Известный филолог Леонид Кацис, изучая жизнь и творчество Мандельштама, открыл скрытый (правда, лишь для незнакомых с иудаикой) еврейский/иудейский слой во многих произведениях поэта. Он предлагает пересмотреть традиционные прочтения многих текстов Мандельштама, выдвигая свои версии, основанные на знании ТАНАХа или еврейских традиций, которые более полно раскрывают содержание и скрытый смысл того или иного стихотворения или прозаического текста. Книга написанная ярко, доходчиво и живо, предназначается не только специалистам-филологам, но также и всем тем, кто интересуется историей русской и русско-еврейской культуры конца 19-го-первой половины 20-го века.

Фрагмент из книги:

Если в Палестине я страдал от справедливой ненависти местных евреев к их мачехе-России, то здесь, в Петербурге, я возмущался равнодушием многих евреев-интеллигентов к судьбе своих соплеменников, загубленных царской армией и новой инквизицией. Особенно гнусны были мне верноподданнические устремления этих столичных привилегированных людей. Ведь они никогда не выходили за пределы своего мира, они и не подозревали о возможной свободе, не знали или не хотели знать страдания еврейских бедняков. Они знали и любили только свой Полюс.
Жить по-прежнему здесь? Утешаться подобно этим высококультурным интеллигентам? Опять это женственное существование? Опять театры, студии, лекции, концерты серьезной, классической, конечно, немецкой музыки?
Быть так называемым лунным человеком, равнодушным к бедам народов и к бедам своего народа? Так вот, я не мог стать таким. Меня это отвращало".
Итогом всех этих размышлений становится решение перейти в поэзии на французский язык, на котором и печатать переводы испанских и португальских поэтов-евреев и жертв инквизиции. Ведь писать стихи на древнееврейском Парнах хотя и мечтал бы, да не мог. Вообще говоря, романская или, точнее, французская языковая ориентация Парнаха подкреплялась ненавистью к германскому духу, который ассоциировался у него с временами испанского изгнания евреев: "…германская армия углублялась в пределы Российской империи, и даже петербургским евреям стала угрожать высылка из столицы. По всей стране трижды пронесся слух об этой новой гнусности. Казалось, время вернулось вспять. Даже перед самыми трезвыми, невозмутимыми людьми вставал призрак инквизиции. "Это кончится Испанией", — говорили они. 1492 год — год изгнания иудеев из Испании, — казалось, воскрес в 1915 году, в Петербурге".
Этот отрывок вряд ли мог пройти мимо внимания Мандельштама.