые когда-то сотрясали стены вавилонских академий. Еврей не хочет покидать это здание, но жизнь зовет, отвлекает, и он с сожалением закрывает том Талмуда, чтобы назавтра снова вернуться к нему. Впрочем, многие так и остаются в нем, не отвлекаясь ни на какие соблазны внешнего, быстротекущего существования. Многие посвящают изучению этого здания всю жизнь, с наслаждением блуждая по его зовущим лабиринтам, вслушиваясь в голоса великих учителей, теряя и снова находя спасительную нить их диалога. Они РАЗГОВАРИВАЮТ с ними, спорят. Они живут в этой великой книге.

Ни одна другая книга на земле не вызывала и не вызывает к себе такой пламенной любви, какую евреи испытывают к Талмуду. Ни одна книга не порождала к себе такой лютой ненависти, не была столько раз запрещаема, конфискована и сжигаема, как наш Талмуд. Сколько наветов, наговоров и враждебных чудовищных вымыслов он выслушал в свой адрес! Какую встречал любовь — восторженную и самоотверженную!

Судьбы еврея и Талмуда неразделимы. Как еврей прошел сквозь страшные испытания и никто не сумел его уничтожить, так и Талмуд оказался неуничтожимым. Сегодня, как и полторы тысячи лет назад, сразу после его завершения, звучат на устах нашего народа имена раби Акивы и раби Меира, раби Йоханана и Реш-Лакиша, Абае и Равы. В самых разных уголках планеты их споры влекут к себе десятки тысяч еврейских умов и сердец. Удивительная книга, неповторимая, вечная.

Но в чем тайна ее вечности?