Иудаизм онлайн - Еврейские книги * Еврейские праздники * Еврейская история

Мир зайнен до

Самым большим вызовом евреев окружающим племенам является само наше существование.
Не сгорел, не потонул, не выкрестился, не женился на папуаске — а почему?
Старый анекдот: сколько евреев могут поместиться в одном фольксвагене?
Четыре в кабине и сто — в пепельнице…
Полуподпольный Песах в брежневской Москве. Кто-то из взрослых мрачно сказал: «Только инквизиции не хватает». Курчавый, лобастый, блондинистый подросток тут же отозвался: «Ну, это запросто! Сейчас понятых пригласим, участкового, управдома и тех ребят из черной машины, что стоит под окнами…»
Он, в общем, почти не шутил.
Но не ведал и не чаял этот блондинистый, что, когда он совершит алию, женится, поселится в Хевроне и террористы обстреляют его машину (потеря — палец), то тысячи глаз будут внимательно следить за тем, чтобы он, спаси и сохрани, не выстрелил в ответ, не подранил гадов.
Но уже не гои. А свои участковые и управдомы. Свои ребята из черных машин.
Не жить — это безопаснее. Но мы живем. Н в особенности, на Святой земле, хотя это втройне трудно.
Плодимся, умнеем, дышим, можем…
Поэтому для названия этой главы выбрана строчка из песни бойцов гетто: «Мир зайнен до». Мы здесь, хотя враги (и «друзья») сделали все, чтоб нас здесь не было.
Мы здесь, мы будем здесь, мы движемся по всему миру, хотя каждый шаг дается с большим трудом.
А враги пусть едут в фольксвагене.

 

Молитва в танке

Игаль Иеуди приехал в Эрец из Минска в 1979 г А через два года он принял участие в ливанской войне В «Голани» его не взяли (очки), но в танкисты он все-таки попал и стал водителем Не очень-то много увидишь в смотровую щель кусок дороги, над которым нависает пушка, и все Об остальном догадываешься по распоряжениям командира, который, согласно традиции ЦАГАЛа, руководит боем, высунувшись из люка А дальше — от первого лица.

«Нам сказали: «Ложитесь спать пораньше, завтра начнется война». Напряженка в Ливане длилась уже давно. Они палили в нас из «катюш», а мы отвечали из 155-миллиметровок. Заключили соглашение о прекращении огня, но палестинцы его тут же нарушили. Так что наличие нас по ту сторону границы логически предполагалось. Впрочем, тогда мы выспались вхолостую. Американцы, говорят, пронюхали и операцию отменили. Но тут тяжело ранят Аргова, нашего посла в Англии. Пресса гадает, что будет, а я уже завожу танк на платформу тягача. И мы себе едем через всю страну на фронт потихонечку В это время слышу по рации «Второй батальон уже внутри…»

Палестинцы? Нет, мы предназначались для сирийцев. Они стреляли по нам издали весь понедельник и вторник, но «мага», обоюдного контакта, еще не было. На востоке Ливана такие дороги, по которым даже на легковушке ехать страшновато. В общем, ползем наверх по склонам гор, вниз, снова наверх. А сирийцы нам навстречу. В среду увидели их танки. Дистанция танковой дуэли примерно с километр. Они стреляют, мы стреляем. Я не особо много вижу. Двигаю машину вправо-влево, согласно командам. Вечером бой стих. Я вылез из машины и увидел потрясающую картину: вся местность в кострах полыхающих советских танков. Уже, вроде, все, догорел, но тут взрывается боезапас, и он начинает снова.. Ребята собирали разные сувениры — осколки, гильзы и прочее Но я зарекся вести что-то из Ливана. Лучший сувенир — это голова на плечах.

Острый момент? Объективно говоря, это когда противотанковая ракета врезалась в скалу в двух метрах от нашей машины Но я узнал об этом спустя пару часов, а такое переживание уже не в счет.

Однажды наш полубатальон спускался гуськом по горной дороге. Вдруг передают впереди, на высоте, два сирийских танка. И «мацав» такой, что повернуть нельзя и стрелять нельзя Они в укрытии, а мы — как на ладони. Идеальная ситуация для сирийцев, а нам оставалось только молиться, что я и делал. Двигал рычагами и шептал «Шма» Обошлось! Наводчик нашей головной машины, командирской, с двух выстрелов подбил оба танка! А мой наводчик, шлемазл, только в середине кампании размочил счет, подбив сирийский бронетранспортер Но, должен сказать, на войне о том, какой у тебя счет, не думаешь Думаешь о другом…»

Ночь в Ливане

Стояла совершенно не по-летнему холодная, пустая и звонкая ливанская ночь, когда слышно шуршание каждого листа в апельсиновой роще. Сигареты не привезли. Покупать у местных не разрешали. Стервенея от дурости происходящего, мой знакомый вышагивал с автоматом по плоской крыше, охраняя объединенный штаб израильтян и христиан-маронитов. Его напарник, маронит по имени Юсеф, качнул «Калашниковым» и сказал, что хочет сойти на полчасика вниз, попить кофейку. «Идиотом надо быть, чтоб нас не захватить сейчас», — подумал мой знакомый, а вслух сказал:

— Попей, Юсеф, попей Хуже не будет.

Ливанец, не разобрав московского сарказма, курочкой молодою скатился вниз До рассвета его не будет Впрочем, кого это колышет?

Над головой прошли самолеты, еще раз, и еще. Мой знакомый обещал себе при первой возможности удрать в Америку. Днем по радио сказали, что наши уничтожили в долине Бекаа, где стояли сирийцы, 17 батарей с советскими ракетами. Воздушный бой — прямо для учебника, сто самолетов клевали друг друга на разной высоте. Наши — без потерь, 25 сирийцев сбито. Потом в их часть приезжал хабадник в шляпе, делал «лехаим» и передавал слова Ребе, что в этой войне происходят чудеса.

«Никаких чудес, просто эти чурки летать не умеют,» — подумал мой знакомый.

В Америку он так и не попал. Жена говорит — не тот климат.

Рейс 405

Если фотографировать Израиль из космоса, то на этом снимке кроме пальм, туристов и фалафеля должны обязательно появиться лица добровольцев — «митнадвим» Если безалаберность — болезнь Израиля, та добровольцы — его постоянное спасение. Сомнительный комплимент, но все же… Чем только ни занимаются «митнадвим» — сажают деревья, учат ивриту, машут плакатами, сторожат ночью поселения. Мы решили вспомнить историю, которая случилась несколько лет назад То, что этот араб ведет себя странно, заметила одна из жертв — девушка-солдатка У него не было привычной дорожной сонливости, глаза бегали, он все время словно хотел встать. Наконец он сделал это и пошел к водителю. Девушка подумала, что он хочет спросить что-то. Но он просто стал вырывать у шофера руль, отворачивая его вправо. Это было на прямом участке шоссе Тель-Авив — Иерусалим, где машины идут со скоростью от ста и выше. Шофер отчаянно боролся, но араб уперся ногами в приборный щиток, навалившись на руль всем весом. Все длилось несколько секунд. Потом междугородный автобус 405 полетел в пропасть. Это было в погожий весенний день, близко к полудню.

В тот день мой друг Илья вел прием больных в городке Бейт-Шемеш, недалеко от Иерусалима. Бейт-Шемеш населяют в основном выходцы из восточных общин, народ простой и темпераментный, которые способны украсить визит к терапевту острым спором или исповедью. Вдруг объявили тревогу. Большая авария, надо ехать. Илья и еще несколько врачей собрали сумки с инструментами и бросились к выходу. Тут выяснилось, что «амбуланс», машина скорой помощи, в спешке уехала без них. Накладка. По счастью, пара человек приехала на своих машинах, врачи попрыгали в них и погнались за исчезнувшим амбулансом.

Израильская машина скорой помощи очень четко отражает экономику страны и местную ментальность. Главный там — шофер, который одновременно является фельдшером. Если город большой, а больница со средствами, в экипаж еще может входить «парамедик» — человек, окончивший специальные курсы первой медицинской помощи. Люди с носилками зарплаты не получают. Они «митнадвим», добровольцы. Обычно это школьники старших классов, которым хочется принять участие во взрослой жизни. Помогать в беде — в Израиле это престижно.

Бейт-Шемеш городок небольшой, единственной профессиональной единицей в «амбулансе» был шофер. Правда, он знал все, включая приемы реанимации. Может, поэтому экономя минуты, он и рванул один к месту аварии. Впрочем, остальные тоже доехали быстро. Постороннего транспорта на этом участке шоссе не было, полиция пускала его в обход.

Илья хлопнул дверцей и подошел к обрыву. Потом в газетах писали, что он был двухсотметровой глубины. Неправда, метров сорок, не больше. И не то чтобы совсем отвесный. Но без веревок не спустишься. Их уже закрепили и сбросили вниз. Илья никогда альпинистом не был. Придерживая сумки, он стал прикидывать, как спуститься, чтоб самому не попасть в больницу. Тут к нему подошел парень. Пиджак, несмотря на жару, шляпа сдвинута на затылок. Студент ешивы «Тельстон», здание которой было неполалеку. Он сказал: «Я помогу». И забрал часть снаряжения.

Они спустились в узкую котловину, где лежал перевернутый автобус. Илья подумал: «Как на войне». Для подобных ассоциаций были все основания. Тянуло гарью, пыль забивала рот, накрытые солдатскими одеялами, лежали 11 трупов. И раненые, много раненых со страшными переломами. У многих концы костей свободно ходили под кожей. Илья склонился над первым пациентом. У мужчины было сломано бедро. Кстати, обратил снимание на то, что, спускаясь с горы, ободрал руки.Медиков с ободранными руками здесь хватало. Больницы в радиусе 60 километров прислали сюда свои врачебные бригады. Две больницы в Иерусалиме и две в Тель-Авиве разворачивали палаты реанимации, готовили дыхательные аппараты и прочее. Хирурги-ортопеды прекратили прием и ждали, когда начнут поступать пассажиры автобуса 405. Они гадали, что прибудет раньше: «амбуланс» или вертолет (у каждой крупной больницы есть вертолетная площадка).

Илья ставил раненому капельницу и думал о том, что спасательные работы — это национальное израильское хобби. Принцип такой: помочь любой ценой, затратив любое количество средств. Обязательно принимает участие армия. Обязательно находятся добровольцы, как этот ешиботник, стоящий рядом. Кроме того, подключатся специальные службы: если рядом террористы, прибывает команда снайперов, если взрыв — то саперы, и так далее.

Здесь бы пригодились скалолазы — эвакуировать раненых. Их вызвали, но ждать было нельзя. Делалось так: раненого привязывали к носилкам, а к двум концам их, что ближе к голове, привязывали веревки. Люди наверху тянули за веревки, а те, кто был в котловине, карабкались по склону вместе с раненым, поддерживая его, подталкивая плечами. Человека поднимали вверх почти вертикально, поэтому кровь, пробивая бинты, брызгала вниз, на лица спасавших.

Илья заметил пожилого корреспондента ежедневной газеты, которая обычно печатает отчеты об убийствах и неприличные фотографии. Сейчас он, обливаясь чужой кровью, карабкался рядом с раненым по склону. Кстати, в тот день радио каждые пять минут передавало, сколько человек подняли наверх, сколько доставили в больницу.

Илья занялся девушкой, у которой, кажется, был перебит позвоночник. Рядом лежал смуглый мужчина с забинтованной головой и грудью. Это был террорист, на которого никто не обратил внимания. Илья узнал о причине аварии, когда к его пациентке подошел человек с портативной рацией и сказал: «Я следователь. Если можно, расскажите, что случилось». Кстати, араб, получив первую помощь, решил убежать, но его поймали.

В это время вспыхнул пожар. Сначала загорелась трава, потом лес. Ничего удивительного, жара больше тридцати, одной искры, одного окурка было довольно. Стали тушить. Илья опять подумал о войне. Все сходится, тем более, что появились вертолеты. Но они не могли опуститься близко от автобуса, не могли взять много раненых. Так что ползанье по склону продолжалось.

Появились наконец скалолазы, и дело пошло быстрее. Мой друг заметил, что народ все прибывает. Сейчас в этой проклятой котловине собралось не меньше нескольких сотен. Да еще там, наверху…

Вдруг Илья высоко поднял брови. Что здесь делают люди в полосатых халатах и белых вязанных шапочках — хасиды из «Меа Шаарим»?! Ему объяснили — это «хевра кадиша», члены погребального общества. Тем же способом, каким остальные поднимали живых, они начали поднимать мертвых. По еврейскому закону, человека нужно похоронить в день его смерти, а до этого его нужно подготовить, обмыть, погрузить тело в микву — бассейн с про точной водой. Поэтому хасиды спешили.

Ешиботники разносили в пластмассовых стаканчиках проточную воду. Очень кстати, потому что воздух был сухой и ломкий, как степной стебель. Вскоре вытащили последнего раненого. Пригнали подъемные краны, которые подняли автобус. Там, внизу, на месте аварии не осталось ничего кроме выжженной травы.

В дороге скончались еще пять пассажиров. Америка отказалась признать этот случай актом террора, просто борьба арабов за свои права… Тогдашний премьер-министр Ицхак Шамир, выступая, заметил, что диверсию такого рода нельзя предугадать. Мы можем думать лишь о том, как быстрее прийти людям на помощь.

Слушая его речь, Илья подумал, что это и так понятно. Еще он подумал, что там, на прямом участке шоссе Иерусалим — Тель-Авив, опять узналось, как евреи любят друг друга. Почему-то эта любовь раскрывается в час беды, а потом люди возвращаются к обычным ссорам. Сам Илья иногда готов послать подальше своих пациентов из Бейт-Шемеша. Среди них есть воры, есть наркоманы, вполне способные угостить вредного доктора бутылкой по голове. Иногда, когда Илье становится совсем невмочь возиться с ними, он вспоминает рейс 405…

Строки из огня

Ущелье Баб-эль-Вад наиболее часто использовалось арабскими шайками для засад на еврейские транспортные колонны, идущие в Иерусалим. Скелеты подбитых машин торчали по обочинам дороги. Один из юношей, служивший в охране колонн, написал тогда этот стих.

Железный скелет неподвижен, как мой друг.

Баб-эль-Вад!

Запомни наши имена навеки,

Баб-эль-Вад на пути в Иерусалим…

Александр Лукацкий

Моя миква

Этот человек построил микву. Миква — это водоем с проточной водой, куда еврейская женщина должна окунаться раз в месяц В Торе сказано, что воды миквы очищают, дают жизненную силу Тот, кто задался целью расшатать здание еврейства, один из первых ударов наносит по этой заповеди. В Советском Союзе миквы перестали строиться почти сразу после революции Запрет был неписанным, но соблюдался строго. Саша Лукацкий был одним из первых, кто нарушил его. Москвич, прихожанин синагоги в Марьиной Роще, он построил в этом небольшом деревянном здании микву, отвечающую лучшим мировым стандартам. Отказник Лукацкий сразу прославился, прежде всего, в кулуарах КГБ…

«Все началось с того, что девушка по имени Геня стояла во дворе с подругой, а к ним приблизился бойкий молодой человек с карими глазами и сказал, указав на пробегавшего малыша. «А шойне ингеле» Этим молодым человеком был я В свои неполные шестнадцать я мог ляпнуть что угодно, тем более для завязки разговора. Но в данном случае все кончилось довольно серьезно Гении отец часто повторял, что она может выйти замуж только за еврея. А я со своим «ингеле» сразу заявил о принадлежности к еврейской нации. И вот, после влюбленности, ссор, скачков моего характера и ровной линии ее, мы поженились.

Зная меня, родные не верили, что я не разведусь Даже после рождения дочки. Но когда родилась вторая, а потом еще и сын, они поняли, что это серьезно. Я же с самого начала знал, какая это святая вещь — семья. Может, потому, что в детстве я был ее лишен. Я вил гнездо, используя свои скромные таланты и многочисленные связи. Будучи слесарем, шофером, дамским парикмахером, я знал мир в его разных гранях. Графа «женат» требует солидности, и вот я уже студент-заочник, специалист по холодильным установкам. Работаю, между прочим, главным инженером ресторана «Гавана». Пасьянс раскладывался так, что я должен был стать его директором.. Прежний собирался на пенсию, а его заместитель пил. Тут меня вызывают в трест, и один из боссов, с которым у меня был хороший контакт, выдает открытым текстом: «Если хочешь получить ресторан, нужно поменять национальность и вступить в партию…»

Я задумался. А дети? Им что, тоже придется влезать в этот маскарад? И решил, если уж менять, то что-нибудь другое. Например, место проживания. Я вполне видел себя хозяином ресторана в Штатах. Мы собрали справки и отнесли их в ОВиР.

Довольно скоро надлежащий чиновник, сливаясь с мебелью, поздравил нас с отказом, которому предстояло затянуться на тринадцать лет.

Отказ — это не только отсутствие заграничной визы. Это — новые друзья, неожиданные встречи, другой взгляд на мир. Есть время думать и принимать серьезные решения. Именно это случилось с моей женой. Однажды она сказала мне, что верит в Творца, в Тору, в то, что евреям в этом мире отведена особая роль. У нас в семье разделение функций. Геня отвечает за «что» и «куда», а я за «когда» и «как». Я так устроен, что люблю думать через поступки, через живой контакт. Поэтому сначала я смотрел на Тору глазами Пени и, как бы это сказать, доверял, но не загорался. Нужен был толчок.

Первый толчок я получил на Рош-а-Шана, когда в синагоге узнали, что я — коэн. Раньше я не придавал этому значения. По невежеству. Бывало, начну баловаться, а дед вздыхает: «Эх, ты же коэн, а они все с характером…» Ну, я и думал, что коэн — это вроде хулигана. И вдруг узнаю, что это — род священников, и что у них есть особый дар благословения. Поэтому сейчас я должен накрыться талитом, выйти вперед и благословить собравшихся. Я это сделал и понял, что благословлять евреев мне нравится.

Второй толчок произошел, когда мы переехали на Сущевский вал и стали жить рядом с синагогой в Марьиной роще. Когда-то мой дед был там старостой. Потом он получил срок и вернулся из лагеря очень молчаливый, о религии ни слова. Теперь я молился там среди таких же осторожных стариков, число которых становилось все меньше. Костяк прихожан составляли острые на ум и на язык еврейские мальчики, которые, в отличие от предков, разных там часовщиков и меховщиков, были в основном программистами. Они учили Тору и соблюдали ее законы с необычайным жаром, а к окружающей действительности относились с тихим отвращением. Вышло так, что уникальная роль мужчины средних лет, знакомого с жизнью, сведущего в том, где достают и куда прибивают, досталась мне.

Я гордился тем, что в мой дом эти ребята могли запросто прийти и попросить поесть, потому что в их семьях не держали кошера. Я оставлял их ночевать на субботу, так как в этот день нельзя ездить, а жили многие в нескольких часах ходьбы от синагоги.

Однажды ко мне подошел мой приятель, старый отказник Гриша Розенштейн и сказал, что настало время построить микву. Я не помню, что отвечал ему, но хорошо помню, что подумал. Первая мысль была такой — органы непременно займутся мною Вторая — что может ради этой миквы Все вышний и задержал меня в Союзе на столько лет Третья — что миква должна быть очень кра сивой Оставался только один маленький вопрос как строить, если никто не даст7 Наш староста которого прислал сюда Комитет по делам религии и культа, при виде носилок с землей тут же начнет названивать в вышеуказанную инстанцию И носилки завернут обратно.

Мы написали письмо Любавичскому Ребе с просьбой благословить нашу безумную затею.

Это было зимой А летом меня навестил турист из Америки и когда мы остались одни, прошептал Я привез браху от Ребе Он просит, чтобы строительство началось немедленно, прямо сегод ня Я был оглушен Я попытался представить, что есть у меня в активе, и получился сплошной дремучий пассив Разрешения на строительство не было материалов и рабочих тоже Зато и старосты не было сегодня он уезжал в отпуск Хоть какой то козырь на руках Размышляя об этом я пошел в синагогу и стал молиться Впервые молился очень долго Потом вышел на улицу и  встретил человека в рабочей спецовке. Я сказал:

— Мне нужны люди, которые могут выполнить сро чный заказ и хотят хорошо заработать.

— Что требуется?

— Снять пол и выкопать яму. Только придется поработать ночью.

Новый знакомый был на это готов и пошел собирать своих товарищей, а я бросился к машине и к телефону, не помню, к чему раньше. Чередуя их, используя старые знакомства и на ходу заводя новые, я завез в синагогу нужные материалы. Назавтра американский турист снова со мной встретился и спросил, удалось ли что-нибудь сделать. Я отвел его в боковое помещение синагоги и показал яму, которую вот-вот должны были начать покрывать плиткой. Эту плитку я подбирал сам, предполагалось чередование сине-голубых тонов, словом,сон молодой девушки. Через две недели миква была готова. Она представляла собой два смежных бассейна, один под другим. Нижний нужно было наполнить живой водой,снеговой или дождевой, а верхний — обычной. Мы ждали дождя, а он все не шел. Вместо него в синагоге появился дядя в сером пиджаке, представитель «культа». Оказывается, в тот день, 30 июля 1984 года, две с половиной недели назад, не только наш староста, но и весь их отдел отправился в отпуск. Ровно столько спокойного времени было мне отпущено. Только тогда я понял, почему Ребе так торопил…

И вот, я хвалю посетителю погожий день, а он любопытствует взглянуть на микву. Лишь только товарищ увидел сине-голубой бассейн, как лицо его перекосилось:

-Ах, вот оно что! Финскую баню устроили! Хотите тут с девочками веселиться за народный счет?!

Я поднял брови. Я попытался объяснить ему, что весь этот дизайн преследует цель обратную — укреплять чистоту и святость еврейской семьи. Именно в такой водоем должна погружаться порядочная женщина. Но личный опыт застилал ему глаза, и он продолжал вопить в прежнем духе. Стиснув зубы, я старался быть мил и приветлив. Главное, что миква есть, и надо сделать все, чтобы она наполнилась водой…

Визиты между тем продолжались, угрозы чередовались с финансовыми проверками, а я отбивал атаки и думал: «Ну еще вот-вот…» В один прекрасный день у старосты забрали ключи от синагоги, и несколько суток туда никто не мог войти. Я понял: что-то нехорошее делают с моей миквой. Однажды ночью я прокрался туда и снял решетку с окна той комнаты, где мы строили. Мои ноги ступили на гладкий паркет. От миквы не осталось и следа. Ее замуровали. Здесь могла течь живая вода, а теперь здесь твердо, глухо, тупо.

Я не заламывал рук, но и не спал. Друзья, утешая меня, рассказывали, что как раз на этой неделе читался отрывок из Торы, где говорится, как филистимляне, то есть палестинцы, засыпали колодцы, которые выкопал Авраам. Но ведь их же потом отрыли! Я спросил: «Надо ждать? Буду.» Сел писать письмо Любавич-скому Ребе. Спрашивал, как спасти микву. И получил странный ответ: дело должно наладиться само собой.

Началась перестройка и роман с демократией. Через полгода в синагогу пришло письмо, в котором признавалось, что микву закопали незаконно, и виновные наказаны. Я не верил в наказание виновных. Но в то, что я соберу людей и мы начнем сшибать этот ненавистный советский паркет, в это я верил, так же, как и в то, что скоро наша миква наполнится живой водой. Женщины будут погружаться туда, как сто лет назад, как ты сячу лет назад, потому что Тора вечна.

И тут, смешно сказать, меня настигла слава. Стали звонить из разных городов и просить построить у них микву. Оказалось, что я — единственный специалист в Союзе, можно сказать, народный талант. Я стал ездить в командировки: Киев, Нальчик, Душанбе — семь микв на моем счету. Потом мы получили разрешение и уехали в Израиль.

Я часто вспоминаю своего деда, которого хорошо научили в лагере искусству молчания, и он, держа на руках внука, наверное, мечтал о том, чтобы я был счастлив, чтобы я был евреем. Что я буду строить миквы — он даже не мог этого представить…

Скалы, Арик, чистый свет

Три часа пополудни, в Иерусалиме, летом Автобус ползет в гору, у дикторши по радио заплетается язык. Население такое, школьники после уроков, женатые ешиботники едут домой в двухчасовой перерыв, матери семейств спешат к сынам и дочерям, отработав полставки в магазинах и конторах. Все расслаблены, распарены, школьники пытаются орать, но без нужного кейфа Сверху бьет чистым светом, который выбелил все скалы вокруг. На одной из остановок в автобус зашел сын моих друзей, Арик. Очки, тонкая улыбка, белесая челка. И — трудновыразимая в словах аура птицы, которой известны все пункты будущего перелета

Арик сел рядом со мной, строго взглянул, но не поздоровался — для конспирации. Вынул из портфеля листовку, осуждающую отдачу территорий, и пришлепнул ее к окошку. Вынул наклейку с требованием прихода Мошиаха и прикрепил рядом Я сказал:

— Я посторожу портфель.

Арик кивнул и пошел по длинному двух-вагонному автобусу. Видно, что у него имелась обширная программа. Не украдкой, но при полном внешнем безразличии он шлепал различные плакаты и воззвания — понятно, против властей. Пассажиры смотрели на него тупо и беспомощно, как кони на домового.

Арик закончил, когда автобус уже тянул к конечной остановке. Пассажиров — мы двое. Арик сказал мне:

— Шалом.

Я позавидовал его спокойному взгляду на наш сумасшедший мир. Понятно, он же здесь растет.

«Вот приходят дни…»

(Ирмиягу, 23,5)

Сказал Бен-Зома: «Вот приходят дни, сказал Всевышний», и не будут говорить — «Б-г, Который вывел евреев из Египта» А будут говорить — «Б-г, Который поднял и Который привел семя Израиля из северной страны, из других стран, куда они были заброшены.. «

(Брахот, 126)

Ищу работу!

У каждого еврея без исключения есть своя духовная цель, которая является частью общего плана по созданию для Всевышнего жилища в нижних мирах

Еврею необходимо найти эту цель любой ценой. Он должен искать свою духовную работу так же, как ищут материальный заработок — энергично, яростно, не зная усталости.

Йосеф-Ицхак Шнеерсон, шестой глава хасидов ХАБАД.